Соломон подошёл так близко, что его дыхание, будто тёплой волной, обдало Суламифь. Она всей грудью вдохнула воздух, чтобы вобрать в себя как можно больше тех частиц, что всего мгновение назад были в груди возлюбленного… Она заметила, что вслед за её выдохом он делал вдох, как бы желая собрать внутри себя то, что источала любимая: так обычно стоят перед благоухающим цветком, с неизъяснимым наслаждением вбирая его аромат… Их дыхание слилось воедино. Сердца бились в унисон, и согласно текли мысли о том, что не следует нарушать молчания, ибо это может помешать незримой беседе двух слившихся в одной мелодии сердец. О чём могли говорить они, эти едва знакомые друг другу два человека? Слова были излишни. Им так много надо было сказать, но нет, не человеческой речью, а взглядом, что достигал глубины души своего собеседника!

Бережно и как-то робко царь коснулся лба своей подданной. Он, конечно, мог решительно, по-царски отбросить некий покров неведения, что незримо покрывал чело его возлюбленной, но что-то удержало его. Конечно, он не должен был идти против Сроков, что диктовали свои условия… С чувством великой тоски он заглянул во глубину очей возлюбленной и едва слышным шёпотом произнёс:

– Ты помнишь меня, Суламифь? – не то вопрос, не то утверждение прозвучало в его словах…

Да, конечно, она помнила, но воспоминание её ограничивалось несколькими земными днями, отсчёт которых начат был в конце прошлой недели. Но разве та суббота впервые свела их и они никогда прежде не знали друг друга?! Отчего же дано было знать одному Соломону, не оттого ль, что он слыл мудрым среди народа своего? Но ведь то знание нисколько не относилось к земному и принадлежало к числу небесных тайн. И по закону высшему он не мог нарушить молчания, твёрдо зная одно: Суламифь должна узнать сама. Сердцем, конечно, она узнала его, но разум ещё не способен был постичь сокровенный язык сердца. Она была подвластна срокам. И Соломон знал о том, что лишь тогда, когда её сознание заполнится токами сердечными и разум станет инструментом, выражающим язык сердца, – она узнает Того, Кто когда-то подходил к ней в облике земного царя и пытался из глубин памяти высечь Огонь знания о себе, что кристаллизован в Чаше. Но она ещё спала, и срок пробуждения покуда не настал, до которого оставалось ни много ни мало – три тысячи лет… Что ж, он приложит все силы, чтоб разбудить её, когда на то будет Воля Неба, и тогда будет иметь полное право раскрыть её глаза земные и всевидящее духовное око, что покуда спит. Но как же тревожен сон её! Не разбудить бы раньше срока касанием неосторожным, – нельзя цветку распустить нежнейшие лепестки средь мороза лютого, так и семя погибнуть может. Бутон духа должен раскрыться в тот час, что назначен ему Творцом, только тогда он сумеет дать семя доброе…

Не опускает взгляда Соломон! И как же выдержать тот поток лавы кипучей, что вливается в истомлённую грудь Суламифи?! И как ни жгуч огонь очей, она готова бы стоять вот так до конца дней своих… Суламифь почувствовала, с какой великой нежностью Соломон взял её ладони и поднёс к губам. Не отводя взора, он коснулся их устами, и сердце девушки сжалось от предчувствия разлуки. Ей захотелось крикнуть во весь голос: “Не уходи!”, – но она не способна была произнести их даже шёпотом. И молча, как заклинание, она повторяла эти слова, уже глядя вослед удаляющемуся возлюбленному. “Неужели не оглянется?” – стрелою пронеслась в голове мысль и больно вонзилась в сердце. Нет, истинный царь никогда не оглядывается назад, ибо все его мысли устремлены в будущее. Конечно, что может найти царственный дух средь пыльных дорог Земли, когда он знает о том, что все сокровища рассыпаны на тропах звёздных! Разве Соломон оставил свою звезду в прошлом? Нет, он пошёл вперёд – навстречу своей возлюбленной, твёрдо веря в то, что когда-то на вечном бездонном небосводе озарится ярчайшая прекрасная Звезда Суламифи. И они составят её ядро… Кто знает тайну звёзд, тот ведает таинство творения Любви Божественной, рождающей миры. Но путь познания долог, и пройти его надо, оттолкнувшись от низшей точки земной, пройдя по всем пыльным дорогам… А иначе как зажечь новую звезду, когда семени звёздного рождаться не будет?!

Слёзы орошали пыль, густо скатываясь со щёк мокрых, но это были, скорее, капельки росы, отражающие в себе свет вечерней звезды. Суламифь не замечала своих слёз, ибо взор её был устремлён в будущее. Она всем сердцем была уверена в том, что Любовь, ниспосланная Богом, никогда не покинет её. И с чувством глубокой радости она взглянула в небо, благодарно скользнув взором по бескрайнему небосводу. Небо любит её! Она должна помнить об этом всегда. И уже завтра она увидит новые доказательства его Любви к ней. Зажги, звезда вечерняя, Звезду Утра и освети путь возлюбленного, спешащего навстречу своей любимой, чтоб назвать её Звездою путеводной! День, спеши развеять ночь и приди на помощь влюблённым, чтобы при твоём свете познать им тайны, сокрытые во мраке неведения! Кто мы?! Скажи нам, Солнце утреннее. Ты знаешь всё… И Соломон знает… Он – день ясный. Я – ночь тёмная сама для себя и для других, но только не для него… Но ведь ночь и день всегда встречаются в час утра, не оттого ли и мы встретились! Увы, как краток час рассвета, когда тьма сливается со светом воедино! Я – ночь неведения. Приди, мой Свет, и я с радостью растворюсь в тебе. Гряди, волшебный огонь дня завтрашнего!

“Тоскливо Суламите моей, тоскливо…”, – подумал Соломон, печально опустив голову. Кажется, он проник в её мысли и стал молчаливым свидетелем всему, что происходило у неё внутри. Он знал её тысячи веков, но как мало изменились мечты этого божественного создания: она всегда мечтала встретить неземную Любовь! И всё то время, что находилась на земле, молила Небо ниспослать ей чувство светлое, что радугой взойдёт в её груди любящей. Ах, как жаждала она Любви! Никто из смертных не мог сравниться в силе испытываемой ею жажды, ибо Любовь для неё имела гораздо большее значение, чем для других… Соломон откинул со лба густую седую прядь, будто пытавшуюся напомнить ему о возрасте. Но разве могли идти в счёт земные года, когда он ощущал, что внутри него живёт Вечность?! Да, он был гораздо старше своей возлюбленной, но и она была не молода… Что значит возраст человеческой оболочки, когда знаешь, что ты бессмертен! А Соломон это знал… Он знал гораздо больше, чем мог знать обыкновенный земной человек. И с недавних пор он, кажется, перестал быть им – простым смертным…

Суламифь жила в неведении. Она была молода, но молодостью земною. И, несмотря на юный возраст, она чувствовала себя довольно зрелым человеком. Ей казалось, что прожила уже столетия, – так медленно и тоскливо шли её годы. Где-то в глубине души она знала нечто такое, что покуда не могло уложиться в сознании. Это “нечто” мешало ей жить так, как жили все. Внутри рождался бунт: это был протест против общепринятых правил человеческого поведения. “Люди не должны вести себя так!” – твердила она, но как исправить установившееся положение вещей – не знала. Хотя всегда верила в то, что только Любовь способна преобразить человека. Стоило братьям увлечься какой-то девушкой, как они тут же преображались в лучшую сторону. У Суламифи захватывало дух при мысли о том, что всё человечество когда-то будет влюблено. Что за фантастический мир рисовался её воображению: человек любит, и он – любим! Феерия! Мистерия Любви ожидала весь мир! И этот миг обязательно наступит для каждого, а для неё он уже наступил: она любит и любима…

Соломон привстал с постели, пытаясь разглядеть на фоне ясного ночного неба ту звезду, что в последнее время так ярко озарилась.

– Ты пришла за душой возлюбленной Суламиты моей?!

– Да! – едва слышимым выдохом донеслось от светила.

И достигший царственного покоя дух вздрогнул, и вырвался стон из уст земного царя. Он встал и подошёл к окну; ему вдруг захотелось стать простым смертным человеком, который может пасть на колени и молить милосердное Небо о том, чтоб предотвратить беду. Но Соломон уже не мог быть им, он был бессмертен, и бессмертие его давало право прозревать на тысячи веков вперёд. И он преклонился перед будущим, не имея сил и желания оспаривать приказ Вечности.