На партийной работе вообще работаю с [19]37 г. До [19]37 года работал на заводе в Витебске в качестве инженера, потом работал секретарём Витебского Горкома партии. После учился в Высшей школе парторганизаторов при ЦК ВКП(б). Потом работал в аппарате ЦК партии. До войны работал в Риге заместителем зав[едующего] оргинструкторского отдела ЦК КП(б) Латвии. Там меня и застала война.
В армию я пришёл не в порядке мобилизации. Мы там самомобилизовались. 27 июня мы оставили Ригу и переехали в г. Валке[90]. Там по линии ЦК КП(б) Латвии было сформировано пять отрядов рабочей гвардии, и одним из отрядов был отряд работников Совнаркома и ЦК, а также коллектива партийных и советских работников Латвии, которыми командовал я. В моём отряде было 360 чел[овек]. Мы держали связь с 8[-й] Армией. Потом, когда она ушла, мы оказались между немцами и Красной Армией. Шли мы всё на север. Прошли Эстонию, потом нас перебросили к Чудскому озеру. Затем из Северо-Западного фронта прибыло нам распоряжение сформировать полк, а все остальные должны были идти в распоряжение фронта. Мы сформировали Латвийский полк, укомплектовали его, одели. С остатками людей[91] я прибыл в Новгород, тогда ещё через Кингисепп. Здесь уже в августе начались бои за Новгород, и мы оттуда должны были уйти. Здесь отряд был расформирован, и мы вошли в распоряжение штаба Западного фронта. Нас распределили кого куда, некоторые попали на хозяйственную работу, некоторые – на партийную.
Я попал в военно-политическое училище, где пробыл всего дня три, а потом меня забрали в Политуправление Северо-Западного фронта, где я проработал до декабря [19]41 г., а потом получил назначение на должность секретаря партийной комиссии в 4[-ю] смешанную авиационную дивизию (САД). С этой дивизией мы и начали действовать в период наступления [19]42 г. на Осташков, Пено, Андреаполь, Торопец, Ст[арая] Торопа, Велиж. На базе нашей дивизии были сформированы ВВС 4[-й] Ударной армии. В Торопе мы находились до июня мес[яца] [19]42 г. В июне мес[яце] началось формирование типовых дивизий и формирование армий[92]. Здесь мы попали в 210[-ю] типовую, а впоследствии в 3[-ю] гвардейскую истребительную дивизию.
17 июня [19]42 г. наш политотдел, как и ППС[93], полностью перешли в 210[-ю] дивизию. Прибыли мы для формирования дивизии в с. Никольское Калининской области.
Состав политотдела, таким образом, был весь на месте, и мы очень быстро включились в работу. Немедленно, на второй день после предварительного совещания по ознакомлению с командованием и штабом, мы разъехались по полкам для ознакомления с людьми. Это была первоочередная работа политотдела, т. е. знакомство с людьми. Мы должны были пересмотреть партийно-политический состав полков, дать оценку людям. Всё это было сделано очень быстро, и мы стали в курсе всей жизни полков.
Нужно сказать, что изучение людей проходило не всегда гладко – всякое формирование имеет свои шероховатости, и здесь также мы имели целый ряд отрицательных моментов. В частности, был выявлен целый ряд враждебных нам людей.
Особенно политотделу пришлось поработать в отношении 521[-го] полка и роты связи[94]. В роте связи люди сошлись со всех концов, притом рота долгое время находилась в бездействии, люди жили довольно спокойно, а когда от них потребовали хорошей работы, то они не смогли её дать – связь обслуживалась у нас самым безобразным образом. Люди не знали связи. Что касается личного состава, то командир и комиссар роты были исключены из партии, была совершена целая перетряска, которая всё же послужила на дальнейшее укрепление роты связи, так как на протяжении всего периода она работала очень хорошо[95].
Особенность 521[-го] полка заключалась в том, что у него был несколько слабоватый комиссар, старший батальонный комиссар Ущев(?)*[96], которого можно было встретить иногда пьяненьким, а отсюда был в полку и разврат, разнузданность, был случай, когда пришлось вывести из партийной комиссии члена её с объявлением ему выговора[97]. Целый ряд людей пришлось перевоспитать, и те люди, которые там раньше не хотели воевать, они впоследствии дрались прекрасно. Был, например, такой комиссар, как АНИКИН*, который не хотел воевать. Над ним пришлось крепко поработать, и он оказался потом хорошим воином. Уже под Великими Луками он не вернулся с боевого задания. В то время он уже имел 4 сбитых самолёта. 521[-й] полк вскоре был расформирован, и у нас остались два полка: 163[-й] и 1[-й] гвардейский.
Дальше у нас начинается тяжёлый период. С 1-м полком у нас дело обстояло более или менее благополучно, но в 163[-м] полку мы имели и командира, и комиссара новых. Причём комиссар[98] был несколько неудачный, как следует не работал, и в конце концов дело дошло до развала – из 13 машин одна только была исправная.
Здесь политотделу дивизии пришлось поработать очень крепко, пришлось кое-кого и снять, но организация была полку обеспечена, и все люди были довольны такой, может быть, и жёсткой, но правильной постановкой дела. Там начальником штаба был Сушков, у него был начальником связи Шаповальный – они фактически и руководили всем полком, а командир полка им попустительствовал.
В конце концов, мы навели там порядок. Шаповального выгнали, Сушкова привлекли к ответственности; партийную организацию укрепили, коммунисты взялись за дело, и полк воевал очень хорошо. Хорошо работал и технический состав, и если и были отдельные срывы, то их особенно заметно не было.
В 1-м полку был отрицательный момент в отношении командира 3[-й] эскадрильи Дранко, он проявлял некоторую трусость[99]. Его партийная организация исключает за это из партии, но мы его в партии оставили, и впоследствии он оказался хорошим, крепким бойцом. Так, 28 августа он вёл группу, задачей которой было охранять оборону переправы через Волгу. Пушки у него отказали, но он всё же не ушёл из боя. Он несколько раз ходил в ложные атаки на «юнкерсы», и переправу бомбить всё-таки наши не дали. После он благополучно вернулся на аэродром.
Так что политотдел провёл большую работу по поднятию боевого духа у лётного состава и не зря, так как результаты были большие. Такого рода отрицательных моментов больше у нас не было, а если и были проявления и маленькие слабости, то они быстро ликвидировались и в общей массе успешных воздушных боёв они заметны не были. А случай с Дранко был особенно показателен для работы политотдела, так как оставить или не оставить Дранько в партии могли только мы сами, и мы решили этот вопрос положительно, и, по-видимому, решили его правильно. И сила воспитательного воздействия здесь особенно ярко сказалась. Человек стал вести себя прекрасно. Случай с Дранко совпал с приказом № 227, который был доведён до каждого лётчика и политработника. И это не только укрепило работу части, но и дало в руки политчасти и работников политотдела большой козырь. Вообще формирование дивизии проходило в самых тяжёлых условиях. Нужно было ходить в части, заниматься, присматриваться к людям, с каждым поговорить. А тебе здесь начинают в ответ – ты скажи лучше, как немцев на юг не пропустить. И вот этот наш приказ очень крепко ударил по таким настроениям. Приходилось уже говорить – не веришь агитации, так выполняй приказ [№] 227, и человек уже ничего не мог сказать, а обязан был выполнить приказ, так как за невыполнение приказа он карался со всей строгостью. Таким образом, приказ [№] 227 сыграл в деле дисциплины и подготовки кадров исключительно большую роль.
