Мне когда-то сирень и луна.

Но... бывают такие минуты,

Когда страшно и пусто в груди...

Я тяжел - и немой и согнутый...

Я хочу быть один - уходи!

Женский образ у Анненского почти всегда - зыбкий, ускользающий, как бы бесплотный, нереальный и, конечно, не поддающийся точному, "портретному" описанию. Нередко его аксессуары - цветы. Он часто выступает на фоне ночи то как призрак, то как бредовое видение, то как воспоминание, смешанное с чувством вины Можно назвать стихотворение "Призраки", где есть строки:

О бледный призрак, скажи скорее

Мои вины...

Или "Traumerei", где к женщине обращены слова

Наяву ль и тебя ль безумно

И бездумно

Я любил в томных тенях мая?

Или, наконец, "Квадратные окошки", где мотивы ночного наваждения, раскаяния, скорбной памяти, страстного порыва к навсегда утраченному прошлому создают зловещий эффект. О счастье любви, о радости единения с любимым существом стихи Анненского никогда не говорят, встреча оборачивается в них разлукой, в них постоянна мысль о неизбежной разлученности тех, кто душевно близок. Такова первая строфа стихотворения "Что счастье?":

Что счастье? Чад безумной речи?

Одна минута на пути,

Где с поцелуем жадной встречи

Слилось неслышное _прости_?

Или строки из "Тоски миража":

Я знаю - она далеко,

И чувствую близость ее.

Хотя мир личных чувств, открывающийся во всех этих стихотворениях, почти лишен примет времени и места и подернут легкой дымкой загадочности, сквозь которую не проникнуть в мотивы отношений двух "я", все же можно утверждать, что и здесь - пусть опосредованно - сказывается сознание общего неблагополучия жизни, столь свойственное поэзии Анненского.

Эго почти прямолинейно подтверждается стихотворением "Прерывистые строки", отличающимся от процитированных тем, что в нем не лирическое я говорит от своего имени, а ведет взволнованный, прерывающийся, именно "прерывистый" рассказ конкретный, хотя и безымянный персонаж: он только что проводил на поезд свою подругу, и в его монолог еще вкраплены реплики из их диалога. Вполне реальный драматизм положения двух искренне любящих друг друга, по-видимому, не молодых уже и поломанных жизнью людей - в том, что они разлучены житейскими обстоятельствами, что она замужняя и не может распорядиться собой. В этом стихотворении - уже никакой романтической дымки, все жестко, вещественно, и царит разговорная прозаичность речи, правда, насыщенной эмоционально. Характерная черта образа говорящего: в момент кульминации рассказа о прощании, о слезах - внезапно сделанное для себя наблюдение: "Господи, я и не знал, до чего Она некрасива".

То, что в лирике Анненского можно назвать стихами о любви, постоянно пронизано и контрастами и антитезами. Эта особенность очень резко проступает в стихотворении "Моя Тоска". Оно обращено не к любимой или любящей, а к несчастному, странному и жалкому существу, которое поэт называет "моя безлюбая"; она - то ли юродивая, то ли безумная:

Я выдумал ее - и все ж она виденье,

Я не люблю ее - и мне она близка,

Недоумелая, мое недоуменье,

Всегда веселая, она моя тоска.

Стихотворение это, ставшее для поэта последним, явилось и итогом в развитии болезненно волновавшей темы; гармоническое ее решение было для него невозможно.

Тем знаменательнее тот апофеоз идеи невозможности, который он создал в стихотворении "Невозможно". В критической прозе Анненского нередко встречается объяснение, комментарий или параллель к идеям его поэзии. В очерке "Белый экстаз" есть пессимистическое на первый взгляд и "декадентски" парадоксальное, словно бы "эпатирующее" утверждение: "В основе искусства лежит обоготворение невозможности и бессмыслицы. Поэт всегда исходит из непризнания жизни..." {Анненский И. Книги отражений. С. 145.}. Не надо ограничивать эти слова их прямым значением. В "обоготворении невозможного" то есть в жадном стремлении его достичь - сверхзадача искусства, "бессмыслица" - отрицание трезвого и узкого практицизма, а "непризнание жизни" - не уход от нее, не отказ от нее, а порыв к чему-то высшему.

"Невозможно" Анненского - элегическое стихотворение, печальное и светлое, - посвящено его заглавному слову и сочетает в себе три мотива: мотив любви, мотив смерти и мотив поэзии, в которой синкретически сливаются зримый образ, звук и чувство. Обращаясь к этому слову, поэт говорит:

Не познав, я в тебе уж любил

Эти в бархат ушедшие звуки:

Мне являлись мерцанья могил

И сквозь сумрак белевшие руки.

Но лишь в белом венце хризантем,

Перед первой угрозой забвенья,

Этих _вэ_, этих _зэ_, этих _эм_

Различить я сумел дуновенья.

И, запомнив, невестой в саду

Как в апреле тебя разубрали,

У забитой калитки я жду,

Позвонить к сторожам не пора ли.

Если слово за словом, что цвет,

Упадает, белея тревожно,

Не печальных меж павшими нет,

Но люблю я одно - _невозможно_.

Стоит привести слова Ю. Нагибина: "Анненский как никто должен был ощущать многозначное слово "невозможно", ибо для него существующее было полно запретов (имеется в виду его болезнь сердца. - А. Ф.), но это же слово служит и для обозначения высших степеней восторга, любви и боли, всех напряжений души. И что-то еще в этом слове остается тайной поэта, и проникнуть в нее н_е_в_о_з_м_о_ж_н_о" {Нагибин Ю. Указ. соч. С. 27.}.

Хотя стихотворение говорит и о смерти, оно оставляет впечатление некой умиротворенности (не резиньяции): восторжествовала сила поэтического слова. Лирическое "я" Анненского - это прежде всего творящее "я" художника. Творчество для него - единственная непреходящая ценность, противостоящая и смерти и тревожным состояниям духа, жестокостям быта и безобразной действительности, сила, способная к такому отражению мира _не-я_, которое явится преодолением всего того, что враждебно в нем человеку, и не отступит перед дисгармонией окружающего. Но творчество приносит художнику не только радость. В одном из своих критических очерков ("Власть тьмы" - о драме Л. Толстого) он это и подчеркивает: "Творчество может соединиться с известной долей страдания, оно может рождать иногда довольно неприятные сомнения, ему полезно бывает недовольство художника самим собой, но ни об этом, ни о физических потерях организма, неразрывных с писанием книг ли или картин, при творчестве не стоит и упоминать, так как все это с избытком окупается той полнотой существования, которой не могло бы и быть без элемента страдания" {Анненский И. Книги отражений. С. 69.}.