- Ладно, - сказал капитан. - Радируйте владельцу: сообщаем о поломке машины в... где мы точно находимся, первый?
Первый помощник дал радисту точные координаты места. Капитан продолжил:
- "Требуется новый масляный насос или буксир до порта. Прошу инструкций".
Кох с облегчением расслабился: своего он добился.
Сразу же пришел ответ от владельца:
"Копарелли" продан компании "Сейвил шипинг" из Цюриха. Ваше послание передано новым владельцам. Оставайтесь на месте до получения их указаний".
И почти тут же пришла радиограмма от "Сейвил шипинг".
"Наше судно "Джил Гамильтон" находится в ваших водах. Оно подойдет примерно к полудню. Приготовьтесь перевести на него всю команду за исключением главного механика. "Джил Гамильтон" доставит экипаж в Марсель. Механик на борту будет дожидаться нового масляного насоса. Папагополус".
Этот обмен радиопосланиями слушал в шестидесяти милях Солли Вейнберг, капитан "Джил Гамильтона" и командор израильского военно-морского флота. Он пробормотал: "Точно по расписанию. Хорошо сработано, Кох". Определив точку, в которой стоял "Копарелли", он дал команду двигаться полным ходом.
Этого не слышали Ясиф Хассан и Махмуд на борту "Наблуса" в 150 милях. Они находились в капитанской каюте, склонившись над схематическим планом "Копарелли", который набросал Хассан, прикидывая, как они поднимутся на борт судна и захватят его. Хассан дал указание радисту "Наблуса" прослушивать две частоты: одну, на которой работал маячок на "Штромберге", и другую, на которой Тюрин тайно сносился с Ростовым на борту "Карлы". Поскольку передача шла на обычной волне "Копарелли", "Наблус" не уловил ее. И пройдет время, прежде чем федаины поймут, что захватили опустевшее судно.
Обмен радиосигналами был пойман на мостике "Штромберга". Когда до "Копарелли" дошло указание Папагополуса, все присутствующие радостно захлопали в ладоши. Нат Дикштейн, прислонившись к переборке с чашкой кофе в руках, смотрел на простиравшееся перед ним море, не испытывая радости. Тело его ныло от напряжения, лицо стало жестким и непроницаемым, карие глаза за пластиковой оправой очков сузились. Кто-то из присутствующих на мостике обратил внимание на его долгое молчание и бросил замечание, что первое препятствие удалось преодолеть. Сдержанный ответ Дикштейна был преисполнен нехарактерной для него едкости и воспринимался как оскорбление. Развеселившийся офицер отпрянул от него, а позже заметил, что Нат Дикштейн выглядел, как человек, готовый пырнуть вас ножом, если вы вдруг случайно наступите ему на ногу.
Радиообмен слышала и Сузи Эшфорд, которая вместе с Ростовым находилась на "Карле" в 300 милях отсюда.
Сузи словно в забытьи поднималась по трапу польского судна, стоящего у мола в Сицилии. Она с трудом понимала, что происходит, когда Ростов показал ее каюту, где раньше жил один из командного состава судна, и сказал, что, он надеется, ей будет здесь удобно. Она села на койку. Час спустя ей принесли на подносе холодную закуску и молча поставили на столик. Есть она не могла. Когда спустились сумерки, ее стала бить дрожь, и она залезла в постель, в которой и осталась лежать, глядя широко открытыми глазами перед собой, не в силах справиться с дрожью.
Наконец она заснула - сначала задремала, то и дело просыпаясь от странных бесформенных кошмарных видений, и в конце концов ее сморил глубокий сон. Проснулась она с рассветом.
Она лежала неподвижно, чувствуя покачивание судна и тупо осматриваясь вокруг; наконец поняла, где она и что с ней. Проснувшись утром, человек вспоминает ночные кошмары и думает: "Слава Богу, это был только сон", но она поняла, что все это на самом деле и продолжает длиться.
Ее мучило ужасное чувство вины. Она обманулась и теперь-то это понимала. Она убедила себя, что хочет найти Ната, дабы предупредить об опасности, и риск ее не беспокоил; но истина заключалась в том, что она была готова воспользоваться любым предлогом, лишь бы увидеть его. Ужасные последствия ее поступков явились естественным следствием ее желаний. Да, Нату угрожала опасность, но теперь еще в большей степени, и виной тому она, Сузи.
Она думала об этом, осознавая, что вот она очутилась в море на польском судне, окруженная врагами Ната и русскими головорезами; плотно зажмурив глаза, она засунула голову под подушку, стараясь подавить истерические рыдания, которые клокотали у нее в горле.
Ее захлестнул приступ гнева, и именно он помог ей сохранить рассудок и здравый смысл.
Она вспомнила отца, и как он хотел использовать ее ради своих политических идей, и при этих мыслях ее снова охватил гнев. Она подумала о Хассане, который манипулировал ее отцом, клал ей руку на колено, и пожалела, что не дала ему пощечину, когда у нее была для этого возможность. Наконец, она вспомнила Ростова с его сухим умным лицом и ледяной усмешкой, как он хочет протаранить судно Ната и убить его - и она взбесилась при этих мыслях.
Дикштейн был ее мужчиной. Он был и забавен и силен, он был до странности раним, и он писал ей любовные письма и украл корабль, и он был единственным мужчиной, которого она так любила; и она не собиралась терять его.
Она была во вражеском лагере на положении пленницы, но только со своей точки зрения. Они-то думали, что она на их стороне; они ей доверяли. Может быть, ей представится возможность нарушить их замыслы. Она должна присмотреться к тому, что делается вокруг. Она должна побродить по судну, подавляя свой страх, поболтать с врагами, добиться их полного доверия, делая вид, что разделяет их планы и намерения - пока ей не представится возможность.
От этих мыслей ее заколотило. Затем она сказала себе: если я этого не сделаю, то потеряю его; а если я потеряю его, то не хочу жить.
Она вылезла из постели. Сняв одежду, в которой она так и уснула, Сузи умылась, натянула чистый свитер и брюки, которые были в сумке. Присев за маленьким столиком, привинченным к полу, она съела сыр и несколько сосисок, которые принесли ей вчера. Причесав волосы, она, чтобы придать себе бодрости, наложила легкий грим.
