Слушая, Кортоне присматривался к двум своим спутникам. Они представляли собой странную пару: высокий Ростов, с туго, подобно бинту, обмотанным вокруг шеи, шарфом, с хлопающими на ветру обшлагами слишком коротких брюк, и миниатюрный Дикштейн, с большими глазами за круглыми стеклами очков, в старой военной форме цвета хаки, который и на ходу выглядел подобно скелету. У Кортоне не было академического образования, но он был уверен, что на любом языке сможет уловить уклончивость и неискренность, и не сомневался, что никто из двоих не говорит то, во что искренне верит: Ростов, как попугай, излагал затверженные догмы, а за короткими ехидными репликами Дикштейна скрывалось более глубокое отношение к теме разговора. Когда Дикштейн насмехался над Мосли, он напоминал ребенка, который высмеивает приснившиеся ему кошмары. Оба они спорили умно и тонко, но без лишних эмоций, и их диалог напоминал фехтование на тупых рапирах.

Наконец Дикштейн заметил, что Кортоне не принимает участие в разговоре, и начал рассказывать о хозяине вечеринки.

- Стивен Эшфорд несколько эксцентричен, но очень интересный и достойный человек, - сказал он. - Большую часть жизни он провел на Ближнем Востоке. Сколотил себе состояние, но полностью потерял его. Склонен делать сумасшедшие вещи. например, пересечь арабскую пустыню на верблюде.

- Не такое уж это сумасшествие, - возразил Кортоне.

- У него жена - ливанка, - заметил Ростов. Кортоне взглянул на Дикштейна.

- Она...

- Она моложе его, - торопливо сказал тот. - Он привез ее в Англию как раз перед войной, когда стал профессором кафедры семитской литературы. И если он предложит тебе марсалу вместо шерри, значит, ты слишком загостился.

- И гости могут уловить эту разницу? - спросил Кортоне.

- Вот его дом.

Кортоне был готов увидеть нечто вроде мавританской виллы, но дом Эшфорда представлял собой имитацию тюдорианского стиля: выкрашен в белый цвет с зелеными деревянными накладками. Садик перед домом представлял собой сплошные заросли кустарника. Трое молодых людей направились по выложенной кирпичом дорожке к входу. Парадная дверь была открыта. Они оказались в небольшом квадратном холле. Где-то в глубине дома слышался чей-то смех: вечеринка уже началась. Распахнулась двустворчатая дверь, и на пороге предстала самая красивая женщина в мире.

Кортоне был поражен. Он стоял, не сводя с нее глаз, когда она, пересекая ковер, направлялась к ним. Он слышал, как Дикштейн представил его: "Это мой друг Алан Кортоне", - и вот он уже касается ее узкой смуглой кисти тонкого рисунка с теплой и сухой кожей; он поймал себя на том, что не хочет выпускать ее.

Повернувшись, она пригласила их в гостиную. Дикштейн коснулся руки Кортоне и улыбнулся: он прекрасно понимал, что сейчас творится в голове его друга.

Небольшие стаканчики с шерри с армейской безукоризненностью выстроились на небольшом столике. Протянув один из них Кортоне, она улыбнулась:

- Меня, кстати, зовут Эйла Эшфорд.

Когда она протягивала ему напиток, Кортоне уловил и все остальные детали. Подчеркнуто скромный вид, удивительное лицо без макияжа, прямые черные волосы, белое платье и сандалии - тем не менее, она выглядела обнаженной, и Кортоне мучился дикими мыслями, когда глазел на нее.

Он заставил себя отвернуться и присмотреться к окружению.

Какой-то араб в прекрасно сшитом костюме западного образца жемчужного цвета стоял около камина, разглядывая резьбу комода. Эйла Эшфорд окликнула его:

- Я хотела бы познакомить вас с Ясифом Хассаном, другом моей семьи, оставшейся дома, - сказала она. - Он из Корчестерского колледжа.

- Я знаком с Дикштейном. - заметил Хассан. Он обменялся рукопожатиями с новоприбывшими.

- Вы из Ливана? - спросил его Ростов.

- Из Палестины.

- Ага! - оживился Ростов. - И что вы думаете о плане разделения страны, предложенном Организацией Объединенных Наций?

- Он совершенно неуместен, - ответил араб. - Британцы должны уйти, а моя страна обретет демократическое правительство.

- Но тогда евреи окажутся в ней в меньшинстве, - возразил Ростов.

- Они меньшинство и в Англии. Неужели поэтому они должны объявить Сюррей своим национальным домом?

- Сюррей никогда им не принадлежал. В отличие от Палестины, которая когда-то была их родиной.

Хассан элегантно пожал плечами.

- Это было в те времена... когда Уэльс принадлежал Англии, англичане владели Германией, а французские норманы обитали в Скандинавии. - Он повернулся к Дикштейну: - Вам свойственно чувство справедливости - что вы об этом думаете?

Дикштейн снял очки.

- Здесь не идет речь об исторической справедливости. Я хотел бы обладать местом, которое мог бы назвать своим.

- Даже если для этого вы должны завладеть моим? - спросил Хассан.

- Вам принадлежит весь Ближний Восток.

- Он мне не нужен.

Эйла Эшфорд предложила сигареты. Кортоне взял одну из них и закурил. Пока остальные продолжали спорить о Палестине, Эйла спросила Кортоне:

- Вы давно знаете Дикштейна?

- Мы встретились в 1943-м. - сказал Кортоне. Он не мог оторвать глаз от ее пунцовых губ, сомкнувшихся вокруг сигареты. Даже курила она изящно. Деликатным движением она избавилась от крошки табака, прилипшей на кончике языка.

- Он меня страшно интересует. - призналась она.

- Почему?

- Да всем. Он всего лишь мальчик, и все же выглядит таким с т а р ы м. С другой стороны, он типичный кокни, но совершенно спокойно чувствует себя в кругах высшего класса. Но говорит он о чем угодно, только не о себе.

- Я тоже выяснил, что по сути совершенно не знаю его, - согласился Кортоне.

- Мой муж говорит, что он блистательный студент.

- Он спас мне жизнь.

- Боже милостивый. - Она внимательнее присмотрелась к нему: не слишком ли Ал мелодраматичен. Решение, вроде, она вынесла в его пользу. - Мне бы хотелось услышать, как это было.

Мужчина средних лет в грубоватых коричневых брюках коснулся ее плеча.

- Как дела, моя дорогая?

- Прекрасно. Мистер Кортоне, это мой муж, профессор Эшфорд.

- Как поживаете? - поздоровался Кортоне. Эшфорд оказался лысым мужчиной в плохо сидящем костюме. Кортоне же ожидал увидеть Лоуренса Аравийского. Подумал, что, может быть, у Ната и есть какой-то шанс.