- Хорошо, - согласился Карл.

Иозеф стал насвистывать какую-то веселую мелодию. Он тоже представил себе поезд, но идущий в противоположном направлении, не тот, который мерещился Томасу. Он видел в поезде своего отца, спешившего к нему на помощь, чтобы спасти их от мести другого отца. "Может быть, он прилетит самолетом, - размышлял Иозеф. - Конечно, самолетом".

Они провели мучительный день. Бесконечно тянулось время. Они держались все вместе. Несмотря на свои клятвы, они понимали, что каждый не доверяет другому. Так они и ходили, словно связанные веревочкой, какое-то существо из трех тел, и каждый из них был ненавистен и омерзителен себе и другим.

Они пошли в барак, играли там несколько часов в скат, обсуждая при этом, зарыть им труп или оставить все как есть. Иозеф полагал, что убитую нужно закопать получше. Томас не высказывал своего мнения. И они все предоставили судьбе.

Наконец наступил вечер с длинными тенями и серыми тучами. Устало подходил батальон. Но едва солдаты вошли в барак, как была объявлена тревога.

С руганью они снова кинулись на место сбора. Трое остались. Но через несколько минут дежурный унтерофицер рванул дверь барака. Он закричал:

- Почему вы не выходите? Вы что, спятили?

- Мы свободны от службы, - спокойно сказал Карл; но унтер-офицер завопил:

- Приказ господина майора! Весь батальон ждет вас, паршивцы. Да, да, нечего глаза пялить, поднимайтесь! Марш из барака!

Безотчетно, совершенно безотчетно каждый из них схватил свой ремень, машинально надел его, проверил, на месте ли подсумок, штык и пряжка, уже на бегу поправил фуражку, проверив рукой расстояние от козырька до переносицы. Они бежали быстро, в ногу, дышали в такт, и сердца их бились в такт.

- Спокойствие, сейчас главное - спокойствие, - шептал Карл своим товарищам.

Предупреждение было излишним: они не испытывали никакого страха. Хотя они чувствовали, даже знали, что сейчас решится их судьба, страх совершенно исчез. Они были почти счастливы оттого, что все решится. Наконец они снова перестали быть отдельными, не связанными между собой человеческими личностями; теперь огромный грохочущий механизм втянет их в себя, прикажет им что-то, а что-то запретит, и они снова могут подчиняться беспрекословно, без необходимости думать, освобожденные от собственной воли и собственного решения. Не имело никакого смысла в эту минуту, во время этого бега ломать себе голову над тем, что же теперь будет и почему им тоже приказали выйти по тревоге, объявлена ли эта тревога по случаю убийства или была только учебной, наказанием или просто вздорной выдумкой начальства. Все теперь утратило свой смысл, все, кроме плаца, батальона, майора; существовал лишь этот плац, туда бежали они, к центру мира, к центру вселенной.

Серыми прямоугольниками, обагренными лучами вечернего солнца, стояли построенные в каре роты, металлические части снаряжения и оружия блестели на солнце. Трое приятелей хотели пристроиться, но майор приказал им встать перед строем, лицом к своей роте. И вот они стоят не шелохнувшись; поясные ремни подтянуты, фуражки сидят безупречно, ни к чему нельзя придраться.

- Смирно! - скомандовал майор.

Каблуки сотен людей, обутых в сапоги, гулко щелкнули. Майор прочитал приказ фюрера вооруженным силам Германии, приказ, от которого у солдат кровь застыла в жилах. В нем говорилось о большевистском заговоре, раскрытом благодаря гению фюрера, о грозящем нападении с Востока и о тех мерах, которые принял фюрер. Батальон слушал, и лица у многих побледнели. Потом майор зачитал приказ по дивизии, согласно которому немедленно запрещались всякого рода отпуска и увольнительные. В приказе говорилось, что никто не имеет права оставлять во внеслужебное время месторасположение батальона. Оружие держать постоянно наготове, никто не имеет права снимать обмундирование, даже во время ночного отдыха. Майор читал медленно, фразу за фразой, и после каждой фразы спрашивал:

- Поняли, ребята? Это не шутки!

Потом, прочитав до конца, опустил руку, державшую бумагу. Он указал на троих, стоявших перед строем батальона.

- Это лучшие стрелки дивизии! - воскликнул он. - Берите с них пример! Такими должны быть настоящие солдаты, настоящие товарищи! Такие молодцы теперь нужны фюреру, чтобы осуществить его грандиозные планы!

Он сделал глубокий вдох и крикнул:

- Батальон, разойдись!

Солдаты побежали в барак. Томас на ходу подтолкнул Иозефа.

- Спасены, - сказал он.

- Дружище, - отозвался Иозеф. - Дружище, так и должно было случиться, именно так.

Едва они вошли в барак, как получили новый приказ. Им велели снова встать в строй. Проверили их перевязочные пакеты, неприкосновенный запас и личные знаки. Потом они получили боеприпасы, каждый по шестьдесят патронов.

- Веселой стрельбы по мишеням! - сказал Карл.

Офицеры и фельдфебели были подчеркнуто жизнерадостны и много говорили о духе товарищества.

Когда проверка кончилась, командиры взводов прошли по баракам. Они сказали:

- Вечерняя поверка сегодня отменяется. Собирайте свои вещи. Что вам не нужно, отошлите домоЕ^ Понятно?

- Так точно! - отвечали солдаты.

Все начали укладываться. Иозеф и Томас держались возле Карла.

- Ну, начинается, ребята, - сказал Карл. - Начинается! - Он хлопал себя ладонью по ляжке, потирал руки, ухмылялся во весь рот и строил гримасы.

- Начинается, - снова и снова повторял он. - Все будет хорошо. Начинается!

- Эх, ребята, только бы все обошлось, - сказал солдат, собиравший свои вещи рядом с Карлом.

- Ты что? - резко спросил Иозеф. - О чем гы говоришь?

- Оставь, - успокоил его Карл, - не горячись.

- Значит, мы намерены завоевать Россию, - тихо сказал кто-то, - Москву, Урал, до самого Тихого океана.

Хотя голос этот был тих, но он, как ни странно, заглушил шум, стоящий в бараке, и заставил всех умолкнуть. Тишина придавила всех невыносимы м гнетом.

- Ну и что же, - сказал Иозеф. Он говорил сиплым голосом. - Что же, конечно, мы идем против большевиков. Рано или поздно это должно было произойти.

Вдруг он закричал:

- Это должно было произойти, и лучше сегодня, чем завтра!

- Лучше ужасный конец, чем ужас... - не договорил Карл и вдруг рассмеялся.

Иозеф смерил его холодным взглядом. Карл пожал плечами и принялся укладывать свой ранец.

Томас подошел к Иозефу. Он спросил:

- Как по-твоему, когда мы будем в Москве?

- Скоро, можешь не сомневаться, - ответил Иозеф, все еще глядя на Карла. - Теперь все будет в порядке, малыш, - добавил он, - и у нас троих, и в Германии,и во всем мире.

Томас облегченно вздохнул. Они уйдут отсюда.

Убитую не найдут. Майор так и не узнает, что с ней случилось. Ведь это возможно, это было бы, пожалуй, самое лучшее. Томас уже не чувствовал, что стал рассуждать, как настоящий убийца. Правда, он сделал только первый шаг. Карл ушел дальше. Укладывая вещи, Карл думал: "Судьбе можно помочь. Мало ли что может случиться в бою. Будет неплохо, если майор при первой возможности умрет смертью храбрых.

Майор и Иозеф, да, и Иозеф тоже".

Иозеф уложил свой ранец и приготовил сверток, который хотел передать отцу. Он едва сдерживал досаду оттого, что потревожил отца теперь, когда все уладилось само собой. Может быть, тот даже не застанет его здесь. Чем скорее начнется, тем лучше!

Иозеф зажег свечу, сел на свой ранец, укрепил свечу на табуретке и достал книгу, по которой было видно, что ее часто читают. Это было сочинение Ницше "Так говорил Заратустра". Иозеф читал, а кругом постепенно нарастал шум: укладывали ранцы, шуршали бумагой, глухо звякал металл и раздавались негромкие голоса вперемежку с несмолкающими приглушенными выкриками и топотом строившихся солдат. Один раз донеслось также ржание лошади, дикое и гневное, напоминающее грозный зов трубы. Иозеф ничего не слышал. Он читал, погрузившись в иной мир, холодный и пустой, в котором жил только одинединственный человек-он сам. А вокруг этого единственного что-то копошилось, какая-то неразличимая масса, глубоко внизу суетились какие-то существа: люди.