Ен хмыкает и опускается на колени рядом со мной:

– Опиши, как себя чувствуешь?

Я морщусь:

– Так, будто мне подстрелили ногу.

Его взгляд пронзает меня, требуя подробностей.

– Скажи, что ощущаешь, – просит он. А когда понимает, что я не собираюсь отвечать, добавляет: – Если только не хочешь и дальше жить с осколком в ноге.

Нахмурившись, я смотрю на рану на бедре:

– Мне жарко. Кожа будто горит, а внутри словно оказалось что-то тяжелое и зазубренное. Как… как камень.

Я поднимаю глаза, и Ен кивает:

– Прекрасно. А теперь сосредоточься на этом ощущении. Отдели его от других в своем разуме. Справишься?

Мне хочется возразить, но Ен и Тео так серьезно смотрят на меня, что я решаю не спорить. А вместо этого дважды киваю и закрываю глаза, думая о предмете, засевшем у меня в бедре.

Чем сильнее я сосредоточиваюсь на боли, тем сильнее она становится. Нестерпимый жар пронзает ногу до самой кости, отчего она невольно подгибается. Я резко втягиваю воздух.

– Хорошо, – хвалит Ен спокойным и ласковым голосом. – А теперь представь, как твое тело отвергает эту боль. Представь, как осколок выскальзывает из твоего тела и боль уходит. Представь, что ты полностью контролируешь тело, а этот металл – этот камень – не является его частью.

Я дышу через нос. Не знаю, как здесь течет время и сколько прошло с момента моей смерти, но я настолько свыклась с болью, что уже и не вспомнить, когда я ее не испытывала. Мне хочется, чтобы пульсирующая головная боль прекратилась. Хочется, чтобы кожу не тянуло. Чтобы кости не ощущались хрупкими. Чтобы мышцы не ныли от каждого движения.

Может, это лечение больше напоминает гипноз, но, если есть хоть малейший шанс, что это поможет, – хоть какой-то шанс ослабить мои ощущения, – я попробую.

Мне просто хочется, чтобы боль ушла.

Я сосредоточиваюсь на ране на ноге и представляю, что боль угасает, как последние угольки в костре. Представляю, как осколок выскальзывает из моего тела, а рана затягивается, оставляя после себя лишь гладкую обновленную кожу.

Я твержу себе, что все именно так. Что боли больше нет.

И она рассеивается, словно туман, уступая место голубому небу и солнечному свету. Я чувствую…

Голос Ена прерывает мои мысли:

– Неплохо для новичка.

Я распахиваю глаза и вижу, как Ен и Тео улыбаются мне.

А когда перевожу взгляд на ногу, то не нахожу там раны.

Кажется, будто ее там никогда и не было.

Я провожу пальцами по коже, а затем засовываю большой палец в дырку на штанах. Края разрыва похрустывают, потому что ткань слегка обуглилась от выстрела, вырубившего меня. Но я не ощущаю ни осколка, ни боли, даже следов от раны не осталось, если не считать порванных штанов.

Я прижимаю руку ко лбу, внезапно осознав, что и головная боль немного утихла.

– Как ты это сделал?

– На самом деле это сделала ты. – Тео одаряет меня сияющей улыбкой, словно ему не терпится поделиться каким-то секретом.

Ен кивает:

– Боль – лишь привычка, от которой ты еще не научилась избавляться. – Он склоняет голову и показывает на свой висок. – От головной боли тоже можно избавиться, но зачастую это не так просто. Мы не знаем точной причины, почему так происходит, возможно, это травма смерти. Но твое ранение отличается от всего, что мы видели раньше.

Тео с опаской смотрит на Ена:

– Никогда не видел подобной пули. Если это что-то новое, значит, они приспосабливаются. Думаешь, нам стоит беспокоиться?

– Да, – отвечает Ен с нажимом. – Они приспосабливаются быстрее, чем мы учимся контролировать свой разум. И это… тревожит, мягко говоря. Это все равно что готовиться к контрольной по алгебре, а придя в класс, узнать, что она будет по тригонометрии.

– И что нам с этим делать? – спрашивает Тео.

– Мы тоже будем приспосабливаться, – раздается женский голос от двери.

У проема стоит женщина с заплетенными в косу волосами и желтым шарфом. Позой она демонстрирует силу, а в голосе слышится властность. И я слегка сжимаюсь, внезапно осознав собственную беззащитность.

У меня нет здесь семьи, и я не понимаю, как выжить в этом новом для меня мире.

Не знаю, хорошо это или плохо, но я во власти этих незнакомцев.

Женщина кивает на двери Ену и Тео. Они тут же отступают от меня, и я понимаю, что они не просто слушают ее; она их предводитель.

– Анника, – произносит Тео, останавливаясь рядом.

Он больше не произносит ни слова, но я вижу в тусклом свете, как подергиваются желваки на его челюсти.

– Это необходимо, – отвечает она на непроизнесенный вопрос.

Она подходит ко мне, и в ее темных глазах отражается серьезность. Присев на край кофейного столика, она наклоняется вперед, пристально изучая меня, словно образец под микроскопом. Наверное, так же я рассматривала незнакомцев с застывшими лицами, когда только очнулась здесь.

Словно она не уверена, что я человек.

Я сажусь чуть-чуть прямее и поворачиваю к ней лицо:

– Ты так смотришь на меня, потому что считаешь меня одной из Колонистов?

Ее губы слегка изгибаются, но если бы я внимательно не смотрела за ней, то не заметила бы этого.

– Это не так. – Стараясь не обращать внимания на дрожащие плечи, я надеюсь, что искренность компенсирует неуверенность. – И во мне нет ничего особенного. Я совершенно обычный человек, поверьте.

Анника обхватывает край стола, и я слышу, как ее пальцы барабанят по металлу. А взгляд все так же пронзает меня.

– Я хочу, чтобы ты знала, что в этом нет ничего личного. Но я должна быть уверена.

И пока я пытаюсь понять значение ее слов и осознать, что барабанная дробь прекратилась, Анника заводит руку за спину, а затем резко прижимает меня к спинке дивана и вонзает нож мне в сердце.

И Бесконечность сменяется тьмой.

Финн улыбается мне, и кажется, будто вокруг меня загораются тысячи звезд. Он слегка пинает своим ботинком мой. Когда он сделал так в первый раз, у меня в голове вспыхнула мысль: «А может, я нравлюсь ему так же, как и он мне?»

Это произошло в ноябре.

Но я узнала ответ на этот вопрос только в мае.

Тогда он обнял меня, что делал довольно часто, но впервые прижался губами к моим волосам. Я почувствовала его дыхание и представила, как волосы щекочут ему нос, но он не отстранился. Вернее, не сразу.

Я понимала, что у нашей дружбы появился новый оттенок. Но не более. Потому что она была по-прежнему на первом месте. Но теперь все ощущалось по-другому. Словно у нее появился дополнительный слой.

Словно мы оказались в совершенно новом мире, созданном только для нас.

И сейчас он смотрит на меня с ухмылкой на лице своими ярко-зелеными глазами, собираясь произнести эти слова.

– Мне кажется, ты уже и сама все знаешь, – начинает он.

– Все равно скажи, – настаиваю я.

Он смеется. Задорный, чудесный, счастливый смех.

– Ты мне нравишься. Даже больше, чем инопланетянину – конфеты Reese’s Pieces[3].

Я будто свечусь изнутри:

– Ты тоже мне нравишься. Даже больше, чем C3P0 эвокам[4].

Рядом раздается смех Мэй, и она торопливо спускается по лестнице. Спрыгнув с последней ступени, она обнимает меня, словно мы давно не виделись.

– Куда собралась? Можно мне с тобой? – спрашивает она, глядя на меня «щенячьими», полными надежды глазами.

Я улыбаюсь, но не поддаюсь ей, потому что люблю свою сестру больше, чем она думает.

Но внезапно ее одежда меняется. Розовые джинсы. Желтая толстовка. Я никогда не видела у Мэй этой одежды. Но она кажется мне знакомой.

Рядом раздается металлический щелчок. Я поворачиваюсь к Финну, но его больше нет. Его место занял человек в черной маске, который направляет дуло пистолета мне в голову.

– Всем оставаться на своих местах, – его голос звучит как-то искаженно и лишь отдаленно напоминает человеческий.