— Хорошо. — Так никого и не дождавшись, двери автобуса закрываются. — Может, хотя бы намекнешь, куда мы пойдем?

Джон светлеет лицом и снова обнимает меня за плечи, хотя в этом нет необходимости: я крепко держусь на ногах.

— Здесь недалеко, — повторяет он. — Тебе понравится.

Красный Коммунар — грязный город. Целые мусорные горы, встречающие тебя за каждым поворотом. Заваленные хламом дворы, тропинки, протоптанные между пакетами из «Магнита», полных отходов. Жалкий ручеек на дне оврага, журчащий под автомобильными покрышками и пустыми бутылками, и мостик, перекинутый через него, чтобы прохожим было удобнее швырять вниз все, что есть лишнего у них в руках, карманах, сумках, гаражах и квартирах. Мы перепрыгиваем с дощечки на дощечку, рискуя провалиться ботинками в дыры между ними, и если для Джона это привычный маршрут, то мне приходится проявлять чудеса ловкости. На наших глазах то же самое проделывают женщина с ребенком в одной руке и коляской в другой, старуха с «кравчучкой» и пьяный мужик. За мостом наши пути расходятся: местные огибают вкопанное посреди дороги бетонное кольцо и исчезают среди одинаковых трехэтажных бараков, а мы с Джоном сворачиваем вправо, где по обе стороны от разбитой асфальтовой дорожки горбятся ржавые гаражи, и выглядят они так, словно внутри каждого спрятано расчлененное тело.

— Добро пожаловать, — торжественно говорит Джон и достает из кармана связку ключей.

То, что нам нужно, скрывается за последней «ракушкой» — дальше начинается поросший бурьяном пустырь — и выглядит как товарный вагон. Раньше это и был товарный вагон, но теперь он лишился колес и своей передней части — стал похожим на вагоноребенка, зато обзавелся гаражными воротами. Именно эти ворота Джон и отпирает одним из своих ключей.

— Входи, не бойся, — командует он и исчезает за облезлой створкой. Пока я гадаю, чего ожидать, в вагоне загорается лампа, звякают бутылки. Я наконец осмеливаюсь заглянуть.

— Ничего себе!

— Входи давай! — говорит он нетерпеливо. — И дверь закрой.

Как только я делаю шаг внутрь, Джон оказывается рядом. Я слышу щелчок — он запирает ворота изнутри.

— Это просто защелка, — поясняет он в ответ на мой испуганный взгляд и проделывает все это снова: закрыто-открыто. — Ты в любой момент можешь отпереть и выйти, но пока мы здесь, сюда никто не войдет. На всякий случай.

Свободного места внутри предостаточно, но большую часть пространства занимает диван с настолько засаленной обивкой, что ее изначальный цвет даже не угадывается. Над спинкой к стене прибиты раскрашенный фанерный щит с гербом — это поезд, нарисованный почти по-детски, — и два деревянных меча. Другие стены украшены репродукциями, но, чтобы разглядеть их получше, мне не хватает света. Под самой крышей в стене пропилено круглое отверстие, в котором вяло вращается механический вентилятор, правда, с количеством выкуриваемого здесь табака он не справляется. Просто мальчишечье убежище мечты, когда бы не этот душок расставания с детством.

Джон вкладывает мне в пальцы пластиковый стаканчик и с загадочным видом откидывается на спинку дивана.

— Садись, — говорит он и отодвигается. — В ногах правды нет.

Но нет ее и в том, чтобы цитировать житейские мудрости, однако я все же устраиваюсь рядом и делаю маленький глоток — так и есть, вино не состояло с виноградом даже в дальнем родстве.

Я смотрю на Джона — он потирает скулу и явно ждет вопросов.

— Что это за место?

Он закуривает, закидывает ногу на ногу, сквозь дым рассматривает потолок, подыскивая ответ.

— Владения короля Джона.

Я хмыкаю в стакан. А он отхлебывает прямо из горлышка и вдруг наклоняется ко мне так близко, что я вижу его ярко-красные от вина губы. Шепчет:

— Майя, ты веришь в магию?

Чем топит себя еще больше. От фей и эльфов нет отбою. Верить в магию после того, как избитый Илья вылизывал мои ботинки на заброшенной стройке? Верить в нее, сидя на этом диване? Верить в Красном Коммунаре?..

— А ты?

Отстраняется, ерзает. Пытается выдернуть из обивки невидимую ниточку.

— Скажем так: кое-что умею.

Я молчу, чтобы с ходу не выдать своих соображений о том, что его умения настолько же подлинны, как вон те мечи и щит на стене, и обширны, как владения короля Джона. Пусть попробует прочесть мои мысли.

— Поклянись, что никому не расскажешь, — не сдается он, еще не догадываясь, что нарвался на скептика.

— Клянусь, — запросто обещаю я.

— Мы… — начинает Джон. Делает очередной глоток и договаривает: — Мы умеем изменять будущее.

— Ага, — говорю. — Значит, судьба страны в надежных руках.

Наконец до него доходит.

— Ерничаешь… А зря. Как тебе кажется, почему Преля еще не вылетел из колледжа? Думаешь, он хоть раз лекции записывал?

То, что записывает в своей тетрадке Илья, я прекрасно помню — и пожимаю плечами.

— И родителей, которые купили бы ему зачет, у него тоже нет, — напирает Джон. — Оба алкашня. Но Преля очень сильный. Если чего-то захочет — всегда добивается.

— Не боишься, что он отомстит тебе за сегодня? — невольно включаюсь я, хотя вся эта болтовня нисколько меня не убеждает.

— Пф-ф.

Он гасит окурок в жестяной банке из-под горошка и сразу прикуривает вторую. Я пропитываюсь дымом, кажется, навсегда.

— Преля — трус. До усрачки боится меня потерять. Ты, наверное, заметила, что он придурок. И ничего, ходит, живой и почти здоровый, хотя то и дело косячит, как с твоим ограблением. Пытается стать своим, но у него ничего не получится, потому что он придурок, и все это знают.

— Тогда зачем ты с ним дружишь?

— Дружу? — выдыхает он вместе с дымом. — Мы не друзья.

— Но… — Разумеется, не друзья. Друзей не заставляют целовать обувь. И все же я не совсем понимаю.

— Он меня забавляет. Вот только за него я не вступился бы так, как за тебя. — С этими словами Джон протягивает руку и словно поправляет за моим ухом несуществующую прядь. Я отвожу взгляд, как поступают люди, тесно прижатые друг к другу в вагоне метро или в лифте, но он берет меня за подбородок и легонько разворачивает к себе. В глаза не смотрит — смотрит на губы.

— Давай не будем.

Он морщится дважды: сначала от моего отказа, затем — от стука в дверь. Колотят так, что даже стены дребезжат.

— Джон! Я знаю, что ты там! Открой!

— Скоро передумаешь, — обещает он, прежде чем встать.

— Давай, измени мое будущее, — бормочу я ему вслед, и во владениях короля Джона появляется еще одна подданная — Вика. Распущенные волосы, за которыми она скрывала свой поцелуй с Джоном, сейчас красиво лежат на белоснежной ткани куртки. При виде меня Вика истерично всхлипывает и, пока я перебираю в уме слова, способные сделать ситуацию не столь отчаянно сериальной, убегает — мелкие камушки, которыми усыпана дорога между гаражами, хрустят все тише.

— Дура, — резюмирует Джон и собирается снова закрыть дверь, но я протискиваюсь мимо него на улицу и уже оттуда — по пустырю одиноко бродит мужчина с собачьим поводком в руке, но без собаки — скороговоркой объясняю про домашнюю уборку, и вообще, спасибо за откровенность, давай, до понедельника.

Вика стоит на дырявом мостике, облокотившись на перила. В отличие от худенькой Стаси, даже при всей ее любви к стразам, Вика заметна издалека — рослая, в сапогах-ботфортах, с распущенными волосами длиной до талии. Духи у нее приторные, не из новинок — похожи на «Нину» от Nina Ricci, первые из серии «яблочных» флакончиков. Сейчас я обошла бы ее десятой дорогой, если бы только знала, где та пролегает. Сама Вика меня не видит, и мне, пожалуй, удалось бы прокрасться мимо незамеченной, если бы не ее вздрагивающие плечи. Но нет, они действительно вздрагивают.

— Мы просто разговаривали. — Я обращаюсь то ли к ее плечам, то ли к самой себе. — Про магию. Смешно.

— Он тебе рассказал? — спрашивает Вика, не оборачиваясь. — Можешь не верить, но это правда. Мы делаем так, что наши желания исполняются. Почти любые, кроме…