— Терпение, — ответил Эдмунд, — скоро все обо всём узнают.

— Каково состояние раненых? — тем временем поинтересовался Каспиан, чтобы пока увести разговор от главного.

— Они приходят в норму, ваше величество, — тут же переключился на другое Реввус. — Все, кроме того фавна, который принёс нам весть о нападении. Он жив, но всё ещё очень плох, и ни одна целебная настойка не помогает.

— Ты ещё хранишь бальзам Люси? — Эдмунд перевёл взгляд на Каспиана; тот понимающе кивнул. — Если так, то следует немедленно послать кого-нибудь в Кэр-Параваль за ним, пока не стало слишком поздно.

— Но, ваше величество… — вставил Реввус.

— Королева Люси Отважная точно была бы не против, — твёрдо парировал Эдмунд, и кентавр мигом удалился, пообещав сейчас же заняться этим вопросом. Воспользовавшись тем, что их ненадолго оставили, Эдмунд повернулся к Каспиану: — Если не возражаешь, я покончу с этим прямо сейчас.

— Конечно, — Каспиан, оглядевшись и убедившись, что на них не смотрят, на несколько мгновений сжал его руку. — Я уверен, всё будет в порядке.

— Надеюсь на это, — Эдмунд улыбнулся, после чего направился к центру лагеря. Пока он шёл, его приветствовали: кто-то издалека, кто-то, как Пипайсик (Эдмунд обрадовался, что его старый друг не только жив и здоров, но и даже сохранил свой хвост), подбегал и говорил что-то лично, но, в общем-то, Эдмунду казалось, что сегодня он услышал фразу «Да здравствует король Эдмунд!» рекордное количество раз. Тем не менее, когда он остановился и поднял руку, призывая всех обратить на него внимание, голоса замолкли, и Эдмунд сделал глубокий вдох.

Он уже думал над тем, как объяснить свою победу нарнийцам, и хотя он примерно понимал, что должен сказать, начать было очень трудно. Призывать холод не хотелось, но сейчас это казалось Эдмунду единственным выходом, поэтому он сосредоточился на пульсирующей внутри силе. С того момента, как магия Джадис перешла к нему, он ещё не тестировал свои новые способности, и теперь, когда, повинуясь его мыслям, холод медленно потёк по венам, он понял, насколько сильнее стал. Не сказать, что это осознание так уж обрадовало Эдмунда, но мороз помог ему отрешиться, чего он и желал.

— Народ Нарнии! — наконец заговорил он. — Я хотел поздравить бы вас с этой победой. Без вас армия Джадис не была бы повержена, каждый из вас внёс свою лепту в эту победу. — Эдмунд не привык к таким речам: раньше, в Золотом веке, в патетику в основном пускался Питер, Эдмунд же слыл правителем немногословным и предпочитающим дело разговорам. Тем не менее, сейчас это помогало несколько оттянуть неизбежное признание. — Однако, помимо поздравлений, я хочу рассказать вам кое-что ещё, — Эдмунд сделал паузу, — о том, как я снова оказался в Нарнии и как победил Джадис. С самого начала.

Эдмунд редко открывал кому-то свою душу, а ещё реже упоминал события минувших дней — то, о чём не писали в книгах легенд и нарнийских преданий. Сейчас же он спокойно, насколько позволял внутренний холод, говорил о том, что прятал столько лет, то, что знали считанные из ныне живущих существ, рассказывал свою историю начиная от первого визита в Нарнию, когда он, соблазнившись рахат-лукумом и призрачной властью — ну что за мелочный идиот! — встал на сторону зла. Все слушали, затаив дыхание, и гробовая тишина била по ушам, поэтому Эдмунд изредка, исключительно чтобы успокоиться, смотрел в сторону, где стоял Каспиан, заглядывал в его глаза, и становилось легче.

Дойдя до момента, где Джадис, предположительно, провела ритуал ученичества, Эдмунд в качестве доказательства поднял руку, отдал мысленный приказ — и ладонь покрылась тонкой коркой льда. Чтобы убрать её, ему понадобилось всего лишь щёлкнуть пальцами, и, мысленно отметив, что ещё неделю назад такой фокус был бы ему не под силу, Эдмунд продолжил:

— Я никогда не желал владеть магией, тем более тёмной, поэтому, чтобы окончательно искупить свою вину, сам пошёл на Джадис. Я не знал, чем всё обернётся, но чутьё меня не подвело. Я оказался единственным, кто мог окончательно изгнать её из Нарнии, и я сделал это, пусть и не чувствую себя героем. Как бы там ни было, я хотел, чтобы вы знали всю правду обо мне, потому что по велению Аслана, — на этих словах Эдмунд склонил голову, и остальные тут же последовали его примеру, — я остаюсь в Нарнии навсегда. Я не прошу вас признавать меня своим королём — лишь принять вновь. Я клянусь никогда не причинять никому зло своей магией и не идти по пути Белой Колдуньи.

Закончив, Эдмунд огляделся: ещё несколько минут все молчали. Каспиан сделал шаг вперёд, но Эдмунд взглядом остановил его: он не желал, чтобы сейчас нарнийцы действовали исключительно по приказу. И его ожидание окупилось.

— Да здравствует король Эдмунд, Победитель Белой Колдуньи! — вдруг воскликнул Пипайсик, подбежав к Эдмунду; его тоненький голосок звучал очень громко. — От имени своего народа приветствую вас дома, ваше величество.

— Да здравствует король Эдмунд, — более сдержанно, но не менее зычно объявил Брим, кланяясь вместе с группой окруживших его красных гномов. — Мы рады видеть вас в Нарнии.

— Да здравствует его величество Эдмунд Справедливый! — провозгласил Реввус, вскидывая меч, и это будто бы стало сигналом для всех остальных. Вскоре лагерь наполнился нестройными криками, и Эдмунд счастливо отметил, что большинство нарнийцев поддерживают его, и только некоторые смотрят на него с лёгким страхом в глазах. Ничего, в его силах было это исправить. Эдмунд переглянулся с Каспианом: в его взгляде плескалась такая же радость, и Эдмунд вновь ощутил, как трескается лёд на сердце.

— Обещаю не нарушить ваше доверие, — произнёс он, и толпа ответила новой волной шума. Впрочем, упиваться триумфом Эдмунд сейчас не мог: слишком много осталось несделанного, и приниматься за обязанности следовало немедленно.

Следующие несколько часов Эдмунд и Каспиан обходили лагерь, изучая масштаб предстоящей им работы. Бальзам Люси успешно доставили, но, памятуя наставления Аслана в прошлом, использовать его Эдмунд решился только на тех, чьи раны были серьёзны; остальных же лечили настоями и перевязками. Многим требовалось собраться с силами, прежде чем вернуться домой, и Каспиан принял решение оставить их в лагере под охраной нескольких добровольцев; остальная же процессия к вечеру должна была подойти к воротам Кэр-Параваля. Ухаживая за ранеными, принимая данные разведки и решая государственные вопросы, Эдмунд ощущал, как отношение к нему скептически настроенных нарнийцев постепенно меняется к лучшему, и это придавало ему сил; да и то, что Каспиан неизменно присутствовал в поле зрения, буквально вдыхало в него новую жизнь. Хотя они не могли позволить себе многого из того, чего отчаянно хотелось, теперь у них появилась возможность свободно разговаривать друг с другом или заниматься общим делом, и одного этого хватало, чтобы Эдмунду снова захотелось жить и дышать полной грудью.

Когда на Нарнию окончательно опустились сумерки, пришло время возвращаться. Эдмунду выделили красивую рыжую лошадь, и, опускаясь в седло, он почувствовал трепет: ему предстояло впервые увидеть отстроенный, целый Кэр-Параваль, и он предвкушал это всей душой. Как и полагается, они с Каспианом возглавили процессию, и Эдмунду безумно хотелось пришпорить коня и со скоростью ветра ринуться к замку, но он сдерживался, ведя лошадь в общем умеренном темпе. Каспиан тоже еле сумел совладать с собой, и Эдмунд понимал, почему: им наконец выпадет шанс остаться наедине, и он не мог не признать, что и сам ждёт момента, когда вся эта толпа останется далеко позади, а они…

Но до этого ещё следовало дожить, а пока они выехали из леса, и впереди замаячил замок. Это был не совсем тот Кэр-Параваль, который Эдмунд помнил из Золотого Века, но он впечатлял не меньше: один тот факт, что Каспиану за несколько лет удалось превратить руины в подобный архитектурный шедевр, внушал благоговение. Ещё три местных года назад на «Покорителе Зари» Каспиан рассказывал, что привлёк к восстановительным работам самых именитых историков и архитекторов и обращался к древним трудам, чтобы воссоздать Кэр-Параваль таким, каким он стоял здесь с основания времён, и Эдмунд мог сказать, что у него это почти получилось: несмотря на некоторые разительные отличия, глядя на этот величественный замок, Эдмунд впервые за последний год почувствовал себя дома.