То, что в его силах управлять льдом, превращая его в оружие, Эдмунд понял ещё неделю назад: именно за этим занятием его тогда застал Каспиан. Представив Риндон (почему-то в голове возник образ именно этого меча), Эдмунд начал плавно разводить ладони, наблюдая за тем, как между ними появляется сперва бесформенная основа, а затем — полноценный клинок. В этот раз создавать оружие получалось проще: Эдмунд буквально ощущал, как холод окутывает его с новой силой, становится с ним единым целым и дарит ему ранее неведомую энергию; что же, это было ему только на руку. Эдмунд уже не слышал ни ударов Джадис, ни треска барьера, его интересовал только меч, вырисовывающийся из созданного им куска льда. «Ну же, быстрее», — шептал Эдмунд, и лёд повиновался ему, складываясь в нужную форму, как податливый пластилин, из которого Питер когда-то лепил для Люси поделки для школьного урока труда.

Стена обрушилась в тот самый миг, когда Эдмунд, схватив своё оружие, поднялся на ноги, готовый снова достойно встретить соперницу.

— Я недооценила тебя, — хмыкнула Джадис, с искренним, как показалось Эдмунду, интересом рассматривая его новоприобретённое оружие. — Только вот в этом нет смысла. Даже так я всё равно куда могущественнее.

— Тогда нападай, — азартно предложил Эдмунд. Циркулирующий по венам холод придавал ему не только силы, но и уверенность.

— Захотел умереть? Я устрою это, — Джадис снова атаковала его, но Эдмунд сумел парировать удар; раздался лязг мечей. На этот раз Эдмунд больше не уклонялся, смелее атакуя Колдунью. — Ты стал таким смелым… Зря.

Джадис молниеносно вскинула руку, чтобы вновь обжечь Эдмунда магией, но у неё вдруг ничего не вышло: Эдмунд не ощутил боли, будто бы и не было удара. Джадис заскрипела зубами и попробовала снова, но и теперь её сила не сработала. Подбодрённый этим, Эдмунд с новой прытью ринулся на Джадис. Кажется, лёд, который он призвал, так и продолжил беречь его от вражеских атак, а значит, Джадис потеряла своё главное оружие, и сейчас им придётся сражаться исключительно на мечах, а уж в чём-чём, а в этом Эдмунду никогда не было равных. Он в последний раз уклонился от меча рассвирепевшей Колдуньи и пошёл в наступление: он решил выйти из позиции тотальной защиты, переключившись на активный бой.

Возможно, когда-то давно, когда Эдмунд, только несколько дней назад впервые взявший в руки клинок, ринулся в свой первый бой, Джадис и была сильнее его; теперь же перевес был на стороне Эдмунда. Джадис привыкла полагаться на свою магию, и сейчас, лишившись этого оружия, знатно подрастеряла прыть. Она не была новичком или слабым противником, но Эдмунд без особых усилий теснил её к краю поляны, выжидая возможность нанести фатальный удар.

И она представилась: дезориентированная неожиданным выпадом Эдмунда, Джадис оступилась, открывшись, и Эдмунд понял: это его шанс. Когда-то он думал, что победа над Джадис принесёт ему множество противоречивых эмоций, но теперь сковавший сознание лёд не позволял ему пускаться в сантименты, и именно поэтому, схватив меч двумя руками, Эдмунд замахнулся и вонзил его туда, где у обычных людей располагается сердце.

Джадис вновь распахнула глаза, будто бы от удивления; её взгляд метнулся к торчащему из груди клинку, и Эдмунд безучастно наблюдал за тем, как меняется выражение её лица. Крови не было, но Джадис вдруг упала на одно колено и опёрлась ладонями о землю, теряя равновесие. Лишь только когда Эдмунд резко выдернул меч, она подняла глаза, заставив Эдмунда оторопеть.

Джадис торжествующе смеялась.

А в следующий миг её не стало.

Эдмунд и сам не мог объяснить, что произошло, хотя ни на миг не отводил взгляд от поверженной Колдуньи: она просто исчезла, растворилась до того, как эхо её леденящего сердце смеха стихло в кронах деревьев. Он сперва подумал, что ошибся, просчитался, и Джадис не погибла в бою, но что-то глубоко в душе подсказывало, что её действительно больше нет. Только вот предвкушение чего-то плохого всё ещё витало в воздухе, и Эдмунд отчаянно силился понять, чего именно.

Он осознал это через минуту, когда его вдруг пронзило болью, и он с криком упал на землю. Тело Эдмунда будто бы наполнялось невиданной раньше мощью, и он вдруг понял, что происходит — к нему переходила сила поверженной Джадис, вся её тёмная злая магия, и Эдмунд оказался к этому не готов. Он царапал ногтями сковавший землю лёд, кричал до хрипа, чувствуя, как сила разрывает его изнутри. Теперь Эдмунду стало ясно, почему Джадис так издевательски смеялась: она знала, что его ждёт, и подозревала, что Эдмунд не выдержит этой пытки.

Но Эдмунд держался: бросал якорьки в реальность, цеплялся за неё, отчаянно не желая умирать. Не теперь: его миссия ещё не завершена. Когда сила наконец перестала раздирать его на части, Эдмунд перестал чувствовать руки и ноги, в груди саднило, а голос, кажется, навсегда его покинул. Каждая ссадина, полученная в сражении и незамеченная в пылу боя, теперь отзывалась ноющей болью, и Эдмунду понадобилось несколько мучительно долгих минут, чтобы более-менее прийти в себя и, не обращая внимание на слабость, подтянуться на руках и открыть глаза.

Вокруг ничего не изменилось: лёд не спешил отступать, и поляна всё ещё была покрыта толстой скользкой коркой. В прошлый раз зима быстро сменилась весной, но тогда этому поспособствовал Аслан; теперь его здесь не было, а значит, это задание ложилось на плечи Эдмунда. Он сделал глубокий вдох. В теории он мог отозвать лёд — в конце концов, ему всегда удавалось растворять созданные магией клинки, — но даже тогда он чувствовал боль, когда холод возвращался к нему. А что будет теперь, когда площадь действия увеличилась в сотни раз, а тело Эдмунда уже истерзано битвой и влившейся в него чужеродной энергией? Исход был ясен, но Эдмунда он не пугал. В конце концов, разве он пришёл сюда не на верную смерть? Видимо, пора настала.

Собрав волю и последние силы в кулак, Эдмунд подтянулся и переместился на колени, прижимаясь ладонями к земле. Он вспомнил, как делал это раньше: лёд слушался его, как домашний котёнок, когда Эдмунд звал его обратно, и теперь, когда его силы возросли, проблем с этим возникнуть не должно было. Снова набрав полные лёгкие морозного воздуха, Эдмунд закрыл глаза и отдал мысленный приказ.

Иди ко мне.

Он думал, что познал настоящую боль, когда принимал силу Джадис — теперь он понял, что глубоко ошибался. Сейчас Эдмунд чувствовал, будто бы его выворачивает наизнанку, а суставы хрустят, изгибаясь под неестественным углом. Но это было не главное; приоткрыв глаза всего на миг — большего не позволяла боль, — Эдмунд успел увидеть, как ледяная корка с земли и деревьев ползёт к нему, впитываясь в тело своего нового хозяина. Пытаясь отвлечься, он считал про себя, стараясь не сбиваться с размеренного темпа; на счёт сто он упал на землю, но, как оказалось, лёд больше не нуждался в тактильном контакте. Впервые за всё проведённое в Нарнии время Эдмунду показалось, что холод заполнил его до конца, сковав не только внутренности, но и душу. Что же — видимо, этому льду суждено стать его могилой. Эдмунд попробовал приподнять руку, но у него не вышло: физическая сила окончательно его покинула, и сознание постепенно следовало за ней, отказываясь противостоять боли.

Умирать почему-то было не страшно — Эдмунд лишь жалел, что не успел попрощаться с Каспианом и своими новыми и старыми друзьями. Он так много хотел сказать и сделать, но, видимо, уже не сможет. Эдмунд вновь приоткрыл глаза, заметив яркое солнце на голубом небосводе — Нарния заново наполнялась жизнью ценой его собственной. Справедливая цена.

Именно солнце стало последним, что увидел Эдмунд, прежде чем сдаться.

***

Когда Эдмунд открыл глаза, он сперва не понял, где находится. Он сидел на поляне, покрытой зелёной травой и робкими весенними цветами; вокруг беззаботно щебетали птицы. И, что самое главное, тело Эдмунда больше не болело, и хоть он до сих пор ощущал слабость и ломоту, это не шло ни в какое сравнение с тем, что было раньше. Эдмунд медленно, с трудом поднялся и, привыкнув к новому положению, осмотрелся. Поляна, где он очутился, могла бы принадлежать Нарнии, но он не слышал ни голосов, ни звуков битвы, а ещё ничто вокруг не выдавало, что совсем недавно здесь царила стужа.