– Потому что ты в последний раз макулатуру не сдала и урок лепки прогуляла!

Она винила себя за эти не пионерские поступки, но душа противилась подобной несправедливости и формализму в традиции выбора достойных и недостойных. «Пионер – всем ребятам пример!» А она – нет? Она не так заслуживает носить этот галстук, как любимица их учительницы, круглая отличница, при этом задавака и ябеда?

Но ведь в предыдущем сборе макулатуры она принесла почти больше всех, а на этот раз бумажного вторсырья не набралось. Собирать по соседним домам, как это делали многие, просто не было возможности, так как нужно было присматривать за маленькой шестимесячной сестренкой. Та оказалась виной и прогула урока, который внезапно перенесли на время вне основных занятий в связи с репетицией торжества приема в пионеры. Ежедневной ее обязанностью было сразу после уроков забирать детское питание на молочной кухне, расположенной через три квартала, выстаивая там длиннющую очередь. Если прийти не вовремя, то можно было остаться без кефира и молока. Вот и гремели у нее каждый день в портфеле маленькие стеклянные бутылочки. Учительница этих доводов не приняла и посчитала урок лепки важнее. Но десятилетний ребенок решил в пользу родного голодного человечка – можно считать это добрым для пионера делом? Или только в школе все дела полезные и важные?

А в ее памяти еще пылал костер, о котором почему-то все предпочитали не вспоминать. Пламя в углу школьного двора вечерком, когда дети уже разошлись, сжирало пачки журналов, газет, картонок и исписанных школьных тетрадей, собранных с таким энтузиазмом и верой в «доброе» дело. Потому что машину за этим самым «добром» так и не прислали. Не нужно это было никому. И радовалась ребятня из соседних со школой дворов этому «пионерскому» костру, не соображая, что взрослый мир над ними поиздевался.

В пионеры ее в первых рядах все-таки приняли, потому что оценки в дневнике для школьных учителей – главный критерий «достойности».

Было обязательно сначала стать октябренком, потом пионером, затем комсомольцем. Необходимость этого не обсуждалась и не оспаривалась. Все эти атрибуты причастности к жизни советской страны – значки, галстуки, знамена, горны и барабаны – вносили торжественность и праздничность в серые будни и придавали им значимость и упорядоченность.

Проповедуемые этими советскими «религиями» идеалы не были так уж плохи. «Переведи бабушку через дорогу» чем не «возлюби ближнего своего»? А закон пионерии «Пионер – надежный товарищ, уважает старших, заботится о младших, всегда поступает по совести» действительно не был пустыми словами. По крайней мере, для нее.

Активно включившись в бурную деятельность, она нашла ту отдушину в мире взрослых, где ею никто не понукал, где оставался простор для творческого самовыражения и не ограниченного никем общения. Где ее слышали и принимали. Это был мир, где правили дети в красных галстуках. Они учились принимать решения, брать на себя определенные обязательства и ответственность, пробовали себя в управлении маленькими организациями (звездочками, отрядами). Помогали друг другу и в учебе, и в жизни вне школы. Взаимовыручка и взаимная поддержка не были в тягость, а давали ощущение своей важности. Им позволялось до определенной степени креативно мыслить и воплощать свои идеи в жизнь. Стоит ли удивляться, что именно бывшие комсомольцы с началом перестройки первыми смогли свою жизнь пустить по новым рельсам, хоть и не все в правильном направлении.

Больше всего ей нравилось возиться с младшеклассниками. Они вместе готовились к праздникам, проводили тематические вечера, конкурсы, ставили спектакли. Малышня висела на ней не только в школе, но и во дворе. Любимая их просьба: «Расскажи сказку!» И она с упоением начинала повествования о принцессах, драконах, магах и волшебных странах из только что прочитанных книг. Что не помнила, придумывала на ходу.

Бывало, весь двор превращался в киноплощадку. За кем-то безоговорочно закреплялась роль принцессы, а за другими – злодейки, короля или кучера. Она – всегда Яло из сказки «Королевство кривых зеркал». Убедительно канючила: «Я есть хочу! Я пить хочу!» А для «Спящей красавицы» всегда было трудно найти принца, потому что целовать принцессу в финале никто не хотел. Сказки ставили и на школьной сцене. И здесь она выступала и режиссером, и сценаристом, а играла всегда автора или закадровый голос.

Сейчас говорят, что этим маленьким и большим ячейкам строителей коммунизма не хватало направленности на индивидуальность. Но она, как нигде, была в этом мире сама собой и никогда не ощущала вокруг себя каких-либо стен и границ.

Но жизнь менялась. И все больше чувствовались нарастающая «театральность» и бессмысленность когда-то вдохновляющей ее деятельности. Неожиданно даже для себя под взгляды изумленных, возможно еще преданных системе, комсомольцев она отказалась вступить в их ряды прямо на собрании. Громко и твердо, увидев пустоту в их глазах.

Мир, в котором сонно жили ее родители, постепенно рушился. Мир распланированный и предсказуемый. Мир комфорта и стабильности. Мир застоя, как в стране. Мы никого не трогаем – и нас не трогайте.

В семье было достаточно денег для безбедного существования. Вкладывались они в хорошую еду, хрусталь, потом дачу, гараж и непонятно откуда взявшийся старый «запорожец». И обязательно – в кубышку на черный день (когда он действительно настал, эти деньги превратились в ненужные бумажки).

А так хотелось увидеть море! Но слишком это хлопотно – хоть на время поменять привычное течение жизни и обстановку. Выезжали они всей семьей всего раза два к родственникам в Тверскую область, останавливаясь при этом в Москве, где главной достопримечательностью были магазины. Туда же устраивались и привычные шопинг-выезды. Они с сестренкой с нетерпением ждали дома заветной стеклянной бутылочки «Пепси-колы» и «Московский хрустящий картофель» (куда до него нынешним крахмалистым чипсам!).

В эпоху тотального дефицита придумали еще одно «развлечение»: в пять часов утра занимали очередь у торгового центра с составлением списков с индивидуальными номерами. В течение дня устраивалась перекличка, кто не отзывался – вычеркивали. К вечеру завозился товар, все равно какой: туфли, полотенца, сервизы или французские духи – скупалось все (по одному в одни руки, поэтому приходили семьями). Их антресоли ломились от коробок с ненужными вещами, сервант – от ненужной посуды. На стенах, полах и диванах – безвкусные ковры (есть у нас в крови, наверное, что-то восточное).

В родном доме ей было тягостно. Ее не понимали, увлечения не разделяли и даже не интересовались ими. Главная ее обязанность – приносить пятерки, все остальное – «никчемная ерунда», «вещь бесполезная». Живи – не высовывайся. Будь как все, звезд с неба не хватай. А как же все-таки хотелось этих звезд! Уже через год после прихода в новый класс в новой школе ее выбрали председателем совета отряда. И как нелепо, наверное, для других звучали ее слова на классном собрании: «Мне мама не разрешает».

Все подростковые проблемы – сложные взаимоотношения с одноклассниками, конфликты с учителями, не говоря уже о первых любовных переживаниях, – держала в себе. Разделить их было не с кем. Сочувствия ждать не приходилось – во всем вдруг становилась виноватой.

Насколько ее свободолюбие уважали в школе, настолько его пытались убить в семье. Гнет тотального контроля был невыносим – над каждым ее шагом, каждым словом. Если бы это было возможно, то и мысли неугодные вырезались бы как кинопленка. Отчет во всем: что читала, с кем дружила, куда ходила. Куда – погулять – к однокласснице? Через час должна быть дома! Просроченное в играх время оборачивалось в преступную «безалаберность» и «бессовестность», подружек называли «свистушками» и «проститутками» (нередко и в свой адрес эти слова она слышала). Задержалась в пионерской комнате или библиотеке – «где шлялась?» Она завидовала своим ровесникам, их кружкам, секциям, музыкальным школам и художественным студиям. Зачем тебе это? Сами чему хочешь научим. А рисуешь ты и так хорошо. А на музыку у тебя нет таланта. А летние пионерские лагеря – «это же рассадники разврата».