* * * Дождь в середине февраля и окропленные им дачи. Чернил не достаю, не плачу, И так оплакана земля. Мороз ударит поутру, Заледенеют ветви сада. И птицы, экая досада, окоченеют на ветру. Но сколь еще не наблюдать игру причудливого рока, Жизнь хороша и синеока, И до весны – рукой подать. Снежная идиллия Вот и снег – навалом снега. Ведь сбылось оно, скажи? И испытывают негу Свалки, галки, гаражи. Белой дедовской папахой Партизановских времен Снег на городе, как сахар, что пока не растворен и одним большим сугробом принасыпан тут и там. Но уже вздыхают снобы: «То-то завтра будет нам. Рано, рано веселимся, Ведь не позже, чем к утру Все со снегом растворимся, Канем в черную дыру. Снова злобно и уныло Будем в лужах грязь месить, И в стране не хватит мыла, Чтоб нас, черненьких, отмыть…» Что стрекочете, сороки? Это завтра, а сейчас Все бескрайние дороги Бодро оснежают нас. Снег скрипучий, снег глубокий, Снег на радость детворе. Лает обалдевший Бобик На снежинки во дворе. Здравствуй, снежная эпоха! Вот опять снежок пошел. Может, завтра станет плохо, Но сегодня – ХОРОШО! * * * Как за пазухой у Христа в детстве жизнь хороша, проста. Реки, синие небеса, Руки мамины и глаза. Но назначено нам: «два-ать» из-за пазухи выпадать от христовой святой воды в мир безбожия и беды. И приходится, стало быть, в грешном мире учиться жить среди пряников и кнутов, разведенных в ночи мостов, умножений на трудодни, лихоимства и трепотни. Так, полжизни своей прожив, и нашкодив, и согрешив, и в грязи извалявшись вдрызг от полетов то вверх, то вниз, вдруг посмотрим на облака… Там ни длинна, ни коротка, горечь всю впитав от Земли, Вся в поту ее и в пыли к нам рубаха Христа плывет, где за пазухой нет забот. * * * А у солнца пятна, большие пятна, И поэтому в предрассветной мгле Безнадежно, холодно, безотрадно И в душе, и в мыслях, и на Земле. Ни рассветы более, ни закаты не интересуют детей Земли. Им бы только вырулить до зарплаты, Не влететь, не вляпаться – се ля ви. Солнце притомилось, оно устало, Миллиарды лет за спиной поди. От излишка гелия и металлов Жжение под ложечкой, жар в груди. А у солнца вспышки, у солнца срывы, И они воздействуют на землян. То тайфуны, то извержений взрывы, То коронавирусов океан. А у солнца срывы, у солнца стоны, Хочется капризничать и ему. И златую гриву его короны Расчесать практически не-ко-му. Так давайте снова на солнце взглянем, Только осторожней, со стороны. И как прежде вятичи и поляне испечем на праздник ему блины. * * * Этот двор и этот дом С цветником под ставнями, С рыжим ласковым котом Брошены, оставлены. Жили бабушка и дед, Ждали внука к осени. Их теперь на свете нет. Только небо с просинью, где по краешку межи бродят бык с коровою. А у внука – этажи и машина новая. * * * Хочешь рассмешить Бога – расскажи ему о своих планах.
Никого не рассмешу, Ничего не расскажу Ни о прошлом, ни о Вечном, ни о замыслах своих, что стучатся в каждый стих содроганием сердечным. Бесполезен разговор. Вот весна, не размышляя, Ничего не замышляя, Ворвалась на старый двор, Веточкой благоухая. Бестолковая такая, Долгожданная такая, Как душевный разговор. Миллиарды лет назад запланирован закат. Что планировать? – Не знаю. Просто солнце провожаю И опять его встречаю, Как мой предок и собрат. И с сегодняшнего дня Нету планов у меня: «План работы, план заботы – Что за скучная фигня?..» Никого не рассмешу, План на завтра не пишу. Лишь дышу, жива покуда. И живу, пока дышу. Серёже Скисову Я ниткою привязана к тебе. Не той посконно-грубой и суровой, А ниточкой прозрачной, бестолковой и призрачной – так вышло по судьбе. Та ниточка соединяет нас В моем земном, твоем – небесном мире, И я брожу по нежилой квартире, Как ты плывешь по воздуху сейчас, не слышно, не имея губ и глаз. Привязанностью этой дорожу. Я ниточку почти в руке держу, как в детстве нитку с шариком держала воздушным, и как громкое «Ур-р-а!» в колодце непрогретого двора в пространство оглушенное кричала. Я и теперь ищу в пространстве дверь. Не оборвется ниточка, поверь… |
