– Конечно, все будет в порядке. Ты сегодня отлично справилась.
Я залилась румянцем от удовольствия. Мне хотелось впечатлить папу, доказать, что я ничуть не хуже Сэмюэля. Это он должен был стоять на моем месте в шляпе с сеткой. Но после завтрака брат улизнул, и папино лицо стало мрачным, как грозовые тучи над горными вершинами.
За лето Сэмюэль сильно изменился. Едва закончив домашние дела, он убегал с фермы со своим лучшим другом Уинтропом Маллинзом, а порой даже оставлял нам, девочкам, недоделанную работу. Сэм часто спорил с папой по мелочам, пока оба не краснели от злости, стиснув зубы и насупившись. Мама говорила, что он, наверное, бегал к девушке, но я не представляла, кто может быть его избранницей. Мы с моим братом-близнецом никогда ничего друг от друга не скрывали, и я не могла поверить, что у него теперь от меня секреты.
Мы надежно закрепили крышку улья. Опередив папу, я подняла дымарь и предложила отнести его в сарай. Отойдя от ульев на приличное расстояние, папа снял шляпу и сунул туда скомканную сетку вместе с перчатками.
– Похоже, зима будет хорошая, – предсказал он, размахивая на ходу руками.
Я улыбнулась, услышав, что он, фальшивя, насвистывает мелодию.
– Что это за растение? – спросил папа, указывая на розовые цветы у тропинки.
Я сняла шляпу, присмотрелась и гордо воскликнула:
– Огненная трава!
Папа недовольно цокнул языком:
– А настоящее название?
Пытаясь вспомнить вид, записанный мелким почерком в папиной ботанической книге, я с запинкой, неуверенно выговорила по-латыни:
– Epilobium angustifolium?
Папа улыбнулся:
– Очень хорошо.
– Может… может, я помогу тебе и со следующей проверкой? – спросила я, решив воспользоваться его хорошим настроением.
Он кивнул, и мое сердце радостно подскочило. Папа был немногословен, если только речь не шла о пчелах, – тогда он мог говорить часами.
Я завидовала Сэму, который родился всего на несколько минут раньше меня да еще и мальчиком. Он всегда шел в сарай вслед за папой не оглядываясь, спокойный и уверенный в своем месте в мире. А я тем временем сидела дома и ждала, когда наконец наступит новый этап в моей жизни. Ждала, когда за мной придет мальчик и даст мне новую роль. Роль жены. Роль матери. Все ждала. Ждала. Ждала. До сегодняшнего дня.
Я еще немного постояла в сарае, вцепившись пальцами в сетку. Было страшно разжать руки и отпустить волшебство этого вечера. Но вдруг у меня под пальцем раздалось гневное жужжание. В сетке запуталась пчела. Я попыталась осторожно распутать ткань и освободить насекомое, яростно перебиравшее лапками.
– Только не жаль, только не жаль, – зашептала я. – Я просто хочу помочь. Сейчас я тебя выпущу…
Жало вонзилось мне в палец, а по округе разнесся мучительный крик. Кричала не я.
Папа выскочил на улицу, откуда уже доносились новые вопли и крики. Это было не похоже на детскую игру, перешедшую в драку. Такую рану не спрятать под повязкой, такую боль не унять поцелуем в разбитую коленку. Крик эхом разнесся по долине и превратился в неясную какофонию боли и отчаяния.
– Эллери, сходи за матерью. Пойдем в город. – Папа был уже на полпути к дороге, ведущей в Эмити-Фолз.
Раздался новый крик, резкий и высокий, и у меня на шее, несмотря на теплую погоду, выступил холодный пот. Ноги словно приросли к земле. Я не хотела знать, что стало причиной такого страдания.
– Эллери! – позвал папа, заметив, что я отстала.
Я отбросила шляпу, чувствуя, как раздувается ужаленный палец. Мертвое тельце пчелы выскользнуло из сетки и упало в грязь.
2
Сэмюэль уже был здесь, в толпе, собравшейся у крыльца магазина, принадлежавшего Старейшине Эймосу Макклири. Расположенный напротив дощатого здания школы, магазин находился в самом сердце Эмити-Фолз. Сюда приходили с добрыми вестями, чтобы распространить их по городу, и с дурными, чтобы найти утешение.
Мама с папой пробрались сквозь толпу, а я схватила Сейди, чтобы она не полезла за ними. Мерри остановилась рядом со мной. Высокая и худенькая, она была мне почти по плечо. Я почувствовала, как сестра напряглась, увидев, вокруг чего столпились люди.
Молли Макклири – невестка Эймоса – распростерлась на туше Самсона, любимого жеребца ее мужа. Это был огромный конь ростом почти девятнадцать хэндов[1], но теперь, лежа на пыльной дороге и хрипя от боли, он казался намного меньше. Молли цеплялась за животное и всхлипывала, уткнувшись в чепрак. Края ткани были изорваны и покрыты бурыми пятнами. Кровь. В воздухе стоял едкий металлический запах.
– Мерри, ты не могла бы отвести Сейди к школе поиграть с другими детьми? – попросила я, пытаясь заслонить лицо сестренки руками, чтобы скрыть от нее ужасную сцену.
Обоз под предводительством Джебедайи Макклири верхом на Самсоне вышел из города всего день назад. Что бы с ними ни случилось, семилетней девочке точно не стоило это слушать, какой бы взрослой она себя ни считала. Сейди начала вырываться, мотая светлыми косичками.
– Я хочу остаться, – возразила она. – Я уже не маленькая.
– Никто и не говорит… – начала было я, но Мерри умело перехватила инициативу.
– Смотри, вон Пардон и Тринити. – Она указала на подружек Сейди, которые тоже топтались у края толпы, то и дело поднимаясь на цыпочки, чтобы рассмотреть хоть что-нибудь. – Ты слышала, что Тринити на прошлой неделе подобрала пять костей? За один раз.
– Это невозможно, – фыркнула Сейди, с глубоким подозрением глядя на подружку.
Мерри пожала плечами:
– Так она сказала.
Сейди сунула руку в карман и достала горсть металлических безделушек.
– Я взяла свои с собой. Пойдем посмотрим, сможет ли она это доказать.
Она всегда носила с собой игральные кости, и мы все это знали. Я благодарно улыбнулась Мерри, когда наша сестренка громко вызвала девочек на игру в кости. Вскоре они уже отбежали от толпы и расположились на крыльце школы, расправив на ступеньках свои легкие муслиновые юбочки. Мерри тоже присоединилась к их игре, отвлекая девочек, но я чувствовала, как ее встревоженный взгляд то и дело возвращается ко мне.
– Ты этого не сделаешь! Не сделаешь! – закричала Молли на Старейшину Маттиаса Додсона, вновь приковывая мое внимание к сцене перед магазином. Кузнец стоял над ней и конем, сжимая в руке пистолет. – Джеб никогда бы этого не допустил!
– Молли, посмотри на его ногу. Кость раздроблена. Такое не вылечить. Он уже не сможет ходить.
– Но он ведь сам вернулся сюда, разве нет? Значит, все не так плохо.
У меня перехватило дыхание, когда я заметила сломанную заднюю ногу животного. Она неестественно вывернулась. Маттиас был прав. Кости не смогут как следует срастись. Самсона придется пристрелить. Бесчеловечно было бы продлевать его мучения.
Маттиасу, младшему из Старейшин города, еще не было тридцати, и он почесывал затылок, словно мальчишка, явно надеясь, что вмешается кто-нибудь еще.
– Я не… Не знаю, как он сюда добрался, но нельзя…
– Джеб никогда мне этого не простит. Нет. Нет, не делай этого. – Молли провела рукой по гладкой черной шкуре жеребца. На ладони остался красный липкий след.
– Молли, дело ведь не только в ноге…
– Нет, говорю тебе! – Она мгновенно вскочила на ноги, отталкивая Старейшину и пистолет.
Толпа испуганно попятилась. Молли закрыла собой самые страшные раны жеребца, и ее платье спереди пропиталось кровью. Бок животного рассекали четыре глубокие раны от когтей, обнажившие жилы и кости. В уголках бархатных губ коня уже появилась белая пена.
Мама вышла вперед, жестом давая понять, что не имеет злых намерений. Она заговорила тихим, успокаивающим голосом, поглаживая женщину по спине – прямо как нас, когда мы болели.
– Самсону больно, Молли.
Та в слезах кивнула.
– Я знаю, это трудно, но ему сейчас нужно, чтобы ты проявила мужество и поступила правильно.