Зорин бросил взгляд на привычное для себя место – стул у стены, но вместо того, чтобы занять его, подошёл к кровати Юры и задержал взгляд на листах.

— Хотелось сделать комикс, но ничего не вышло, — он берет один из листов забинтованной рукой, рассматривает, словно они и вовсе не его, а после возвращает рисунок новому хозяину.

Макс садится на стул рядом с изголовьем и недолго молчит, пытаясь собраться с мыслями и вспомнить всё, что не говорил при Андрее.

— Я понимаю, что это сейчас тебе нахер не нужно, но я хочу, чтобы этот урод оказался за решёткой. И для этого мне нужна твоя помощь, — он поднимает взгляд и впервые смотрит на Юру в упор. Его глаза уставшие, красные от недосыпа, но при этом в них нет привычной хмурости, лишь спокойствие. Он упирается локтями в собственные колени, переплетая кисти между собой из-за легкого волнения, все же в палате он незаконно, да и тема разговора не самая приятная, но важная.

Взгляд Юры незаметно скользит по забинтованной руке, а потом и по лицу посетителя. Давно одноклассники не находились так близко друг к другу, и парень впервые за долгое время чувствует облегчение, несмотря на то, что вид у Зорина не самый лучший, он чувствует себя рядом с другом в безопасности. Однако безмятежность сменяется злостью и снова страхом.

- Нет, - Журавлёв усиленно мотает головой, показывая свое отношение к этому делу. - Я не буду подавать на него заявление, потому что иначе он потянет тебя за собой…Я все знаю. И я не хочу, чтобы ты сел. Давай просто забудем об этом.

В серых глазах мальчика читалась мольба. Печаль свидетельствовала о том, что Юра пережил и как чувствовал себя сейчас. Незащищенно, беспомощно, одиноко. Блеск в глазах показывал то, что парень едва сдерживал слезы. Он слишком часто плакал в последнее время, из-за чего чувствовал себя еще более жалким.

- Если мы посадим его. Он посадит тебя. Я не хочу терять тебя.

Максим издаёт нервный смешок и качает головой, он ожидал такой реакции и уже приготовил аргументы.

— Никто меня не посадит. В случае тебя есть свидетели, прямые доказательства и прочее, а про меня ничего неизвестно, мы никак с ним не связаны. И крови его на мне нет, всё отдал в химчистку.

Максим знал, что не сядет, его мама адвокат и не допустит подобного, пускай сам парень не желал держать её в курсе и просить о помощи. Только если это будет суд Никиты.

— Если его не посадят, то он не жилец. Тогда никто не сможет в ответ посадить меня за решетку, я же будущий серийный убийца, не забыл? — он улыбается одними лишь уголками губ. — Мне кажется, отличный повод, чтобы начать, — парень облокачивается на край кровати, от чего сидеть становится в разы удобней, рёбра ещё немного ныли, по крайней мере, так он оправдывал своё желание находиться к Журавлеву ещё немного ближе.

Парень пристально смотрит в глаза друга, на лице не проскальзывает ни единая эмоция, только усталость. Максим не хочет понимать одноклассника и совсем не слышит его, желая подставить себя и Юру.

- Нет. Я не хочу рисковать, - резко произносит молодой человек, по привычке сжимая челюсть. - Ты не понимаешь, что тогда вскроется всё. Абсолютно всё. И то, почему мы встретились. И то, почему мы оказались в парке. И то.. Что я гей.

На последнем слове в горле молодого человека встал огромный ком. Никогда ещё в жизни ему не было так сильно стыдно за то, кем он являлся. И виновником тому был Ионин. Он посеял в сознании мальчика сомнение в том, что это нормально, естественно, безопасно. И за это Журавлёв ненавидел Никиту сильнее всего.

Раньше это работало. Дурацкая шутка всегда могла выручить, Юра всегда улыбался, стоило заговорить о выдуманном будущем. Но не сейчас. Состояние Журавлева пугало Макса, но ещё больше выводило на совсем другую эмоцию – желание защищать. Кажется, за эту неделю он ни разу ни с кем не встретился, не говорил ни с кем, кроме Андрея, вся жизнь Макса сейчас упиралась в Юру, и он старался не думать об этом, отрицать. Сейчас, находясь с ним рядом, он чувствовал себя очень неоднозначно, от слов парня кулак рефлекторно сжался.

— Юр, — он говорит на выдохе, чтобы немного сгладить собственную нервозность. — Лучше быть открытым геем, чем мертвым, не думаешь? Если этот ублюдок решит повторить это? А, может быть, проделает ещё с другими парнями, по той же схеме. Это не вопрос моей или твоей репутации. Это опасно, понимаешь? Если ты не хочешь действовать по закону и выносить сор из избы, я могу тебя понять, но бездействовать…к чему это приведёт? Что ты предлагаешь?

Кажется, Максима буквально прорвало, он говорил без остановки, иногда несильно повышая голос, но не из-за агрессии, а из-за волнения. Он смотрел в пол, несильно опустив голову, закончив. Он ждал ответа Юры, но уже был готов к тому, что его попросят уйти.

Сначала слова юноши звучали для Юры, как пустой звук, ведь мальчик предполагал, что тот скажет. За собственную безопасность парень не переживал, он знал, что Ионин его больше не тронет, однако когда речь зашла о других парнях, мальчик прикрыл глаза и стал рассказывать о том, о чём молчал уже не первую неделю.

- Когда мы с ним встретились, всё было хорошо. Он был очень милым. Мы хорошо пообщались в кафе, и я не видел ничего плохого в том, чтобы прогуляться с ним. Во время прогулки Никита тоже вёл себя очень обходительно, но затем..- Журавлёв посмотрел на свои руки, после чего резко сжал их и начал рвано дышать. - Он стал приставать ко мне, предлагать всякие пошлости.. И я не вижу в этом ничего плохого.. Это же просто секс. Но я не хотел. Потому что это было первое свидание. И я думал, что он поймет. Но он настаивал. И стал приставать ко мне в парке… Даже стал распускать руки…

По щекам мальчика потекли крупные слезы, а правая рука впилась ногтями в левое предплечье так, что та покраснела.

- А затем… А затем он ударил меня. И стал кричать, что я грязный педик и должен удовлетворять таких, как он. Что я ошибка природы. И бил. Бил по лицу! Бил по животу. Душил.. А когда я упал, стал пинать ногами…

Юра остановил свой рассказ, задыхаясь и захлёбываясь в своих слезах. Парню не было легче от того, что он это рассказал, тот вечер обрывками вспыхивал в сознании, от чего голова начала болеть, а Журавлёв продолжал тихо рыдать не в состоянии поднять глаза. Спустя несколько минут десятиклассник посмотрел на друга заплаканными глазами, продолжая оставлять царапины на своей руке.

- Хорошо. Я все расскажу полиции.

Услышанное ввело Максима в ступор. Он был уверен, что этот Никита - просто гомофоб, нашедший удобный способ для поимки своих жертв, но всё оказалось куда хуже. Зорин почувствовал, как злость вскипает в нём, кажется, сейчас он был готов выйти из палаты, найти этого урода и закончить то, что начал в ту роковую ночь. Но слезы Юры остановили его. Эта истерика Журавлёва обрушилась на Макса подобно ведру холодной воды. Он почувствовал себя беззащитным и бессильным перед брюнетом, чувство вины напирало, пускай Зорин не мог понять, в чём он конкретно виноват.

Он опустил голову, пытаясь не слушать чужой плач. Чем он сейчас может помочь? Чем мог помочь тогда? Не отпустить Юру на свидание? Шпионить за ними в парке? Всё бесполезно, время нельзя перематывать, а даже если бы и можно было, Макс понимал, что не ему в это лезть.

— Он чёртов психопат, и место его не в тюрьме, а в психушке, — рука Максима неуверенно ложится на спину Юры, он осторожно проводит ладонью до плеча и несильно наклоняет парня к себе, чтобы обнять. Так странно, они ведь целовались, но при этом сейчас Макс впервые обнимал Журавлева, точнее, пытался это сделать, чтобы не навредить и не задеть синяки. Руки словно сами тянули его к себе, хотелось укрыть, успокоить, сказать, что всё будет хорошо, но это столь банально, что Макс предпочитает молчание.