По выражению лица и тону Максима можно было понять, насколько он дышит всем этим, как продумывает персонажа и любит его и все детали, связанные с ним.

Парень внимательно слушал повествование о герое, продолжая восхищаться зарисовками с широко распахнутыми глазами и чуть ли не раскрытым ртом. Ему нравилось, с каким интересом Макс рассказывал о своем герое. Словно о собственном детище. Это безумно трогало. Но сильнее всего брюнету нравилось то, что прототипом этого чуть ли не любимого героя Зорина стал он. Это льстило, но Юра не был уверен, что достоин этого.

- Он намного круче меня, - произнес десятиклассник без сожаления в голосе, просто констатируя факт и продолжая не замечать, как учительница бросает свои укоризненные взгляды на их парту.

- Журавлев, о чем ты там разговариваешь? - слышится строгий голос, и по спине мальчика пробегают мурашки, от чего тот мгновенно утыкается взглядом в свои руки и тихо произносит “Ни о чем”.

- Встань, Журавлев, - юноша встает, и на его лице снова вместо эмоций появляется маска, под которой невозможно распознать ничего. Весь класс смотрит на него, но то, что парень нервничает можно понять только по тому, как он сжимает до белого кулаки. - Скажи, пожалуйста, кем ты хочешь стать.

Молчание. Говорить о своих планах или мечтах сложно, тем более, такому количеству чужих людей, но Юра все же отвечает:

- Психологом или психиатром, - про патологоанатома молчит, пусть это останется ему.

- Психиатром очень сложно стать, - замечает Елизавета Евгеньевна, подходя поближе к своему ученику и испепеляя его взглядом. - На него нужно долго учиться и причем на медицинском.

Пауза. Юра молчит, не зная, нужно ли ему что-то говорить и не желая этого.

- Стать психологом намного легче. А в некоторых вузах для психологии нужно сдавать обществознание, - продолжает учитель, останавливаясь. - Знаешь, Журавлев, иногда лучше синица в руках, чем журавль в небе.

По интонации даже страдающему от отсутствия способности к эмпатии Журавлеву становится понятно, что женщина говорит не только о будущих профессиях.

- Поэтому я бы советовала тебе не отвлекаться на обществознании, - сказав последнюю фразу, женщина отправилась обратно к доске, а Юра сел, почему-то чувствуя себя не в своей тарелке, несмотря на то, что учительница не сказала ничего плохого. Стало немного обидно, что в его возможностях стать психиатром усомнились, а слова про журавля еще несколько раз крутились в голове.

Максим затихает, когда начинается воспитательный процесс над одноклассником. Он не одобряет такие методы, это давление на ученика через публичность…отвратительно. Макс нервно сжимает в пальцах карандаш, бросая мрачный взгляд на Елизавету Евгеньевну. Когда она заканчивает и отходит, парень тихо шипит:

— Стерва, — он смотрит на Юру с сочувствием, в какой-то степени он виноват в этом цирке, ведь отвлёк Журавлева. — Прости, — юноша возвращается к рисованию, не желая больше провоцировать учителя.

Долгожданный звонок. Кажется, Максим успел задремать на части, когда говорили про законодательную власть и её методы работы. Он и так всё это знал, легко ведь запомнить: ГВ на ЗИС (государственная власть делится на законодательную, исполнительную и судебную), к чему вся это вода? Он устало поднялся со стула и поплёлся в коридор, невольно тормозя, чтобы Юра был рядом, кажется, у Зорина уже привычка выработалась.

Настроение десятиклассника явно было испорчено, хоть он и пытался не показать виду, и дело было вовсе не в том, что учитель отчитала Журавлева публично, как какого-то отпетого хулигана, а в том, что в его способностях усомнились, словно юноша недостаточно хорош, недостоин достичь того, о чем мечтает, или просто не может. Но молодой человек хорошо знал химию, а биологию еще лучше. Этого вполне хватало, чтобы пойти учиться на врача, а впереди был еще целый год. Но больше всего вывело из равновесия то, с какой интонацией Елизавета Евгеньевна делала акцент на его фамилии. Будто Журавлев не стоит и её. Вся эта ситуация до сих пор крутилась в голове юноши, и тот даже не заметил, как рядом с ним сначала оказался Макс, а после приятелей догнал и Андрей, приобнимая друга за плечи и слегка потрясывая его, чтобы взбодрить.

- Не обращай внимания, Юр, - весело произнес Дубников. - Лично я считаю, что лучше журавль в руках.

— А я считаю, что не учителю по обществознанию решать, на что ты способен и кем можешь стать, — отозвался Макс на реплику Дубникова.

В вопросах давления на подростков из-за будущего выбора профессии Зорин был достаточно категоричен, он вообще был готов послать ЕГЭ к черту, выйти к школе с плакатом «ШКОЛА НЕ УЧИТ ЖИЗНИ!», но был слишком равнодушен, чтобы высказывать своё мнение. То, как женщина выразилась о Юре, было максимально отвратительно, это было нарушение этики педагога да и человека в целом.

— Ты поступишь, Юр, теперь я готов дать взятку любой приёмной комиссии, просто чтобы утереть нос этой твари, — он на секунду улыбается и смотрит на брюнета. — Просто чтобы увидеть ее лицо на встрече выпускников, когда ты скажешь, что учишься.

Слова друзей вообще никак не успокаивали. Злость и обида кипели в парне, но не потому что он сомневался в собственных возможностях, а потому что наставления учительницы стали последней каплей в чаше его терпения. Сколько можно делать Юру крайним? Задирать его и наставлять жизни? Он уже не был маленьким мальчиком и вовсе не был странным, чтобы смеяться над ним или косо смотреть. Косые взгляды преследовали Журавлёва всегда, но для этого даже не было причин. Нет ничего странного в том, что юноша просто слишком закрытый и безэмоциональный. Никто не хотел узнать Юру поближе, чтобы тот раскрылся. Даже учителя только пытались уколоть.

- Я и без взяток поступлю, - хмуро бросил брюнет, двигаясь в сторону столовой. Есть не хотелось, голова поникла, из-за чего на спине появился своеобразный маленький горб. Молодой человек в очередной раз чувствовал зажатость во всем теле.

Зорин понял, что сказал глупость, пускай совсем не это имел в виду, стало даже как-то неловко. Он посмотрел на Андрея и приподнял брови, смотря вверх мол «кажется, я облажался». День явно был не из лучших, Макс бы с радостью попытался исправить ситуацию, если бы знал, как. Дубников наверняка получше разбирался в том, как действовать в такие моменты.

Макс уложил руку на плечо Журавлева, будто боялся, что тот сейчас уйдёт от них. Впереди был ещё один урок, и Зорин не планировал проводить его в компании закипающего от злости Юры, находясь рядом с ним в таком состоянии, невольно начинаешь чувствовать себя некомфортно.

— Поступишь, иначе кто будет приходить ко мне в тюрьму и составлять психологический портрет? Не рушь мою веру в наше сотрудничество, даже если ты не будешь сшивать моих жертв, сможешь рыться в моей голове!

Неизвестно откуда у Макса появились силы на коммуникацию, видимо, Юра был достаточным стимулом, чтобы высунуться из кокона, кажется, он вовсе забыл о том, что происходило буквально час назад.

Юре было все равно, находился с ним кто-то рядом или нет. Он даже не замечал компанию парней, погруженный в свои мысли. Несмотря на то, что юноша не повышал голос, не бил стену кулаками и не рвал на себе волосы, его гнев всегда был заметен и пугал намного сильнее, чем яркие эмоции, даже его лучшего друга, который очень редко наблюдал подобное. Парень сжимал челюсть так, что его скулы становились опасно острыми, и слегка расширял ноздри. Напряжение чувствовалось во всем силуэте. Особенно, в плечах, спине и шее. Возможно, для кого-то Журавлёв выглядел, как человек, который при особых обстоятельствах может представлять опасность. Возможно, Юра и был таким человеком, хотя в его сердце почти не было зла.