– Хищник! Хищник! – Завопил корабль, и на информационной панели снова замигал большой прямоугольник – в этом месте под водой плыла большая жёлтая черепаха, неторопливо пошевеливая широкими ластами,
– Неизвестно, что хищник, – ответила Лето, и отключила громкую связь.
Информационная панель запестрела десятками новых контурных обозначений, указывая на то и дело возникающие в поле зрения живые объекты. Новые острова под ними были окружены коврами из колышущихся на воде растений, над которыми кружились птицы, там явно что-то происходило, но они уже летели дальше. Ни одного более-менее крупного участка суши они не заметили, хотя постоянно попадались, как и одиночные острова, так и большие архипелаги, и повсюду, куда не кинешь взгляд – обнаруживалось никем не потревоженное царство живой природы. Мобиль-болид совершал экскурсионный полёт на небольшой высоте над сверкающей океанской страной. Наконец, они прибыли, Лето издали заметила Персея-и-Андромеду – огромную тарелку космического корабля, замершую под небольшим наклоном на вытянутом песчаном островке, и рядом стали видны две человеческие фигурки, сначала совсем крошечные, но всё быстрее и быстрее приближающиеся, машущие им, и вот – уже бегущие навстречу. Мобиль высадил Лето и, не касаясь поверхности, тут же умчался, а Лето оказалась в объятьях Андромеды и Бориса одновременно. Они были в одинаковых светлых панамах, в шортах до колен, и в лёгких рубашках, Борис сильно загорел и весь зарос светлой бородой:
– Добро пожаловать! Как долетела? – Поприветствовал он её,
– Спасибо! Всё хорошо!
– Но, что-то случилось? – Борис смотрел вопросительно,
– Случилось… Моя жизнь пошла так, как дальше я не хочу. Мне нужна передышка, – призналась Лето.
– Живи с нами, сколько понадобится! Наша связь идёт через Андромеду, и только одно условие: без передачи каких-то данных кому-то в Солнечной.
– Может быть, я, вообще туда не вернусь, – мрачно проговорила Лето:
– Так что, не думай, никакой передачи с моей стороны не будет.
Борис с Андромедой жили в корабле, где места было достаточно, но все дни напролёт сидели снаружи, и вообще ничем не занимались. Всё оказалось точно так, как рассказывал Борис на её дне рожденья – он ничего не готовил, и ел только то, что находил в море или на самом острове.
Море поставляло пропитание в изобилии. Борис собирал с кустов водорослей очень питательные орешки, выловленные медузы, побыв на жаре, не таяли, но превращались во вкуснейшее желеобразное угощение, можно было зайти в воду поглубже и набрать полные руки устриц, а, высушенные тёмно-красные водоросли, становились ароматной, немного жгучей приправой… Андромеда почти совсем не нуждалась в питании, и всё время сидела возле корабля, стараясь по возможности держать Бориса в поле зрения. А тот, или подолгу плавал, или находился неподалёку, сделав в песке углубление, сидел, глядя в даль, или лежал, уйдя в свои мысли.
Остров имел форму бумеранга, и в самом центре находилось маленькое озерцо пресной воды. «Это символ того, что вода лежит в основе всех феноменов нашего типа организации», – сказал Борис в первый день. Сутки на Солярисе длились 60 часов, а тёмного времени не было, потому что Сириус В довольно ярко светил ночью, когда Сириус А садился за горизонт. Вечером поднимался ветер, а иногда океан начинал бушевать. На второй день, Лето окатила большая волна, повалив на песок, и заставив убежать с пляжа, а когда ветер стих, то напряжение, державшее её ещё со времени последних дней в Александрии, отпустило, и Лето заплакала. Ночью пошёл дождь, а утром Лето увидела стаю из нескольких китообразных, державшихся метрах в ста от острова, и метрах в 30-ти друг от друга.
– Киты? – Спросила она у Бориса,
– Киты! – Подтвердил тот.
Они были немного другими, чем обитающие на Земле. Киты Соляриса любили плыть, оставляя часть сверху, и часто выглядывали из воды, – определила Лето.
– Они не опасны? – Спросила она, и тогда, один из этих китов вдруг затрубил. Он сложил музыкальную фразу, исключительную по громкости, и другие начали ему отвечать. Позже, Андромеда дала ей прослушать запись песни кита на Земле, и здесь на Солярисе, без сомнения было тоже.
– Они поют для тебя, – сказал Борис.
Он знал по опыту, какое воздействие может оказать планета, и на данном этапе, всё, видимое ими здесь, совершенно без исключения, был склонен воспринимать, как нечто, принадлежащее единому сознанию. К такому выводу, он пришёл после трёх лет, прожитых здесь, и теперь с интересом наблюдал за Лето. Заслышав песню кита, его племянница словно сошла с ума, она заметалась по берегу, а потом зашла в воду почти по грудь, будто намереваясь плыть к ним, но остановилась и, протягивая руки к китам, начала выкрикивать им в ответ что-то непонятное, и постепенно, он понял, что Лето сумела уловить что-то в их беспредельно-странном космическом речитативе, и теперь вторит им, точно встраиваясь в резонанс. Лето находилась в кетофильном трансе. Борису доводилось читать об этом, но впервые, он наблюдал, как человек, не замечая ничего вокруг и, даже, словно бы покидая тело, своим сознанием направляется навстречу к этим животным. Первый подобный случай был описан учёными на Земле около двухсот лет назад, но с тех пор, периодически, их фиксировали. В некоторых случаях, кетотики, то есть, поддавшиеся кетофильному трансу, были серьёзно больны, а спустя какой-то месяц, после случившегося, утверждали, что полностью выздоровели. Все, испытавшие такой опыт, позже описывали случившееся, как катарсис, и даже, как превосходящее все мыслимые пределы какое то благословение.
Чем больше слушала Лето, этих певцов, тем в большей степени понимала, что это – песни-плачи одиноких космических странников и, вслед за ними, уносилась куда-то, в невероятно-далёкие другие места… На следующий день киты исчезли, а придя в себя, Лето записала перевод их песни, которая в десятках вариантов была исполнена в этот день, и до сих пор не затихая, продолжала вибрировать в голове:
Зачем ты в материи, сын мирозданья?
Сам-Зодчий Иного – бессмертного пламени,
Иного блаженства, сознания вечности,
Недвижно-бессмертия своды покинув,
Сюда ты пролился под меркнущий свет…
Зачем, о зачем, о зачем, о зачем?
К концу её пребывания здесь, у Лето скопилось 120 таких «переведённых» стихов, или фрагментов, она сама затруднялась с их наименованием. Вхождение в транс более не повторилось, хотя киты ещё появлялись и пели неоднократно, и она тоже пела, заходя в воду, и издавая крики, не понятные ей самой, потому что «переводы» появлялись в сознании утром, на следующий день, но которые нельзя было исказить, – «потому что, так пели они»…
В первый месяц жизни Лето на Солярисе часто шёл дождь.
– Это из-за тебя, – сказала Андромеда,
– В смысле? – Не поняла Лето,
– Ты приехала в отчаянии, а это место всё чувствует, и оно тебя лечит.
– Как то умиротворяет, – согласилась Лето.
– Если человеку плохо, он распространяет токсины своего состояния на всё вокруг, и происходит постоянная самоинтоксикация, то есть, самый настоящий замкнутый круг, потому что наше макросостояние, и есть то, что непосредственно нас окружает. Вы – люди, живёте, как в коконе – в плотном, как оболочка, окружении собственных энергетических полевых структур, я их вижу – это почти сферический ореол, он не замкнут, и по существу, мир вступает во взаимодействие с этой структурой, а самый главный парадокс, что через призму своей собственной макросферы, человек и общается со всем миром, а эмоции, наверно, вообще самая могучая составляющая такого взаимодействия…
– Получается, что каждый общается в первую очередь с самим собой? Так что ли? – Переспросила Лето.
– Что-то вроде… и, безусловно – человек распространяет своё влияние на всё, но не через слова или мысли, хотя – это тоже есть, но напрямую через свою макросферу, и сейчас, это «вливание», которое ты производишь, планете не нравится, и она смывает его дождём. Когда мы впервые сюда прилетели, Борис переживал кризис. Он где-то ошибся, и всё построение, то есть – целый год работы, оказалось неверно. Надо было искать новую отправную точку, и начинать заново… Он сказал, что после этого поражения, больше не считает себя математиком… Тогда тоже часто шёл дождь. Я провела эксперимент – брала воду в озере, и помещала в пустую кислородную подушку, и Борис сидел и выдыхал в трубку, заполняя подушку, потом, я всё замораживала, и фиксировала результат кристаллизации. Смотри.
