– Ну же дэймос, делай свою работу. – Тяжеловесная ладонь ткнула меня в спину.

– Нет. Сначала убей того ветала.

– Приказ был оставить одного в живых.

– Плевать! Ты что слепой? Посмотри, что они с ними сделали! Убей.

Рагнар мотнул головой. Он даже не изменился в лице, словно видел подобное тысячу раз, а то и больше.

Подонки. Я стиснул кулаки. В них нет ни капли человеческого. Я взял себя в руки, а точнее взял свое человеческое естество и засунул куда подальше. Джонни Версетти поможет детям, только если будет с холодной головой.

Едва заметное движение правой кистью и с нее срывается бледно-голубое облачко – примитивное заклинание усыпления, или вернее сказать убаюкивания; настолько слабое, что стопроцентно не подействует на взрослых пустых обладающих хоть каплей воли и совершенно невосприимчиво для сефиротов, а вот на детский не окрепший разум – вполне.

Облачко поплыло в сторону детей, плавно избавляясь от бесформенности и принимая вид, как воздушная вата, осьминога. Октопод продрейфовал у каждого чумазого личика, выпуская тонкие струйки, которые мигом забирались в каждый крохотный нос, тем самым отправляя в мир сновидений.

Я повернулся к Рагнару, тот стоял, прихватив за шкирку обмякшее тело ветала.

– Давай вытащим их отсюда, я могу сделать свою работу по пути в участок. – Находиться в детском концлагере уже не было сил.

– Хорошо.

– Во сне время течет медленнее.

Он дернул густой бровью удивленный моим откровением по поводу профессионального ремесла. Да и я сам не ожидал, что произнесу что-то подобное. У каждого культа свое мистическое искусство. И хоть Рагнар не мог использовать ни одно заклинание из области мантики (как и я – химерии), знать чужие секреты – малое, но все же преимущество в нашей холодной войне.

Стражи порядка укутали детей в одеяла, усадили детей в полицейский фургон и мы тронулись в дорогу. Я провел ладонью по сальным волосам каждого спящего цветка жизни, устанавливая, таким образом, связь с разумом. Устроился поудобнее в тесном фургончике и скользнул в их мир.

Для быстроты, я решил не плавать от одного разума к другому по очереди, а объединить всех в одном эфемерном пространстве. Находиться одновременно в нескольких сознаниях мне еще не доводилось, но иметь дело с детьми (пусть и впервые), с их несформировавшимся разумом гораздо проще, чем со зрелыми личностями.

Я оказался на небольшом цветочном островке между беснующимся черным океаном и алым точно кровь небом. Земля под ногами содрогалась от подземных толчков, связать целых четыре мира в единое полотно оказалось не такой уж и удачной идеей. Все может разорваться в самый ответственный момент. Однако время дороже золота, и Джонни Версетти готов рискнуть.

Поле, состоящее из четырех неравных участков, благоухало изумительными ароматами. Изумительными для жуков-могильщиков, шакалов, грифов и прочей мерзости питающейся падалью. Для них такой клочок земли, несомненно, стал бы настоящим парадизом. Вопреки исходящим ядовитым миазмам гнили и удушья, внешний вид каждого из цветников был совершенно уникальный. Не знаю, существуют ли на самом деле хоть близко похожие цветы, я о таких даже не слышал, но вот что знаю наверняка – всему этому великолепию никоим образом не полагается цвести в детских умах!

Всегда интересно наблюдать, как внутри разума нематериальные вещи неосознанно принимают ту или иную и всегда самую подходящую форму. Цветок как воспоминания о боли, страданиях – удачный символизм. Растение, равно как и негативные воспоминания не мыслит, но дышит и что важнее – плодится, разбрасывая семена.

С трудом ступая среди заразы, гнили и хвори (землетрясения никуда не делись и постоянно напоминали об утекающих минутах), я направился к цветнику, при взгляде на который меня обдало арктическим холодом. Соцветия до жути напоминали пухлые губы покрытые коркой из самого синего льда. Аккуратно ступая с каждым шагом внутренние органы превращались в увесистые куски льда. Завыл колючий ветер, заживо сдирающий кожу. Вытерпеть его еще хватало пороху, но вот холод сковывающий нутро… Несмотря на то, что все не материально, мозг посылал ложные сигналы по всему телу и пусть в реальности мне не настолько холодно, однако если долго медлить, боюсь, обмороженные пальцы придется ампутировать!

Семнадцать невыносимых шагов и вот – под ногами стеклянное окошко льда. Колени больно врезались в твердь. Я содрогнулся. Языки холода облизали лицо и руки, волосы захрустели как рыбные палочки. Нос почти отпал, а сердце грозилось вот-вот отойти к вечному сну. Пора избавиться от этой заразы.

Лет пятьдесят назад (будучи прозелитом), я как какой-нибудь дилетант начал бы грубо и примитивно колошматить по льду тем самым оставив осколки, а в таком случае ужасное воспоминание не исчезло бы до конца, со временем созрело и превратилось в навязчивую идею или психоз. Сейчас же, когда за плечами десятилетия опыта и практики, я отучился ловить рыбу динамитом, предпочитая куда более тонкие методы.

Я приклеил руки к стеклянной глади и посредством воли и мантики разжег тепло в ладонях. Руки накалились как металл в кузнице, кости просвечивали сквозь кожу. Лед потек. Нельзя оставлять ни частички воспоминаний и поэтому рот, нос и каждая открытая пора кожи на теле впитывали клубы пара. Я костенел, но не прерывался ни на один удар сердца, что стучало все тише.

Когда отверстие получилось достаточным, чтобы просунуть руку, я стремительно вцепился в цветок – совершенно такой же, как и те, что вокруг, только крупнее – и вырвал его. Он сразу же признал нового хозяина, стал моей собственностью. Силой мысли вышло уменьшить его до размера антенны поплавка, и он перекочевал в петлицу на пиджаке.

Буран начал утихать, Слава Лилит. Холод отступил и в следующий момент на горизонте высоко над черной водой прорезались белые молнии похожие на шрамы, уродующие алый лик неба. Состыкованные вместе миры начали трещать по швам. Дело дрянь! Один есть, осталось еще три. Необходимо поторопиться…

Со вторым цветком-воспоминанием получилось управиться… быстро? Долго? Одна Лилит и знает.

Фантасмагория чистой воды. Цветы, которые ни в жизнь не отличить от круглых карамельных леденцов на палочке, раскачивались точно маятники часов каждый в своем ритме: быстро, рвано, тягуче. Их движущиеся в бесконечность красные спирали гипнотизировали и одновременно сводили с ума. Течение времени и пространства исказились. Я шел и одновременно стоял на месте. Воздух стал вязким как сироп, язык будто натерли приторной конфетой, а под кожей надувались воздушные шарики с гелием. Меня тянуло вверх, отчего пришлось замереть и припасть к земле.

Нет, такой расклад мне категорически не по душе! Что ж, если Джонни Версетти не способен подойти к цветку, то цветок сам придет к нему!

Закрыв глаза, полностью отстранился от всего: тикающих в разнобой звуков, сладких запахов, ощущения приторной липкости на коже и под ней.

Пустая рука прекратила быть таковой. В ней появилась связка из трех колец (такие еще бросают на палку в парках развлечений, чтобы выиграть приз; только мои острее). Синее кольцо завибрировало, и я неуклюже метнул его. Оно летело, будто самолет на радиоуправлении, сужалось и расширялось как зрачок и что самое главное – скашивало зловредные цветки-леденцы. С двух рук я запустил желтое и зеленое кольца ему в помощь. Жужжа как шмели, они носились в воздухе, срезая белые палочки-цветоножки практически под корень тем самым тут же давая сладостям сорваться ввысь и бесследно взорваться точно фейерверки.

Не прошло и пары минут, как вокруг раскинулась голая земля. У ног валялся исключительно один цветок-карамель. Я поднял его, отправил в рот, проглотил, не рассасывая и без удовольствия.

Без промедления следующий тревожный знак не заставил себя долго ждать: к небесным вспышкам добавились громовые раскаты, звучащие скорее как хор из протяжных стенаний сорвавшихся детских голосов. Придется еще ускорить темп…