Хеймдалль был абсолютно беспристрастен, а ещё на диво флегматичен. Со спокойствием айсберга он не просто изымал у студентов то, чему не место в общежитии, но и также разворачивал всех, кому в этом самом общежитии не место. Он помнил всех своих подопечных и всех их друзей (тех, которые действительно друзья и приходят в дозволенное время не бухать и заниматься прочими непотребностями) и товарищей. А также всех сомнительных личностей, которых уже хотя бы раз выставлял за дверь своей вотчины.
А потому им пройти мимо него ещё раз было заведомо гиблым делом.
Не то чтобы Хеймдалль любил свою работу. Но он привык всегда исправно исполнять её — что тогда, давно, когда он охранял чертог богов, что сейчас, когда он охраняет студенческое общежитие. Так что он едва заметно усмехается сам себе, однако на лицо его тут же возвращается привычная бесстрастность, а суровый всевидящий взор прожигает дыру в очередном робеющем первокурснике.
Всё идёт своим чередом.
========== Вопрос 8 ==========
Комментарий к Вопрос 8
«Каково это - знать и видеть всё на свете? Не возникает ли иногда ощущение, что ты увидел то, что не предназначено для чужих глаз в принципе?»
Хеймдалль рано учится держать эмоции под строгим контролем. Он — беспристрастный страж, тот, что охраняет и следит за порядком. Он должен обозревать все девять миров и следить за равновесием в каждом из них.
Однако он никогда не позволяет себе смотреть дальше положенного. Быть может, он видит и слышит всё, но лишь он один решает, что из этого «всего» ему знать дозволено, а что должно остаться за границами его осознания.
В определённой степени это неправильно и, конечно, субъективно. Никто ведь не сможет проверить добросовестность Хеймдалля, никто не сможет сказать, прав он в своём выборе или нет. Однако все странным образом доверяют всевидящему стражу и ни у кого никогда не возникает желание усомниться в его верности и решениях.
Беспристрастность и бесстрастность Хеймдалль взращивает в себе под чутким контролем отца. Один учит своего сына так же сурово, как и остальных. Привязывает к себе личной верностью, не оставляя Хеймдаллю другого выбора. И в конце концов доверяя ему самую важную и тяжёлую обязанность — сторожить и бдеть, видя и слыша всё, что происходит в девяти мирах.
Знание бременем опускается на плечи светлейшего из числа асов. Трудными решениями и невозможностью ошибок. Безмолвным наблюдением и недопустимостью перехода невидимых зыбких границ личного пространства каждого живого существа.
Что, разумеется, не значит, что лукавые тёмные души смогут в этом личном пространстве скрыть свои злые помысли. Спрятать от стража своё коварство и вероломство — отделять зло от добра и тьму от света Один учит зоркого сына в самую первую очередь.
Собственно, это именно та причина, по которой Хеймдалль и стоит на страже Асгарда.
Однако вместе с тем есть вещи, которые Хеймдаллю видеть не следует. Есть слова, которые не предназначены для его слуха. Есть мгновения, которые должны пройти мимо всеведающего стража. Тонкая расплывчатая грань, на которой Хеймдалль балансирует изо дня в день — по прошествии многих зим он учится никогда не преступать её. А потому…
Он видит и слышит лишь то, что необходимо увидеть и услышать для сохранения порядка в Асгарде и других мирах. Более же дозволенного он не берёт никогда и, откровенно говоря, не желает этого.
========== Вопрос 9 ==========
Комментарий к Вопрос 9
Нц-шный ивент
Локи — величайший из хитрецов во всех девяти мирах. Коварный и лживый, сеющий хаос и раздор, разрушающий и саморазрушающий — его ненавидели, его презирали и в то же время в нём нуждались будто в воздухе и отправляли разбираться со всеми затруднительными ситуациями.
Хеймдалль, возможно, единственный, кто не обманывался шаткой лояльностью рыжеволосого ётуна. Наблюдал за ним с особым вниманием и пристрастностью, раскрывая его коварные замыслы ещё до того, как они успевали до конца оформиться в сердце.
Хеймдалль никогда не доверял Локи. Хеймдалль всегда с особой силой ненавидел Локи. Хеймдалль всегда отлично от других асов презирал его.
Локи коварен и хитёр, скор на выдумки. Но хранит он в своём сердце чёрную злобу и желчную ненависть, что копятся там годами, дозревая, словно плоды на дереве. Ждёт подходящий момент, чтобы как змея, впиться клыками в незащищённую кожу и выплеснуть весь свой яд.
Но до тех пор он показательно кроток и терпелив. И лишь один Хеймдалль знает, какова цена этого терпения и кротости.
Страж богов, однако, не спешит вмешиваться. Он наблюдает, выполняя свою работу, бдит и следит. Ждёт, на самом деле, заветный приказ, когда же можно будет схватить в крепкой хватке гибкое, извивающееся тело.
Один, Всеотец, великий побратим Локи, в общем-то, не многим уступает ему в коварстве и хитрости. Он даёт одной рукой, предлагая Локи — приказывая — очередную бесчестную шалость. Другой же он тут же забирает, втайне приходя к Хеймдаллю, зоркому сыну и стражу, молчаливым согласием давая ему вольную.
Сын девяти матерей сверкает золотом глаз. Расправляет широкие плечи и рвётся в долгожданный бой. Ожерелье Брисингамен — бессмысленная красивая пустышка, что служит причиной стольких бед и распрей — и в этот раз становится причиной раздора.
Локи похищает его у Фрейи по наущению Одина; Хеймдалль должен отобрать его и вернуть хозяйке по велению Всеотца. Но прежде чем он сделает это…
Локи ухмыляется хищно, и смех его, потусторонний, дьявольский, эхом отбивается от стен пещеры. Худое гибкое тело извивается, дразнясь, в то время как золото в чужих глазах чернеет, подёргиваясь дымкой, а тяжёлая поступь отдаёт предупреждением и предзнаменованием.
— Ну же, страж богов, скажи, к лицу ли мне эта безделушка? — Локи примеряет Брисингамен на себя; смеётся ядовито, плюётся ненавистью и тупым презрением.
Не к Хеймдаллю, нет. К себе.
Время и память смертных играют с ним злую шутку. Он словно застревает на полпути, ни туда и ни сюда. Уже не женщина, но ещё и не совсем мужчина — женовидный ублюдок, что единственный в своём роде способен вынашивать и рожать детей.
Хеймдалль знает об этом. Знают об этом и другие асы, и полные презрения взгляды их для Локи приобретают особый смысл.
Физически он мужчина. У него есть жена и любовница, он зачинал в их чревах детей. Двое из них станут орудием его сдерживания; трое других — орудием гибели всего сущего. Знает об этом Хеймдалль. Знают об этом и другие асы.
Но тем не менее все, как один, они смотрят с грязной животной похотью на побратима великого Всеотца.
— Попробуй отобрать его, — Локи скалится хищно, хоть и знает, что загнан в угол. Сопротивление всегда бесполезно, а потому он пытается задеть побольнее хотя бы словами.
Хеймдалля, однако, эти игры никогда не берут. И потому его Локи ненавидит особенно сильно.
Страж богов силён и проворен, как и подобает хранителю Биврёста. Его хватка всегда груба и крепка. Локи скалится, дёргаясь скорее просто для проформы, когда Хеймдалль настигает его, грубо опрокидывая наземь. Садится на худые ноги, до синяков сжимает за спиной Локи худые запястья, придавливает его собственным запястьем в спину грудью к холодному твёрдому влажному камню. Второй рукой наматывает на кулак длинные рыжие волосы, больно оттягивая их и в то же время прижимая щекой чужое лицо к камню так, что Локи чувствует запах влаги, водорослей и плесени, которой изъедены здешние стены.
Он смеётся хрипло, смеётся с тупой ненавистью, которой не может дать ход. Хеймдалль сильнее, Хеймдалль больше — пока что, по крайней мере, так точно — и борьба с ним не несёт Локи ничего, кроме ещё большего позора и унижения.
Хеймдалль всегда груб и резок. Похоть и желание застилают ему глаза так же, как и всем другим, с кем Локи не всегда по своей воле делит постель. Лишь одно отличает его от них и в то же время роднит с самим Лофтом.
Ненависть.
Локи смеётся, смеётся назло ему, скрывая за смехом болезненное шипение. У Хеймдалля твёрдый крупный член, которым он толкается резко и властно. Горячее узкое нутро мужчины под ним принимает его словно женское, и нет, на самом деле, большего унижения в среде доблестных асов.
