Поэтому они, лицемеры и глупцы, скрывают свои мерзкие связи, утоляя желание и похоть друг друга как угодно, но только не соитием, когда двое становятся одним. Подобное допустимо лишь с женщинами, но жёны их не всегда удовлетворяют своих мужей. И тогда они, животные, вспоминают о Локи.

Уже не женщина, но ещё и не мужчина — ублюдок, которого можно использовать как вещь.

Как же Локи за это ненавидит их!

Он скалится в животном оскале, до боли растягивая губы, усеянные белёсыми шрамами. Смеётся до хрипа, пряча в этом смехе боль, унижение и ненависть, когда Хеймдалль грубыми толчками вбивается в его тело. Запах плесени и прохлада воды смешиваются с по́том и жаром, а от стен эхом отбиваются яростные рыки, дьявольский смех и громкие шлепки кожи о кожу.

Перед разрядкой Хеймдалль всегда ускоряется. Каждое его движение отзывается болью в чужом теле. Наливающимися синяками на затёкших запястьях и скуле; треском в черепе, который, кажется, чужая рука вот-вот раздавит; кровавыми царапинами на груди от трения об острый шершавый камень. Хеймдалль рычит громче и яростней, будто и вправду превращается в животное, когда узость и податливость горячего тела под ним окончательно сводят его с ума.

Он бьётся пахом о чужие ягодицы и замирает. Локи чувствует, как внутри него разливается горячее семя, и усмешка ломает губы ненавистным презрением и отвращением.

Они всегда считают нужным кончать внутрь него. Будто мало ему унижений и без того — они помечают его своим семенем, словно жену, что от него должна зачать ребёнка. Вот только Локи — не жена, что бы там ни думали эти похотливые ублюдки, и за каждое подобное унижение, когда придёт время, все они расплатятся.

Хеймдалль выходит так же резко, как и начинает. Даже не смотрит на распростёртое тело под ним. Забирает то, за чем был послан, и уходит, оставляя Локи в одиночестве. Конечно, он знает, что своими действиями лишь ещё больше распаляет ненависть в ётунском ублюдке, но вместе с тем…

Хеймдалль отличается от остальных асов и тем самым роднится с ненавистным любовником. Ведь с каждой новой встречей чёрная ненависть и ярость разгораются в груди стража всё сильнее и сильнее. Лишь для того, чтобы в итоге достичь своего апогея.

И вылиться в последнее противостояние, ценой которому будут их жизни.

========== Вопрос 10 ==========

Комментарий к Вопрос 10

«Ответьте на вопрос в несвойственной себе манере»

«Расскажи об облике Рига»

Отец мой, великий Один, прародитель асов и людей, странствовал много и многое видел. Многие тайны были открыты ему и многие знания. Обучил их он и нас, своих детей, однако не все смогли постичь их.

Я — Страж, Тот, Кто Оберегает. Я — Защита и я — Человек. Мне были даны руны и их я постиг. А после…

Отец мой дал мне девять дней для путешествий.

«Ты должен выполнить свой долг, родитель людей», — так он мне сказал тогда, и я не мог ослушаться.

Девять дней провёл я в Мидгарде, девять ночей. Род людской в ту пору был немногочисленен и жалок. Отец мой, великий Один, дал ему дух, вдохнул в него жизнь вместе с двумя своими товарищами, но более не было у людей ничего.

Самое главное — у них не было Знания.

Три дома приняло меня, три семьи. По три дня провёл в каждом из них, разговаривая с хозяевами, обучая. По три ночи делил я с ними ложе, по три ночи зачинал я в чревах хозяек детей. Тех самых, что должны положить начало многочисленному роду людскому и его сословиям. Рабы, бонды и ярлы — все они происходят от моего семени, и все они помнят имя своего отца.

Имя ему — мне — Риг, и тот он, — я — кто дал своё семя, зачиная род людской.

Нечасто мне приходится воплощаться в облике этом, ведь главный мой долг наблюдать и бдеть. Но иногда норны призывают его, и вынужден я оставлять свой пост на своего отца и спускаться к потомкам своим. И вновь путешествовать девять дней, и вновь приходить в чей-то дом, и вновь три ночи делить ложе с хозяйкой дома, пусть даже замужем она уже. Сеять семена на плодородной почве и ждать могучие всходы.

Доблестных воинов рожают жёны от моего семи. Доблестных конунгов и первых идущих в сражениях. Все они после пируют в Вальхалле, в чертоге моего отца, подле него, равные ему, а когда придёт время, возглавят они воинов-берсерков, что будут сражаться, пока мир не рухнет.

И я, Риг, их зачинатель, буду идти перед ними.

========== Вопрос 11 ==========

Комментарий к Вопрос 11

«Каждому Богу люди подносят дары, будь то сладости или дорогие сокровища. Расскажите о своих самых любимых приношениях и что Вы чувствуете, заполучив их?»

«Ответ в стилистике заклинания-обращения к вашему божеству»

«Ответ на иностранном языке»

К Хеймдаллю взываю я, к Стражу Богов. Стоит он на Биврёсте, и его Гьяллархорн слышен будет в День во всех девяти мирах. Могучий защитник и отец всех людей — он не откажет мне в своей милости.

Я несу ему крепкое тёмное хмельное пиво в чаше из ясеня, священного древа. Ему я также посвящаю убитого мною зверя, добытого в честной охоте и борьбе. Пируй, Страж Богов! Даже твоим зорким глазам нужен отдых пока Тор-Громовержец раскалывает черепа ётунов и трусов.

К Хеймдаллю взываю я, к тебе, отец мой и всего моего рода. Следи за мной своим зорким взглядом, защити меня своим несокрушимым могуществом. Режу я на руках своих руны твои и отдаю себя на милость твою.

Кровь моя — твоя кровь; дары мои — твои дары. Милость твоя — моя милость. Отныне ты мой палач и мой судья, покуда к тебе я взываю в своей мольбе.

========== Вопрос 12 ==========

Комментарий к Вопрос 12

«В день Рагнарока ты должен будешь при помощи рога оповестить асов о начале конца. А были ли случаи, так называемых, “ложных тревог”? Если да, то по какой причине ты стал трубить в рог? Был пьян? Проиграл спор?»

Взять, что называют смертные, «на слабо» Хеймдалля всегда было очень сложно. Бесстрастный ас несокрушимой скалой стоял на страже своих обязанностей и не поддавался ни на какие провокации. А провокации были, и были частенько, ведь ничто так не распаляет азарт и соревновательный дух, как желание покорить априори недостижимую вершину.

Вот как раз Хеймдалль был такой вершиной. А потому периодически сдерживал набеги на проверку границ своего воистину божественного терпения.

Так вот, взять Хеймдалля на слабо было невыполнимой миссией. Собственно, как и споить. Как минимум потому, что Хеймдалль крайне редко появлялся на каких бы то ни было пирах, как максимум же — кто-то из его девяти матерей озаботился этим вопросом и, хорошенько поколдовав, наградил любимого сына стойкостью к алкоголю и опьянению. Так что даже под хмелем Хеймдалль продолжал оставаться неприступной скалой, на которую поди взберись. И это… доставляло некоторые неудобства.

А всё потому, что любопытство асов было ничуть не меньше любопытства смертных, и практически всем им до одного (разве что кроме Тюра и Видара, похоже) было невероятно интересно.

А что, собственно, случится, если Хеймдалль затрубит в Гьяллархорн до наступления Рагнарёка?

Вопрос этот волновал многих, даже всезнающего Одина. В первую очередь всезнающего Одина, ибо именно он предпринимал больше всего попыток склонить бесстрастного сына к тому, чтобы тот протрубил в свой рог. Все эти попытки, ожидаемо, обернулись крахом, и любопытство продолжало пожирать жителей Асгарда.

— У меня есть идея, — именно с этими словами в итоге на тинге выступил быстроногий Хермод, гонцом снующий по всем девяти мирам. — Если ни силой, ни хитростью мы не можем сокрушить принципы Хеймдалля, то тогда должны мы действовать его же методами.

— Встать рядом с ним на Биврёсте и стоять как истуканы? — иронично вскинул бровь Локи, который, вообще-то, уже давно подумывал о том, как бы так незаметно умыкнуть Гьяллархорн куда подальше.

— Нет, — ничуть не смутившись, покачал головой Хермод. — Испытать его честь — уж если и ей он предпочтёт свой долг, то тогда придётся ждать нам всем Рагнарёк, чтобы услышать звук Гьяллархорна.