Он хватает цепко Хрэнн за тонкий палец, и мать аккуратно сжимает руку, в нежном поцелуе касаясь губами крохотных пальчиков.

Девять дочерей Эгира все, как одна, лелеют своего единственного сына.

Он тянет за длинные волосы Дуфу, и мать тихо смеётся кристально-звонким смехом, переливающимся каплями воды.

Девять дочерей Эгира все, как одна, холят своего прекрасного младенца.

Он тянет молоко из груди Хефринг, и мать смотрит на него с любовью и нежностью, поглаживая по мягкой щёчке.

Девять дочерей Эгира все, как одна, вскармливают своего золотого мальчика молоком, тяжесть которого ни одна из их грудей ощущать не должна была.

Он засыпает под ласковые колыбельные Химинглэвы, и мать мягко покачивает его на своих руках, баюкая.

Девять дочерей Эгира все, как одна, поют колыбельные своему чудно́му ребёнку, и голоса их складываются в удивительную песнь моря, сопровождающую моряков.

Он спит, прижатый к груди Унн, когда она трудится вместе с сёстрами и родителями на своём подводном поле, и мать двигается плавно и аккуратно, стараясь не навредить своей драгоценной ноше.

Девять дочерей Эгира все, как одна, оберегают своё божественное дитя.

Он плачет на руках Кулги, и мать терпеливо утешает его, укачивая, и нежно целует в широкий лобик, когда он недовольно кривится и икает.

Девять дочерей Эгира все, как одна, гонят от милого дитяти прочь горести и страхи, беды и страдания.

Он играет вместе с Блудухаддой, и мать обучает его и поддерживает, чутко следит за каждым действием и радуется каждому достижению.

Девять дочерей Эгира все, как одна, учат своё любимое чадо, помогают ему окрепнуть и твёрдо стать на ноги.

Он растёт вместе с Бюлгьёй, и мать печалится от того, как быстро её чудно́й ребёнок крепнет и превращается в настоящего мужа.

Девять дочерей Эгира все, как одна, видят, как неокрепший детёныш превращается в статного крепкого мужа, взлелеянного и избалованного материнской любовью и лаской.

Он выходит на берег вместе с Барой, и мать горюет вместе с ним от разлуки, что больше никогда не сведёт их пути вместе.

Девять дочерей Эгира все, как одна, горюют от расставания с собственной плотью и кровью, которой у них никогда не должно было быть.

Они смотрят вслед удаляющегося юноши, идущего за своим отцом, и все девять матерей знают, что больше никогда не увидятся со своим сыном.

========== Вопрос 4 ==========

Комментарий к Вопрос 4

«Давайте реакцию на изображение себя любимых в современной культуре»

Изобретательность смертных всегда удивляла и интриговала. Изначально наделённые лишь базовыми способностями, необходимыми чтобы жить, они всегда учились удивительно быстро и также быстро превосходили своих учителей.

Светлейший из числа асов, зоркий Хеймдалль, точно знал, о чём говорил. Ведь во многом смертных обучил именно он.

Их пытливый ум часто выдавал такие вещи, которых от него не ждали. Нестандартные решения, третий выход из ситуации, в которой априори только два выхода, — никогда не знаешь, на что на этот раз извратятся эти непоседливые дети.

Фантазия у них всегда работала хорошо. Однако иногда и она срабатывала как-то ну слишком уж странно.

По крайней мере иначе объяснить своё экранное воплощение Хеймдалль не мог.

Ладно, ему ещё относительно повезло с родословной и обязанностями. Ну да, он перестал быть сыном Одина, был сам по себе, но хотя бы его роль и долг были переданы с удивительной точностью. Но, видимо, в логике смертных, придумавших это, изначально был какой-то странный, нелепый изъян.

Божество, которое они воплощали на экране не могло быть, что называется «и умным, и красивым», поэтому если более ли менее сохраняются его функции, то непременно должна пострадать внешность.

— Светлейший из числа асов, — золотоглазый, золотоволосый, золотозубый, бледнокожий Хеймдалль с лёгким унынием и скепсисом смотрел на актёра, воплощающего его на экране. Нет, у него не было к этому чернокожему мужчине никаких личных претензий, упаси Один.

Претензии были, однако, к режиссёру, который явно был плох в истории… как и в банальной логике, что так и вопила о том, что на холодном суровом Севере априори не бывает чернокожих людей.

(ну, по крайней мере, в то время, когда Хеймдалль родился, их там точно не было, теперь-то конечно, ситуация изменилась)

— Может, стоит поговорить с этим дитём неразумным? — Хеймдалль качает сокрушённо головой, а после…

Думает о том, что лучше наведаться к Идрису Эльбе и поблагодарить его хотя бы за прекрасное попадание в характер. Ведь всё равно фильм, как и сознания миллионов людей, посмотревших его, уже не изменить.

========== Вопрос 5 ==========

Комментарий к Вопрос 5

«Раз уж ты наблюдаешь все девять миров и видишь всё, что там происходит - какой тебя привлекает больше?»

Страж зрит и обозревает. Везде достаёт его неусыпный взор, и ни один из девяти миров не ускользает от его взгляда.

Предвечные миры, Муспельхейм и Нифльхейм, всегда спокойны и статичны. Дремлют пока что великаны, что в назначенный день и в назначенный час уничтожат землю и мир. Не знают они пока, какая участь им уготована.

В Муспельхейме жарко, пламя там никогда не спит. Пузырится лавой, что лопается с оглушительным треском, высвобождая всё больше и больше энергии. Огонь горит, питаясь сам от себя, и его языки рождают всё новый и новый жар. Тот самый, что однажды растопил часть вечных льдов Нифльхейма.

Это своеобразное и такое же извечное противостояние миров. Однако льды Нифльхейма никогда до конца не тают. Толстая корка покоя и статичности, разбить которую ни одной силе не под силу. Вечный холод и мороз, безжизненная ледяная пустыня — здесь никогда ничего не происходит. Здесь всё замирает и движение не рушит тяжёлую тишину и неподвижность.

Хеймдалль простилает свой взор дальше, минуя предвечные миры. В них ему никогда не было чего делать.

За Нифльхеймом взгляд скользит дальше. В холод и мрак, туда, где нет места жизни с её теплом и надеждой. Там царит смирение и покой, уныние и ожидание. Там владычествует Смерть и оттуда нет выхода.

Хельхейм мрачен и тих, и тени бродят по нему, уставшие и обречённые. А взгляд их правительницы, плавной походкой скользящей по не зарастающим тропам, всегда задумчиво глядит вдаль.

Хель будто знает, что Хеймдалль смотрит сюда, а потому сама смотрит в ответ, и Страж спешит отвести взгляд дальше.

В царстве исполинских турсов, ледяных великанов, извечных врагов доблестных асов, повсеместно растут леса. Ётунхейм неприветливый, сплошь покрытый густыми непроходимыми лесами и крутыми отвесными скалами горных хребтов, что они хаотично разбросаны по здешним землям.

К этому миру Страж всегда присматривается особенно внимательно, ведь ётуны всегда были скоры на пакости и колдовство; они всегда были охочи до битв, и кто знает, когда им придёт в голову вновь учудить какой-нибудь поход.

Потому Страж смотрит, потому Страж бдит, и если возникает необходимость, Тор-Громовержец первым идёт в ратный бой.

Ненадолго отводит зоркий Хеймдалль свой взгляд от Ётунхейма. Зрит дальше, дальше, простирая свой взор в другой мир. Мир, что стал домом самым искусным мастерам и кузнецам, тем, кто создают величайшие артефакты, которыми пользуются и ныне великие асы.

Дверги, подземные карлики, тёмные альвы, неустанно трудятся в кузницах Свартальвхейма. Великий чертог Нидавеллир украшен искуснейшими из их работ и служит столицей в их царстве. Отсюда были родом братья Брисинги; отсюда пришли сыновья Ивальди; отсюда же пришёл и Альвис, что дерзнул свататься к воинственной Труд.

Сюда приходят великие асы с богатыми дарами и просьбами.

От Свартальвхейма, наполненного жаром горящего в кузнице огня и жаром воздуха, поддаваемого громоздкими мехами, ударами тяжёлых молотов по металлу и бесконечной работой умельцев, взор Хеймдалля движется дальше, к главной житнице во всех девяти мирах, плодородному и богатому краю, родине прекрасных ванов.