Один нахмурился, задетый словами норны, но прежде чем успел возразить ей, Урд произнесла:

— Истина, что ты ищешь, ближе, чем ты думаешь. Спроси у предвечного ясеня, хранящего в себе ответы на все вопросы.

— Он ответит тебе, — Скульд улыбнулась, безмятежно и спокойно. — Если ты сумеешь правильно задать вопрос, — нить в её руке с тихим треском оборвалась надвое.

Озадаченный Один вдруг понял, что должен делать.

— Иди, первейший среди асов, и древнее древо откроет тебе свою тайну, — Верданди принялась плести новую нить, не спеша передавать её в руки сестры.

Высокое и могучее древо, кое-веками высится над всем живым — то древо Иггдрасиль, высочайшее из всех древ; первейшее из всех древ. Оно есть тайна и есть знание. Оно начало и оно конец. Оно хранит столько бед, сколько человек за жизнь не разгадает.

А потому чтобы что-то от него получить, ему необходимо что-то отдать.

В сером туманном рассвете нового дня холодный ветер лениво обтекал по обнажённой груди и спине Одина. Он колыхал листья ясеня, запутываясь в них, пока странник, сжимая в руке копьё, карабкался по ветвям ввысь.

Остановившись на одной из них, широкой и толстой, Один оглянулся вниз, замечая, что чёрная сухая земля скрыта молочной дымкой предрассветного тумана. Удовлетворённо кивнув, Один сделал глубокий вдох и решительный шаг вперёд.

Он полетел вниз, обратно к земле, однако прежде чем успел пролететь половину пути, ловким движением перекрутил в руках Гунгнир и с силой вогнал его себе в бок.

Острое лезвие легко пробило плоть насквозь, наконечником уходя глубоко в кору мирового древа. Хлынула горячая кровь, и неистовый вопль боли спугнул с высоких ветвей дремлющих воронов. Один, пронзённый собственным оружием, по инерции разрывая плоть, ещё немного проскользил по золотому древку. А после остановился и, мучимый страшной болью, замер, окропляя кровью кору ясеня и чёрную землю внизу.

Испытание Одина, его постижение тайн и мудрости началось.

Его бок проткнуло остриё копья, что приносило невыносимую боль, а тело хлестали и трепали холодные ветра. Дни и ночи он висел один, и уединение его не нарушали даже редкие птицы. Он страдал в полном одиночестве, чувствуя, как постепенно, медленно угасает в нём жизнь.

Тишину и покой ночи не нарушал ни единый звук. Ни шелест ветра, ни перекрик редкой птицы. Ночь была черна и тиха, безмолвна, и время в ней будто остановилось.

Капли крови бесшумно срывались вниз, разбиваясь о землю и с благодарностью впитываясь чёрной, влажной, солёной почвой. Сквозная рана, которой Один прибил себя к стволу Иггдрасиля собственным копьём, уже давно не болела, но всё ещё кровоточила.

Горячие алые ручейки сбегали вниз, девять долгих дней и ночей питая мёртвую бесплодную почву. Один, однако, уже давно перестал обращать на них внимание.

Боль и усталость, голод и жажда смешиваются друг с другом, и одноглазый ас перестаёт ощущать их по отдельности. Лишь неразрывной связью, кружащей голову и туманящей разум.

Силы, капля за каплей, вытекают из тела следом за кровью. Они отныне принадлежат вечной ночи ясеня Иггдрасиля, чёрной, беззвёздной и бесшумной. Мир перед глазами проваливается в такую же беспроглядную темноту, и Один закрывает единственный глаз.

Силы, как и тепло жизни, окончательно покидают его.

Холодным, леденящим ветром бьёт полночь девятого дня принесённой жертвы.

Один резко распахнул глаза. Мир вокруг него был пустынным и одиноким. В нём не было ни одного живого существа, ни одного дерева, ни одной звезды. Лишь бесконечная синева и переливающиеся зелёным, фиолетовым, оранжевым, алым и пурпурным северные сияния, разгоняющие мистический мрак. Сам Один лежал в прибрежной воде, неглубокой, омывающей его бока и достающей до его щёк.

Тишина и молчание магическим предостережением окутали пустынный статичный мир.

Один сел. Вода всколыхнулась под его движением мягким льющимся переливом. Он осмотрелся по сторонам, не понимая, где он — это место не принадлежало ни одному из девяти миров. Встал на ноги и побрёл неизвестно куда, тревожа водную гладь, как вдруг…

Воздух вокруг него задрожал. Вспыхнула поверхность воды. Магическим светом, фиолетовыми искрами и оранжевым пламенем затанцевали невидимые глазу капли древнего колдовства. В хаотичной упорядоченности они стали складываться в таинственные символы, окружившие Одина со всех сторон.

Двадцать четыре мистических знака, дрожащих и переливающихся, передали ищущему свои знания. Магические руны, постичь которые дано не каждому — наконец-то они открылись Одину.

Он резко распахнул единственный глаз. Чья-то сильная рука одним выверенным движением вырвала из ствола ясеня копьё, и Один с протяжным криком боли упал на влажную от натёкшей за девять дней крови землю.

— Пей, — строгий раскатистый низкий голос заставил мучающегося аса снова открыть глаз лишь для того, чтобы он смог увидеть перед собой глубокую чашу.

Выхватив сосуд из рук незнакомца, Один жадно припал к нему потрескавшимися сухими губами. Несколькими большими глотками он осушил чашу, чувствуя на языке кисло-сладкий привкус священного мёда.

— Ты достиг вершины мудрости, внук мой, — великан Бёльторн, коснувшись окровавленной земли, растёр на кончиках пальцев священную массу. — А теперь позволь мне, своему деду, помочь тебе истолковать её, — пальцы инеистого великана коснулись высокого лба первейшего из числа асов, проводя вдоль переносицы первую линию.

Приготовившись внимать мудрости старого предка, Один в смирении прикрыл глаз.

========== Вопрос 4 ==========

Комментарий к Вопрос 4

«Расскажи о Дикой Охоте»

Низкий трубный глас разгоняет ночную тишину. Он резкий, но протяжный, эхом отбивается от голых стволов деревьев, отголосками стелется по заснеженной земле. Повторяется несколько раз, заставляя всё живое содрогаться и дрожать от страха, прячась по своим норам.

Трепещите, смертные! Мёртвые выходят на Охоту!

Бегите, смертные! Спасайте свои души от вечного рабства немёртвых!

Прячьтесь хорошо, смертные! Иначе гончие псы вынюхают и найдут вас!

Трубы гудят, и их сигнальный глас смешивается в какофонию зловещего шума. Цокот призрачных копыт и рычание собак, лихой свист и громкий смех, лязг плетей и лошадиное ржание — Дикая Охота несётся сквозь ночной туман. Охотники объезжают свои угодья и расставляют силки, в которые непременно угодят их жертвы.

Впереди них неизменным величественным лидером идёт Он. Всеотец, первый среди равных, он несётся на восьминогом жеребце, ржание которого громом разбивается в дрожащем воздухе.

«Кто эти двое: у них десять ног, три глаза и один хвост?»

Один скачет верхом на Слейпнире. Он — предводитель и зачинатель неудержимого охотничьего гона, от которого в жилах призраков и мертвецов вскипает кровь, словно у берсерков в наркотическом угаре. Натиск и азарт — никого не упустят потусторонние охотники из своих цепких костлявых рук.

Берегитесь, смертные! В эту ночь ваши жизни и души принадлежат ушедшим!

Будьте бдительны, смертные! Встретив Дикую Охоту, вы никогда больше не вернётесь домой!

Молчите, смертные! Молчание — золото, а слова несут лишь гибель!

Деревья скрипят и гнутся, а улюлюканье немёртвых предупреждением разносится округой. Никогда ещё Дикая Охота не была неудачной и никогда ещё Ловец Душ не оставался без добычи. А посему…

Бойтесь, смертные! Час завершения ближе, чем вы думаете.

========== Вопрос 5 ==========

Комментарий к Вопрос 5

Хэллоуинский ивент, темой которого была окончательная смерть

Один знал.

Он знал всё ещё с того момента, как многомудрый дед снял его, едва живого, с Иггдрасиля и напоил священным мёдом. Истина открылась ему, пришла вместе с рунами, складываясь в долгую-долгую неразрывную вязь.

У которой, тем не менее, всё равно был свой конец.

Один ждал.

Он ждал со смирением и невозмутимостью. Со спокойным покоем он ждал равнодушную неотвратимость, что всецело господствует над миром — какой тогда смысл бояться её и бежать от неё? Намного проще было просто принять и смириться.