Я фыркнула, присаживаясь рядом на кровать, как раз между обоими ее обитателями.

— Я, как ученая, допускаю возможное существование каких угодно сил и их влияние на физический мир, даже если мы пока не обладаем такими методиками, чтобы это все доказать. В конце концов единственная истина заключается в том, что я знаю лишь то, что ничего не знаю, — кошка вскинула сонную мордашку, реагируя толи на философские изречения древних греков, толи на мою руку, поглаживающее упитанное брюшко. — Есть только одна вещь, которую я всегда буду отрицать, даже если все научное сообщество будет доказывать мне обратное. Не существует такой силы, которая могла бы разлучить меня с тобой.

— Не могу тут с тобой поспорить, да и не хочу, — довольно промурчал парень, приобняв меня за талию и утягивая в сладкий, щемяще нежный поцелуй. Все-таки в совместном проживании определенно были свои плюсы.

— А что ты ему подаришь? — через минут десять ласковых нежностей спросила я, накручивая на палец его кудрявый локон. Мы уже лежали на кровати, переплетя все конечности и разделяя одно дыхание на двоих.

— Я написал ему песню. Давно уже на самом деле, но все как-то не появлялось правильного момента, чтобы ее представить. И тут я нашел идеальную возможность, не без помощи мистера Лиетта, должен признаться. Он подсказал мне мастера, который работает с винилом и в общем, мы записали песню на пластинку, и получился лучший подарок, который я только могу сделать моему лучшему другу. Ты знала, что Питер большой фанат винтажных проигрывателей и что из нас двоих коллекция виниловых пластинок гораздо обширнее у него?

Я отрицательно мотнула головой, открывая для себя одну за другой неизвестные мне до этого черты человека, которого вообще-то считала другом не последней важности.

— Я вообще о Питере ничего не знаю. Да и о вашей дружбе тоже. Странно, вроде мы так часто проводили время вместе, но я почему-то ни разу не спрашивала о том, как вы познакомились, например. Даже стыдно как-то, — я продолжала неторопливо наматывать и разматывать каштановый шелк, неотрывно следя за этими незамысловатыми движениями.

— Ничего удивительного. Когда мы вдвоем у нас находятся темы поинтереснее мужской дружбы и нашей школьной жизни, а когда Питер одаривает нас своим присутствием, он мастерски все сводит к своим шуточкам и вызывает незамедлительное раздражение. А в такие моменты уже как-то не до ностальгических воспоминаний, — Гарретт усмехнулся, очень точно подмечая особенность своего друга. — Там на самом деле не о чем особо рассказывать. Он очень любит говорить, что терпит меня уже целую вечность, с самого основания мира, а если конкретнее, то уже больше десяти лет. Мы познакомились в старшей школе и практически сразу сдружились, не знаю даже как так вышло. Он в принципе всегда был таким же болтливым и дружелюбным, как и сейчас. Разве что раньше шутил и того хуже, но волшебным образом умел вызывать смех у всех окружающих. Конечно, он был популярен в школе, свой парень в любой тусовке, но знаешь, что было странно? Казалось, что никто не видел дальше этого напускного простодушия. Я не имею в виду, что Питер лицемерил. Вовсе нет. Просто он всегда был и есть гораздо больше, чем главный клоун в компании. Если уже на то пошло, то во мне этого клоунского артистизма значительно больше. В этом образе из нас двоих я настоящий, а Питер скорее любил, когда все вокруг чувствовали себя комфортно и своими плохими шутками старался помочь каждому выбраться из своей раковины и набраться смелости быть собой среди друзей. А сам себе этого позволить не мог. Может поэтому мы и сдружились ближе всех. Я люблю себе доказывать, что со мной Питеру никогда не приходилось играть в шута. Ну как минимум потому, что я эту роль добровольно брал на себя. Но в действительности, наверное, дело было в том, что если всем было достаточно Питера шутника и добряка, то мне с моими проблемами нужен был как раз тот Питер, которого кому угодно не покажешь. Ты знаешь, что я не особо дружен со своим психическим здоровьем как раз со старших классов. Не то, чтобы до того я был самым нормальным ребенком, но все-таки во время переходного возраста все стало гораздо хуже и по-хорошему мне нужна была помощь специалиста, но с моими родителями я мог рассчитывать только на не особо компетентного школьного психолога. Тогда мне было тяжело. Очень. И Питер все это видел и всегда был рядом, хотя я никогда не говорил ему, что со мной что-то не так. Никогда не просил относиться как-то внимательнее. Он, не знаю даже, просто чувствовал? Стоило мне только на секунду задуматься, что я больше не справляюсь, что мне не хватает сил бороться с самим собой, как он всегда появлялся тут как тут. Хватал за руку и вытягивал на поверхность, учил дышать заново. Он еще всегда находил общий язык с моими родителями. Удивительно, конечно, но ты сама знаешь, какой безукоризненный вид он может производить. Не знаю уж, какими путями, но он убедил моих родителей, что дружба с ним мне только на пользу и что он в состоянии поставить меня на путь истинный. Даже забавно, что они повелись. Учитывая, что это именно Питер всегда был моей первой и на тот момент единственной поддержкой в любых начинаниях. Он даже сам толкал меня в нужном направлении, куда я боялся повернуть. Это из-за него я участвовал в драмкружке. Он хотел, чтобы я поступал в музыкальную академию, но это было совершенно невозможно организовать с моими родителями, поэтому он настоял, чтобы я поступал на литературу. А когда узнал, что мне пришлось отчислиться, это он убедил меня сбежать из дома, перебраться к нему и начать уже заниматься тем, о чем я всегда только мечтал.

У меня никогда не было и не будет друга драгоценнее. Питер может быть жутко раздражающим, нетактичным. Временами в нем пересиливает психотерапевт и он становится холодным и замкнутым. Но как бы он ни менялся, что бы ни говорил и ни делал, он никогда не перестанет быть для меня самым родным человеком. Я никогда не смогу отплатить ему за все, что он сделал и до сих пор продолжает делать для меня. Честно говоря, иногда от этой мысли становится горько. Мне бы хотелось быть для него таким же светлым и нужным человеком. Дарить ему все то же, что он с такой, казалось бы, легкостью дарит мне. Но это невозможно, потому что если для меня наше знакомство стало первым и необходимым чудом, то в его жизни оно не было хорошим событием.

Он всегда был до предела добрым и сочувствующим, а я словно паразитировал на всем хорошем, что он так щедро мне дарил. Деформировал его заботу, превращая ее в обязанность. И по-хорошему мне бы стоило послушать голос совести и отцепиться от него еще тогда в школе. Нужно было запереться в своем фальшивом убежище и не принимать его доброту. Тогда возможно он и не стал бы жертвовать своей жизнью ради меня. Но сейчас уже поздно что-то менять, потому что ничего и никогда не исправит того факта, что я превратил его жизнь в кошмар, на который он никогда не должен был соглашаться.

========== LIX. ==========

— Что ты имеешь в виду, Гарретт?

Мне не нравилось, куда зашел наш, казалось бы, невинный разговор. От горечи и чувства вины в словах и голосе парня сдавливало грудную клетку, свинцом заливая легкие. Каждый отголосок вины как наковальней отдавался в моей голове, выбивая способность мыслить здраво, растекаясь зубной болью, кровью на кончике языка. Казалось, что если прямо сейчас что-то не сделать, не предпринять, то меня накроет с головой этой беспроглядной чернотой, утянет на дно вместе с Гарреттом, который от сдавливающей боли уже даже не мог шевелиться, потерял возможность сопротивляться. Нужно было выныривать, откашливать вязкую вину, облепившую горло, делать глубокий вдох чистого свежего воздуха, не отравленного ядовитым прошлым и вытягивать за собой парня, потому что он снова вступил на тонкий лед, провалившись под который в этот раз уже не выберется.

— Питер никогда в этом не признается, но мне это не нужно. Я и так знаю, что свою профессию он выбрал из-за меня. По той простой, но глупой причине, что мне была нужна и до сих пор нужна помощь, которую мне негде было искать, не у кого просить. И он решил перекроить всю свою жизнь, отказаться от своих целей, чтобы вытащить меня. Я не хотел этого, никогда не просил, но его было уже не переубедить. Когда в выпускном классе он сказал мне, что решил не поступать в медицинский, вместо этого выбирая психологию, я не понял, почему он так резко изменил свои планы, но принял, потому что это было его решение и я доверял ему. Но позже, совершенно случайно, я услышал их ссору с отцом. Он тоже не понимал, почему его сын, который со средней школы бредил поступлением в медицинский, имел для этого все необходимые баллы и рекомендации, внезапно передумал и выбрал по большей части гуманитарную специальность. Да еще и такую эмоционально выматывающую и ну, по большей части, неблагодарную. И Питер ответил, что он не может позволить себе учиться в медицинском, потому что это займет слишком много времени и он может не успеть. Я бы и в этот момент не понял, к чему он клонит, но следующие слова его отца прояснили картину более чем. Их я помню дословно: «Ты не можешь подстраивать всю свою жизнь под нужды друга. Это неблагодарное дело спасать утопающего, в итоге он просто утянет тебя вместе с собой. Кто тогда разрушит свою жизнь, чтобы спасти тебя?». Дальше я там оставаться не стал.