В конечном итоге, парень протянул руки ко мне и обхватил мои ладони, заточая их в теплый плен. Он посмотрел на меня очень внимательно, словно пытаясь найти правильные слова на моем лице, а потом выдохнул и со слабой улыбкой сказал:

— Я знаю проклятие на древнееврейском. Если хочешь, можем наслать на него. В его квартире все трубы засорятся и их ни один сантехник не прочистит.

Я уставилась на парня с немым вопросом, пытаясь осознать им сказанное. И когда осознание пришло, все накопившееся напряжение резко рухнуло вниз, освобождая мои плечи и дыхательную клетку. Я глубоко вдохнула полной грудью и рассмеялась.

========== LII. ==========

Рассказанная история на самом деле сняла приличный груз воспоминаний и прошлых сожалений с моих плеч, но что-то все равно не давало мне покоя. Эту тревогу мне удавалось лучше скрывать и Гарретт оставался спокоен, ни о чем не подозревая.

Я чувствовала, что что-то не так. Что в этой истории еще нельзя поставить уверенную точку. В моей памяти то и дело всплывал тот последний взгляд Ричарда, который он кинул на меня мимолетно перед тем, как наконец унести свою омерзительную тушу подальше от нашего шатра. Я не была уверена в правдивости увиденного, и именно это тревожило больше всего. В его глазах было сожаление, или мне это только привиделось. Если не привиделось, то что это должно было означать? О чем ему было сожалеть? Неужели Ричарда расстроил тот факт, что я вполне оправилась от его предательства и живу в целом счастливой и полноценной жизнью? Подобный уровень подлости даже мне казался неправдоподобным, но других идей у меня не появлялось.

Я не хотела раздумывать об этом глупом ничего на самом деле не значащем замечании, но мысли сами крутились в голове, заставляя время от времени задумчиво мычать и терять нить происходящего в открытом текстовом документе, где мой недописанный диплом должен был вот-вот принять свою форму. Сидящий напротив парень был слишком занят своим делом, да и вряд ли бы его могли удивить любые мычания-бормотания исходящие с моей стороны. В конце концов у меня всегда была привычка озвучивать мысли вслух.

В конечном итоге я больше не могла уже заниматься своими делами. День выдался не самым продуктивным, но я могла себе это позволить. Работа была почти завершена и один день, чтобы проветрить голову, мне бы не повредил.

Я закрыла свой документ с дипломом и подняла взгляд на Гарретта. Он сидел все в том же положении и занимался тем же делом, что и в последний раз, когда я проверяла. Сосредоточенно вглядывался в блокнот, лежащий на коленях, и уверенными движениями выводил штрих за штрихом. Со своего места мне не было видно, что у него уже готово, но парень выглядел практически довольным. Видимо, рисунок выходил неплохим по меркам самого художника. Мне его оценок было совершенно не понять, ведь что бы ни выходило из-под его руки — я абсолютно все считала верхом творческого таланта. Но даже если мне было не позволено увидеть то, над чем он трудился, моему взору все равно был предоставлен самый главный предмет искусства, когда-либо созданный на земле — сам Гарретт. Он склонился над блокнотом так, что каштановый водопад кудрей закрывал бы его лицо полностью, если бы он не перекинул их на одно плечо, скрываясь от посторонних взглядов и полностью открываясь мне. В приглушенном свете искусственного освещения его глаза заволокло густой шоколадной пленкой, тягуче растекаясь по всей поверхности радужки, направленные вниз, сосредоточенно оценивающие. Россыпь крошечных родинок как маленькое созвездие, отдельная вселенная, россыпь шоколадных крошек. Губы напряженно сжатые, в раздумье. Такие мягкие на ощупь, на вкус как горячий шоколад. И весь он такой…сладкий, но не приторный. Нет, терпкий как темный шоколад с оттенком горечи. Красивее человека не бывает, бесконечный кладезь открытий. Самый загадочный мужчина в мире. И весь мой, от шоколадного водопада волос до россыпи шоколадных крошек по всему телу. Совершенно мой. Совершенный. Мой.

Я смутилась от собственных мыслей и быстро отвела взгляд, пока художник не почувствовал мое пристальное внимание. Гарретт никогда надолго не сводил с меня глаз. Казалось, что мы разделяем общую болезнь — неспособность долго не видеть друг друга. Он оторвался от рисунка и посмотрел на меня, возможно, чтобы свериться с оригиналом. Наши глаза встретились, и он улыбнулся. Единственный из нас двоих, умевший смело встречать прямой взгляд.

— Ты закончила? — спросил он, кивая на все еще открытый ноутбук.

Я выдохнула от усталости непрошенных мыслей.

— Нет, но сегодня вряд ли удастся еще что-то из себя выдавить. Похоже, я переработала, — слабое оправдание, честно говоря. Гарретта так легко обдурить бы не вышло, он прекрасно знал, что состояние «переработала» у меня не случается. Но он ведь такой понимающий и деликатный, он принимал любые мои слова, даже самую кривую ложь.

— Хочешь прогуляемся? Хотя погода явно не располагает, — он бросил задумчивый взгляд на окно, за которым творился обычный мрачный осенний день. Тяжелые тучи полностью заволокли небо, напуская густые сумерки в середине дня. Совсем скоро должен был полить дождь. Да уж, совершенно не прогулочная погода выдалась.

— Нет, все в порядке. Я пойду домой, но сначала загляну к мистеру Лиетту. Хочу узнать, успел ли он уже прочесть новости. А ты останься, Питер же обещал зайти. Если тебя не будет, он снова исчезнет через пару минут. Эмили расстроиться.

Парень внимательно смотрел мне в лицо, пытаясь понять, можно ли оставлять меня одну без последствий. Но делать было нечего, он обещал встретиться в кофейне с Питом чуть позже сегодня, в том числе ради того, чтобы Эмили порадовалась присутствию их двоих. Изначально, я планировала провести этот день вместе с ними, но мне совершенно необходимо было проветрить голову и поразмышлять в тишине и одиночестве. Гарретт все это прочел на моем лице и понимающе кивнул, хоть и всем видом выдавал свое нежелание отпускать меня.

Я собрала свои вещи, встала и подошла ко все еще сидящему парню, чтобы нежно потрепать его по щеке в качестве прощания. С этого ракурса мне вполне открывался вид на незаконченный рисунок, и я не сдержалась и бросила беглый взгляд.

Что и следовало ожидать, на бумаге была изображена я, внимательно и сосредоточенно вглядывающаяся в экран ноутбука. Лицо слегка нахмурено, явно пытаюсь решить что-то. Одна рука лежит на клавиатуре, вторая отводить волосы от лица. Сходство потрясающее, но, как и всегда, на рисунке я в разы красивее. Что-то неуловимо волшебное в каждом крошечном штрихе, какое-то необъяснимое сияние.

Я выдохнула, расплываясь в улыбке.

— Прости, лишаю тебя модели на сегодня, — мой шутливый тон и рука, мягко легшая на шелковистые кудри парня, немного рассеяли его тревогу. Он нежно улыбнулся мне в ответ.

— Думаешь, я не смогу закончить рисунок в твое отсутствие? Каждая черточка твоего лица и тела у меня высечена на сетчатке. Стоит прикрыть глаза, и я как с фотографии срисовываю. Но все же не отбирай у меня музу надолго, я как артист не выдержу без дозы вдохновения. Настанет особая творческая депривация, смертельно опасное состояние для людей искусства, между прочим.

Я рассмеялась, так драматично все это звучало из уст златорукого и медовоголосого «человека искусства».

— Увидимся завтра, Орфей, — я все же потрепала его по щеке, как и планировала. Он приластился как домашний кот.

— Надеюсь мне не придется спускаться за тобой в подземное царство, Эвридика.

На этой шутливой ноте я покинула кофейню, махнув стоящей за барной стойкой Эмили на прощание.

Дальше мой путь лежал в музыкальный магазин винтажных инструментов. Я не лукавила, когда говорила, что хочу навестить мистера Лиетта. Старик всегда помогал мне привести мозги в порядок. Кроме того, он лично наблюдал всю мою мелодраматическую историю, и был непосредственно знаком с Ричардом в тот период времени. Кто кроме него мог еще дать мне дельный совет?

Магазинчик выглядел приветливо, как всегда. Даже в такую мрачную погоду, теплый свет изнутри и мелодичный перезвон самодельных колокольчиков на двери обволакивали уютом. Не зря мне всегда нравилось проводить здесь время, начиная со старших классов. Внутри меня снова поднялась обжигающая волна гнева. Из-за проклятого Ричарда я избегала и этот магазин, ставший мне практически убежищем, и его владельца, в свое время заменившего мне фигуру отца. Еще сильнее злость была на саму себя, что позволила какому-то недоделку настолько сильно изменить мою жизнь и лишить себя всего, что я любила.