Я стояла, онемев от неверия. Это была невозможная ситуация. То, что не могло произойти даже в самом безумном сне. Гарретт поднял на меня голос. Он разозлился и накричал на меня.

И это было так нечестно. Его злые слова были совершенно несправедливыми. Гарретт бы никогда не сказал ничего подобного, мой Гарретт никогда бы не поступил так со мной. Я испугалась. Все доверие к этому человеку, которое я с таким трудом выстроила, рухнуло в одночасье. Передо мной стоял совершенно чужой мне человек.

— Не смей поднимать на меня голос. Не моя вина, что ты жалкий трус, который не понимает, что упускает вероятно последнюю в своей жизни возможность сделать что-то стоящее. Если ты даже на это не способен, то возможно твои родители были правы.

Я развернулась и вышла из комнаты. Меня душили слезы, но я не собиралась показывать этому человеку, что он только что разбил меня.

Дверь квартиры за моей спиной захлопнулась, заглушая отчаянный крик изнутри.

***

Прошло три дня с той необъяснимой ссоры. За это время мы с Гарреттом не виделись, не созванивались и даже не переписывались. Я раз за разом прокручивала в голове те ужасные слова, которые сказала ему. Мне было слишком страшно пытаться увидеть даже наших общих знакомых. Мне казалось, что меня возненавидели, вычеркнули из своей жизни все, кто связывал нас с Гарреттом. И сам парень, конечно, тоже, что было бы вполне справедливо.

— Лайла, девочка моя, ты так и не объяснила, что произошло, — после двух дней безвылазного сидения дома и часов, проведенных смотря на потолок, я решила, что нужно выйти и поговорить с единственным человеком, до которого могло не дойти известие о моем отвратительном поступке.

Мистер Лиетт стоял за прилавком, рассматривая новую акустическую гитару с нежно розовым корпусом. Я была рядом, тяжело вздыхая каждые две минуты и не говоря ни слова.

— Милая, если ты не поделишься своими мыслями, я не смогу понять, о чем ты так тяжко вздыхаешь.

Я вздохнула еще раз и перевела жалобный взгляд на старика, который не отрывался от гитары.

— Мы поругались с Гарреттом.

— Вы с Гарреттом что? — наконец-то он перевел взгляд с инструмента на меня. На его лице читалось недопонимание.

— Поругались, как ругаются все близкие люди. Так, как ругаются все пары… перед тем, как расстаться, — последние слова я пробормотала еле слышно, просто озвучивая свои страхи.

— Лайла, вы с Гарреттом не такие как все люди. Прости меня, конечно, но вы явно не похожи на пару, которая может поругаться. Парень слишком без ума от тебя, не говоря уже о его золотом характере. Расскажи, что случилось.

— Я рассказала, что ему предложили выступить на «посвящении», а он разозлился и поднял на меня голос. Я растерялась и испугалась. Он словно стал совсем чужим человеком. В тот момент я его совершенно не узнавала. И я наговорила ему много ужасных вещей. То, что мне под угрозой смерти не стоило говорить. Очень плохие слова. Он меня, наверное, теперь ненавидит. Прошло уже три дня, и мы с тех пор не общались. Он не хочет меня видеть.

Старик внимательно меня выслушал и еще где-то минуту молчал, обдумывая рассказанное.

— Нет, Лайла. Скорее все не так, как ты себе придумала. Что именно ты ему сказала?

— Очень плохие вещи. Я не хочу их повторять, мне слишком стыдно.

— Даже представить себе не могу, чего ты такого могла наговорить. Но я бы предпочел знать точно, чтобы оценить нанесенный ущерб.

Я вновь тяжело вздохнула, примиряясь с мыслью, что действительно надо было признать свой проступок вслух.

— Родители Гарретта очень плохо относятся к его любви к музыке. Они считают его бездарностью и говорят, что музыкой он никогда не сможет заработать на жизнь. Они считают это бесполезным увлечением, которое позорит всю их семью. Когда он стал кричать на меня, я так разозлилась, что сказала, что, возможно… его родители были правы.

Произнесенные вслух снова эти слова казались еще ужаснее. Я не могла поверить, как у меня язык повернулся сказать нечто подобное моему любимому человеку. Мне стало так тошно от себя, что где-то в районе груди сдавило, стало тяжело дышать и из глаз хлынули слезы.

— Ну-ну, малышка. Не плачь, слезами делу не поможешь, — мистер Лиетт мягко меня приобнял, гладя по голове как маленькую девочку. Но это сработало и вскоре я успокоилась.

— Твои слова были жестокими, ничего не могу сказать. Но это не катастрофа. Более того, я уверен, что ситуация вполне разрешима. Думаю, Гарретт не пытается с тобой связаться по той же причине. Ему так же, как и тебе стыдно. Если ты так убиваешься, я даже боюсь себе представить, что должен чувствовать бедный мальчик.

— У него нет причин стыдиться. Он не сделал и не сказал ничего такого, вполне справедливо разозлился на меня. Просто повел себя как обычный человек. Это я воспользовалась самой болезненной темой, чтобы ранить его сильнее. Это я поступила отвратительно, — я все еще всхлипывала, но больше не позволяла эмоциям взять вверх.

— Ты, конечно, как всегда, права, моя девочка. Но кое в чем ты все-таки серьезно ошибаешься. Прости мне эту некорректную осведомленность подробностями ваших отношений, но насколько я помню, именно Гарретт был тем, кто обещал никогда не доставлять тебе забот и никогда не делать ничего, что заставило бы тебя плакать. В ваших отношениях Гарретт всегда был тем, кто обещался беречь твое хрупкое сердечко. На этих условиях ваш союз начался и более того, это были его собственные условия. Паренька никто за язык не тянул. И я более чем уверен, что он действительно имел в виду все сказанное. К тебе в свою очередь никаких требований не было. Он никогда не просил тебя быть тихой милашкой. Он никогда не хотел, чтобы ты изменяла себе. Все еще удивляюсь этому, но Гарретт любит именно тебя, такой колючей и вредной, какая ты есть. И в этой ситуации ты была собой. Не лучшей своей версией себя, конечно, но все-таки не совсем другим человеком. Это была все та же прямолинейная, грубая и вспыльчивая Лайла, для которой Гарретт и обещался всегда быть мягким и плюшевым. Так что, моя дорогая, слишком сильно не вини себя. Как минимум ты не сделала ничего, что было бы не в твоем характере. Вам двоим надо поговорить и как можно скорее. Зная нашего музыканта, он должно быть сейчас с ума сходит, и я не уверен, что в переносном смысле. Извинись перед ним, Лайла. В конце концов это именно то, что ты чувствуешь. Не позволь вам потерять эти особенные отношения из-за того, что вы оба слишком сильно любите друг друга, чтобы исправлять свои ошибки.

========== XXXV. ==========

Разговор с мистером Лиеттом оставил больше вопросов чем ясности. И самый главный вопрос заключался в том, откуда старик знал чуть ли не дословно как Гарретт признался мне в любви. Я хотела спросить сразу, но пришли посетители и под выразительным взглядом хозяина магазина мне пришлось ретироваться.

Но обсуждение не было бесполезным в любом смысле. Его слова поселили во мне крупицы надежды. Если мистер Лиетт на самом деле был хотя бы наполовину таким проницательным, каким себя считал, то у меня был шанс все исправить. Но я все еще сильно трусила появляться прямо перед Гарреттом, поэтому решила сделать то, что сделала бы в любой другой ситуации — пошла собирать информацию из разных источников. В этом случае у меня был всего один достоверный источник и тем зябким осенним днем именно он привел меня в городскую больницу, где происходили, наверное, самые важные события в моей жизни.

Человек, который был мне нужен, находился в самом ожидаемом месте — в своем собственном кабинете. В идеально белом халате, с безукоризненно уложенными волосами он сидел за своим столом в дальней части кабинета прямо перед широкими окнами, выходящими во внутренний дворик. По нему было видно, что он с нетерпением ждал меня и сейчас был несказанно рад видеть, что считывалось в его лукавом взгляде и широкой улыбке.

— Лайла, ну наконец-то. Я ждал, когда ты уже появишься у меня на сеансе. Безумие заразно, не так ли? — парень весело рассмеялся, вставая с кресла.