Диспропорции в распределении ресурсов здравоохранения в первую очередь обуславливаются неравенством в состоянии здоровья, стратегическими решениями государственных органов или страховых компаний, а также огромной разницей в стоимости медицинского обслуживания в зависимости от того или иного заболевания. В США ежегодно 30 % медицинских расходов тратятся на 5 % пациентов, которые умрут в среднем через один год[15]. Согласно другим данным[16], на 1 % населения в США в 2016 г. приходилось 22 % всех медицинских расходов, на верхние пять процентов – 50 % всех медицинских расходов. На 50 % населения – 3 % медицинских расходов. И попадание конкретного пациента в эти верхние/нижние группы по расходам в гораздо большей степени предопределяется возрастом или типом заболевания и значительно меньше – доходами пациента. Очень богатый человек с хорошим здоровьем окажется внизу пирамиды медицинских расходов. А бедный больной дорогим к лечению заболеванием, которое государство/благотворители почему-то решили лечить, окажется наверху пирамиды трат.

При лечении некоторых очень «дорогих» заболеваний общество просто физически не обладает ресурсами, чтобы обеспечить возможности лечения всем нуждающимся пациентам. Даже в системе с абсолютно бесплатным здравоохранением для лечения подобных заболеваний все равно пришлось бы как-то изобретать некие принципы выбора, кому предоставить лечение, а кому нет. Ликвидация платной медицины не искоренит неравенство в подобных ситуациях, но лишь изменит принцип неравенства в доступе к дефицитным благам.

Все эти соображения относительно образования и здравоохранения я привел в качестве примера, чтобы подвести читателя к следующему выводу: несмотря на то что разница в качестве данных услуг, доступных для богатых и бедных, очевидна, необходимо различать возможное изменение принципа распределения дефицитных услуг и собственно уровень неравенства в доступе к ним. Принцип распределения может быть изменен на любой, который мы сочтем более справедливым. Однако (при заданном объеме ресурсов) высокая степень неравенства в доступе к данным услугам и их качестве сохранится даже в коммунистическом обществе, где денег не существует.

Неравенство в доступе к большинству существующих благ заведомо неизбежно и не устранимо никакими методами. Имущественное неравенство является не его причиной, а лишь одним из механизмов распределения подобных благ (наряду с лотереей или директивными решениями государства).

Потенциально устранимую часть неравенства в потреблении можно описать, как фактическое неравенство в потреблении минус объективно предопределенный неустранимый уровень неравенства. Действительно, вполне реально сделать все кресла в самолете стандартными и строить типовые квартиры одинаковой площади, но в любом случае не все смогут отправиться на Мальдивы и иметь вид из окна на Центральный Парк. Устранимая часть неравенства гораздо меньше, чем кажется на первый взгляд. Критикуя отдельные аспекты неравенства, необходимо различать ситуации, когда неравенство в принципе устранимо и ситуации, когда оно в принципе не устранимо. Если в определенной сфере большая часть неравенства в потреблении благ неустранима, то критика неравенства в ней, по сути, призывает лишь к изменению принципов распределения дефицитных благ. Любой из таких принципов представляет собой компромисс между социальной справедливостью и экономической эффективностью, о чем мы поговорим несколько ниже.

Ответ на этот вопрос состоит из двух составляющих, первая из которых касается верхнего среднего класса (9 % населения), а вторая – преимущественно богатых (1 % населения).

В первую очередь неравенство денежных доходов все в большей степени конвертируется в неравенство символическое. Часы за 50 000 долларов с точки зрения своей практической ценности почти никак не отличаются от часов за 10 долларов. В этом нет ничего нового. Точно так же, когда-то одежда, расшитая золотыми галунами, не согревала лучше, чем сделанная из грубого сукна. И дорогие часы, и золотые галуны отвечают другой цели: демонстрации статуса.

В условиях, когда общий объем ресурсов, создаваемых обществом, не сильно отрывался от объема ресурсов, необходимых для простого выживания, расходы в большей степени направлялись на приобретение реальных объективно существующих «полезностей». Неравенство носило в большей степени объективный характер и означало, что кто-то сыт и в тепле, а кто-то частенько голодает, физически тяжело работает и не всегда знает, где переночевать. Сегодня в развитых странах подавляющее большинство расходов верхних доходных групп направляется на оплату статусной составляющей в цене товаров и услуг, конвертируется в лейблы на одежде и капотах машин. Таким образом, значительная часть неравенства в потреблении носит сегодня субъективный характер, существующий лишь в сознании населения, а не в его объективном качестве жизни.

И здесь нельзя не вспомнить про позитивное свойство неравенства стимулировать созидательную деятельность.

В условиях, когда реальное качество жизни верхнего и нижнего среднего класса практически не отличается, а при этом верхний средний класс тратит на работу больше своего времени, в среднем имеет лучшее образование (прошлые затраты труда) и лучшие компетенции, то совершенно не ясно, чего ради представители верхнего среднего класса прикладывают все эти усилия?

В обществе, которое с точки зрения любой предшествующей эпохи обладает совершенно избыточным и в реальности ненужным объемом материальных благ, символическое неравенство брендов является единственным стимулом, заставляющим наиболее компетентную часть общества тратить на работу больше своего времени, в том числе ради обеспечения благосостояния менее компетентной части общества.

В среднем у представителей верхнего среднего класса производительность труда выше, нежели у представителей нижнего среднего класса. При этом верхний средний класс платит больше налогов, по сути, покрывающих различные социальные программы, бенефициаром которых выступает преимущественно нижний средний класс, и общественные блага (образование, здравоохранение, дороги), которыми пользуются все.

Поэтому символическую разницу потребления между этими двумя группами можно рассматривать как дань уважения, которую нижний средний класс платит верхнему среднему классу за больший вклад последнего в обеспечение достигнутого обществом уровня объективного качества жизни, практически не отличающегося у этих двух групп.

Вторая составляющая неравенства денежных доходов преимущественно касается 1 % богатых членов общества и по сути своей сводится к неравенству прав в принятии значимых экономических решений.

Обличители неравенства часто приводят примеры вроде «восемь самых богатых людей мира обладают бОльшим состоянием, нежели беднейшая половина человечества». Однако необходимо понимать, что ни Уоррен Баффетт, ни Билл Гейтс, ни их потомки физически не смогут потратить свои десятки миллиардов долларов на личное потребление объективно существующих благ.

Значительная часть доходов по-настоящему богатых людей либо реинвестируется в бизнес, либо тратится на благотворительность. И в том, и в другом случае деньги обеспечивают возможность принимать решения, касающиеся не одного человека, а огромного количества людей: строить ли магазины или космические корабли, бороться с раком или с расширением пустыни Сахара. Беспрецедентные по мировым меркам состояния – не что иное, как концентрированное право принимать решения о том, что делать и как жить окружающим и человечеству в целом.

Причем это право в большинстве своем заслуженное. Успешный бизнесмен есть результат последовательного принятия большого количества удачных решений. Современная экономическая система постоянно производит отбор тех, чьи идеи были позитивно оценены человечеством. Оценены в максимально конкретной форме – заплаченного клиентами за созданные данными бизнесменами полезности.