Слухи о видении распространились быстро. И через какое-то время среди низших посвященных возник культ Триединого. Вероятно, сказалось желание доказать окружающим собственную значимость. Как бы там ни было, но за прошедшие сто лет культ оброс ритуалами, историей, подвигами…

– Что, и подвиги были? – удивился Дэмьен.

– Были, – кивнул Бертран. – Мало кому известно, но на Главных Тюремщиков иногда совершаются покушения. Кто-то считает, что заключенного нужно просто уничтожить, кто-то недоволен политикой премьеров, кого-то не устраивает наше влияние на консула. Причин много, и покушения случаются. А жрецы Триединого предотвращают их. Иногда ценой собственной жизни.

– А я? – растерялся Дэмьен. – Меня тоже будут защищать?

– Уже защищают. Думаешь, почему отряд Тайной полиции так вовремя оказался на месте, чтобы арестовать тебя и тем самым избавить от неприятностей? Просто один жрец сообщил другому, а тот – третьему…

– И подмога прибыла, – недоверчиво хмыкнул Дэмьен и вдруг вспомнил, что Эрнандо латал его не один. Так вот как все было… Санитар Ганс, жрец Триединого, переслал его фотографии дяде (и откуда только у него фотоаппарат?), а тот приказал полковнику Свену доставить блудного племянника домой.

– Все верно, – Бертран лениво кивнул. – Разумеется, никто не гарантирует Тюремщикам полной безопасности, но в случае чего нам есть на кого положиться.

После этого разговора Дэмьен созвал расширенный «военный совет», в который, кроме него с Сандро, входил теперь и доктор Родригес. Дэм кратко пересказал свой разговор с дядей, после чего все трое долго обсуждали, чего именно Главному Тюремщику ожидать от приверженцев Триединого: спасения или гибели. Но просидев ночь за спорами и терпким вином из Четырнадцатой коммуны, все трое сошлись на том, что Дэмьену придется держать ухо востро, а Сандро – раздобыть все возможные сведения о культе Триединого. Доктору Родригесу же отводилась роль… доктора.

Попавший в жернова бюрократической машины Дэмьен был так загружен, что почти не обращал внимания на беспрерывный вой в голове. Казалось даже, что он свыкся с этим жутковатым фоном, что все наладится, и он сможет нормально с этим жить. Ну, почти нормально. Однако случилось так, что пять дней назад Дэм не смог заснуть. Совсем. Вместо того, чтобы вырубиться после утомительного бумажного дня, едва коснувшись головой подушки, он глаз не сомкнул, вслушиваясь в хриплые завывания узника.

Когда на следующую ночь все повторилось, Дэмьен испугался за свой рассудок всерьез. А после третьей бессонной ночи отправился прямиком к Эрнандо и ввел его в курс дела, опустив, правда, некие подробности, знать о которых врачу было совсем необязательно. Удивленный и польщенный Эрнандо (мало кому Тюремщики доверяли родовую тайну) подошел к делу со всем тщанием и сразу начал пичкать своего пациента снотворным и успокоительным.

Лечение шло с переменным успехом. Доктор Родригес упорно пытался подобрать действенные препараты и дозировки, иногда даже добиваясь своего. Но к концу изнурительной недели пациенту стало кристально ясно, что долго ему не протянуть. Когда же Дэмьен потерял сознание за завтраком, упав на пол вместе со стулом и до дрожи перепугав тетю Марту, в дело вмешался Бертран. Выслушав сбивчивые объяснения племянника, он долго молчал, а потом так же долго ругался, поразив даже Дэма некоторыми забористыми словосочетаниями.

– Какого секта ты молчал все это время?! – дядюшка размашисто мерил шагами комнату племянника, исподволь наблюдая, как доктор Родригес вливает в Дэма очередной настой. – Ты знаешь, какой завтра у тебя трудный день? Утром – первый визит в министерство, а вечером мы должны идти в оперу…

– В оперу? – Дэмьен даже подавился не до конца проглоченной настойкой. – Дядя, я рассчитывал протянуть дней десять, а ты решил меня уморить уже завтра? Министерство я еще как-нибудь переживу, но, знаешь, давай обойдемся без оперы.

– Без оперы… – Бертран остановился на половине шага и, устремив взгляд в одному ему ведомые дали, задумчиво протянул: – Без оперы…

Дэмьен уже заподозрил неладное, когда Бертран стряхнул оцепенение и провозгласил:

– Мы пойдем в оперу, даже если тебя придется нести на руках. У меня появилась одна идея насчет твоего состояния, и я собираюсь ее обязательно проверить.

– В опере? – Дэмьен совсем ничего не понимал. – Ты рассчитываешь, что я усну во время действия, как делает большинство зрителей? Не думаю…

– И не надо, – грозно оборвал Бертран Тюремщик, – ты уже додумался до обмороков. Сегодня приказываю тебе лежать и пытаться уснуть. Завтра министр должен выглядеть, как статуя Первого консула в день открытия. Ты понял, Родригес? Если он не заснет сегодня ночью – ответишь не только головой, но и другими частями тела.

После ухода Бертрана Эрнандо еще долго смотрел на дверь, захлопнувшуюся за премьером, а потом как бы невзначай уточнил:

– Думаешь, он серьезно? Про мою голову и другие части тела?

– Не трясись, Эр, – Дэмьен поудобнее устроился на кровати. – Просто дай мне грассы, и я усну, как младенец. Я ведь тебе уже говорил…

– А я тебе уже говорил, что грасса не выход! – вскипел Эрнандо.

– Ну, на одну ночь, – хитро улыбнулся Дэм. – Чтобы голова и другие части при тебе остались.

– Да я скорее руку себе отрежу! Я – твой врач, а не твой наркодилер.

Сколько Дэмьен ни уламывал Эрнандо, тот стоял насмерть. И никакие доказательства относительной безвредности наркотика для организма Дэма в расчет не принимались. Вечером, высыпав перед пациентом пригоршню новых порошков, доктор Родригес проследил, чтобы все они употребились по назначению, пожелал Главному Тюремщику спокойного сна и удалился.

А для Дэма началась его долгая, мучительная ночь. Как он и предполагал, лекарства не подействовали. Тихий, но изматывающий до отключки вой не прекращался. Если бы Дэмьен мог, то просто зашел бы в Комнату и без всякой жалости придушил заключенного. Но он знал, что стоит двери лишь чуть-чуть приоткрыться, как это волосатое чудовище проникнет в сознание Тюремщика и уничтожит его.

Промучившись еще с час, Дэмьен сдался. Он тоже предпочел бы иной выход, но… Грасса поможет ему, по крайней мере на какое-то время. И дело не только в важности завтрашнего дня – просто даже его выносливости наступил предел. Или он сегодня будет спать, или завтра действительно свихнется.

Стараясь не шуметь, Дэм выскользнул из спальни и сумрачными коридорами направился к своему будущему спасителю. Комната Марка располагалась в соседнем крыле, и уже совсем скоро пошатывающийся от усталости Дэмьен стучался в нужную дверь.

Марк открыл сразу. Сосредоточенное лицо и застегнутый на все пуговицы халат подсказывали, что он еще не ложился, как, впрочем, и ожидалось. А вот присутствие в комнате младшего кузена Оливера стало для позднего гостя не слишком приятным сюрпризом.

– Проходи, – Марк приглашающе развел руками и отступил, пропуская Дэма внутрь. – Оливеру все равно пора в постель.

На этих словах Марк выразительно посмотрел на брата, сидящего в полосатой пижаме перед небольшим монитором, на экране которого один робот методично вбивал другого в полуразрушенную стену. Нехотя отложив в сторону игровую приставку, подросток поднялся и, демонстративно проигнорировав Дэмьена, с гордо вздернутым подбородком покинул комнату.

Марк выглянул в коридор и, убедившись, что брат вернулся к себе, запер дверь на засов.

– Садись, Дэмьен, – он хлопнул рукой по спинке кресла, а сам без церемоний завалился на кровать. – Нечасто ты удостаиваешь меня своим вниманием. С чем пожаловал?

– Не «с чем», а «за чем», – Дэм со вздохом опустился в кресло. – Я и вправду веду себя, как сект. Сначала избегаю, а потом вваливаюсь посреди ночи, потому что мне от тебя что-то нужно.

– Грасса, – блеснул проницательностью Марк.

Дэмьен кивнул и вспомнил, как в детстве завидовал кузену, которому учеба давалась с поразительной легкостью. Как дразнил «ботаном» – странным словом, почерпнутым из бесконечных просмотров семейной видеотеки. И как потом испугался, увидев, что Марк выворачивается наизнанку от передоза на грязном полу мужского туалета в безымянном баре Пасмурной зоны.