* * *

Хилмид, 2548-07-25 14:09

Вернон устало вздохнул и, не отрывая взгляда от многоуровневых потоков транспорта за окном, отхлебнул золотистую прозрачную жидкость. Как возвращенцу ему прописали малые дозы алкоголя, но следовать конкретно этой рекомендации Ямакава не собирался. Из настоящего, стеклянного стакана он пил давно остывший, но крепкий и отчетливо пахнущий гвоздикой чай. В комплектацию миссий первого вейва чай не входил ни в каком виде, и теперь казалось бы такой банальный напиток стал для Вернона настоящим праздником.

Хотя сегодня праздновать было нечего. Сегодня хоронили Калеба. Четвертая смерть после возвращения. И четвертое самоубийство.

Вернон откинулся на спинку кресла и сделал еще один глоток. Поставил стакан, и взамен взял со стола переливающийся зеленый кубик с реабилитационным апдейтом для умного дома. Куб считывал состояние хозяина с наклеенного на шею датчика, и пытался оптимизировать атмосферу в квартире “для обеспечения психологической адаптации…”, как значилось в инструкции. С предыдущего раза Вернон знал, что эта штука будет менять состав воздуха и освещение, подбирать фоновые звуки и показывать красивые пейзажи. И она, конечно, заблокирует окно на реальную улицу, ведь глубокий колодец, перечеркнутый змеями флайерных трасс ― это не то, что способствует “психологической адаптации”. В прошлый раз Ямакаве не помогло. Вполне вероятно, что Вернон просто что-то делал не так, но в этот раз не помогло Калебу, всегда безукоризненному в исполнении предписаний. Вернон снова вздохнул и сделал пометку в планшете. Снова откинулся на спинку. Полистал вверх-вниз длинный список подобных заметок. Программа реабилитации вернувшихся, РеаВер, такая же подробная и разработанная, как и ЭПВ, программа подготовки экспедиций первого вейва, в отличие от второй, не работала. Сколько бы заботы не изливало общество на разведчиков новых планет, возвращаясь из миссий, они продолжали гибнуть. Может, потому что ЭПВ с самого раннего возраста готовила людей только к миссии, а не к жизни после нее… а может, потому что возвращалось слишком мало.

Из пятидесяти человек стандартного экипажа, отправляющегося в первый, разведывательный вейв, обычно лишь двое-трое могли увидеть Метрополию вновь. Судьба трех счастливчиков, вернувшихся из Ада, потерявших десятки товарищей и выгоревших внутри дотла ― это не судьба дорогостоящей исследовательской миссии. Вернон закрыл глаза. Вдохнул. Выдохнул. Открыл. “Это нужно менять”.

Первый раз они вернулись из Ада всемером. Огромное число для провальной миссии. Этот факт и бесценный опыт, привезенный с Аделаира, сделал для Вернона и трех его коллег возможным второй полет. За сто шестьдесят лет программы вейвов повторно в развед-этап летало едва ли три десятка человек, да и то в основном только в самом начале, когда псих-тесты не были столь совершенны. Вернон знал, что шестеро умудрились слетать в Ады трижды, а еще двоим повезло, и во второй раз они нашли Рай. Ямакаве не повезло. Его второй развед-вейв, к Нью-Церере, тоже был в Ад. Но вернулось из него двадцать два человека.

Вернон выдохнул, поджал губы и открыл панель со статистикой. Единственное, что хорошо работало в РеаВер, это модель оценки времени вероятной продолжительности жизни. Для Калеба ― погрешность меньше недели. Вчера почти у всех в запасе было полгода. Сегодня у троих упало до двух месяцев. И больше дюжины не проходят по тестам на развед-вейв. Он сам не проходит.

Сын вейверов, рожденный на одной из суперземель Зенона, он был из тех, кого специально выводили для ЭПВ. Даже не отбирали ― именно выводили. Самые смелые, самые сумасшедшие, агрессивные или бесконечно хладнокровные и расчетливые ― разные, но все практически лишенные эмпатии и потому непригодные для нормальной социализации и часто опасные для общества, эти люди идеально подходили для первого, самого сложного полета к неизведанным мирам… Всех их стали отбирать и готовить еще полтора века назад, когда стало понятно, что отправлять в первую же экспедицию ученых и колонистов ― это как стрелять по средневековым стенам микроскопами. Эпоха, когда полет в космос был наградой, и туда отправлялись только самые лучшие из людей, миновала. Программа Ковчегов, первая попытка колонизации экзопланет, обернулась трагедией: из почти трех сотен кораблей только шесть прибыли к пригодным для заселения мирам, а большинство просто не пережило выхода со сверхсвета в нормальное пространство из-за несовершенства навигационных расчетов и двигателей.

К сожалению, получать точные данные об экзопланетных системах астрономическими методами чертовски сложно, да и способ путешествий на межзвездные расстояния приводил к перемещению не только в пространстве, но и во времени, поэтому за информацию о новых мирах приходилось платить жизнями. Программу Ковчегов пришлось закрыть, а процесс колонизации разбить на три этапа-вейва: разведку, основание базы и собственно колонизацию. Вероятность успеха первой экспедиции к новой планете катастрофически мала, к тому же примитивные двигатели предыдущего поколения кораблей стали перерождаться в локальные гравитационные аномалии, делая навигацию в потенциально перспективных системах непредсказуемой, а порой и разрушая их, вышвыривая Ковчеги в неведомом направлении и тем самым создавая угрозу уже заселенным планетам. В итоге, человечество вынуждено было посылать развед-вейвы иногда лишь для того, чтобы обезвредить ядро древнего звездолета.

Это страшно. Большинство людей не в состоянии выдержать психологического напряжения встречи с огромной, безразличной, непредсказуемой и опасной пустотой. После нескольких неудачных попыток, для экипажей развед-вейвов удалось определить, что некоторые специфические социо-модели команд гораздо эффективнее прочих. Правда, в то время соответствующие тесты были просто как каменные рубила по сравнению с лазерным резаком, и поэтому активно собирались генетические материалы и половые клетки будущих разведчиков. Сложные генетические паттерны были найдены даже раньше, чем построены необходимые модели психики, и вейверов стали выводить. Вернона воспитывали в специальном лагере с самого первого дня, его родители погибли в двух разных Адах еще до его рождения. Теоретически, он должен был последовать за ними и в свои девятнадцать сгинуть одним из первых в Аду Аделаир. Все привыкли к тому, что вейверы не возвращаются. Доктор Ямакава это изменил. Дело оставалось за малым: сделать так, чтобы, возвращаясь, вейверы не продолжали умирать.

Планшет тихонько зажужжал сигналом вызова, и Вернон тут же тапнул иконку ответа.

– Привет, Мир.

– Привет, Вер. Встреча с Робертом сегодня в три часа.

– Я не пойду. Сегодня нет смысла.

Широкое, открытое лицо Владимира Семенова на экране не дрогнуло ни единым мускулом, но Ямакава заметил, как друг внутренне напрягся.

– Кто?

– Калеб. Говорить с Робертом не о чем.

Мир внимательно всмотрелся в лицо собеседника. Он знал, что где-то там, глубоко в холодных, желтых глазах спрятано горе по погибшему товарищу. А рядом ― неумолимые цифры результатов психологического моделирования. Калеб был не выведенным для ЭПВ, а отобранным, и единственным из команды, кто, хоть и на самом краю, но попадал в пятидесятый перцентиль второго вейва. Он был практически обычным, и с ним у людей Ямакавы были все шансы полететь к звездам снова, но уже не в развед-экспедицию, а в базовую. Не в глухую неизвестность, в эфемерной модели которой астрономы углядели намек на возможность колонизации, этакий торт из парсеков враждебной физики и химии с вишенкой непогашенного движка Ковчега неподалеку. Нет, с Вудвейла разведка вернулась в полном составе. Планета была пригодной для жизни. Вейверы называют такие Раями.

– Я тогда один схожу. А потом заеду к тебе и проверю, что ты там пьешь!

Вернон криво ухмыльнулся, и отсалютовал Владимиру стаканом с чаем.