Живущий без племени раскачивался, сидя на корточках. Он хотел помочь. "Но как поможешь мёртвому? - думал он. - Похоронив. Да умер ли этот мертвец?!"
Солнце по-прежнему освещало лежавшего, но едва, вскользь, всё больше скрываясь за макушками деревьев. Зыза вздрогнул, когда внутри лежавшего человека что-то зажужжало. Тихо, как мошка над ухом. Лицо человека будто порозовело, а содранное пятно стало затягиваться на глазах. Человек что-то сказал.
- Да, он из них, - сказал Живущий без племени. - Старейшины рассказывали, как люди из племени Домов на воде залечивали свои раны. Раны затягивались на глазах. Сам я не видел.
Пятно исчезло, будто его и не было, и Зыза подумал: "Он совсем вернулся. Значит, и оттуда возвращаются? Вернулся бы Шушик".
Человек вдруг сказал:
- Переложите меня на солнце.
Живущий без племени растерялся. Он задвигался, принялся что-то поправлять, убирать какие-то травинки и листики, вынул нож из-за пояса и опять сунул его обратно. Засуетился от того, что понял. Он понял сказанное потому, что лежавший человек заговорил на языке его племени. И прошептал:
- На солнце, он просит переложить его на солнце. Погреться хочет? Сколько он пролежал здесь? В кустах?
Старик подсунул руки под человека, будто мог унести его один. Но нет, он вскинул глаза на Зызу. Тот понял и ухватил за ноги.
- Он странный, - бормотал Живущий без племени, взглядывая на Зызу. - Но старейшины говорили, что есть разные люди и разные края. Если ты не всё видел, то можешь ли говорить, что кто-то странный. Может, ты странный для других.
Дотащились на берег они только на следующий день к вечеру. Мёртвый человек так и не сказал за всю дорогу больше ни слова.
Зыза несколько раз бросал ношу и уходил по верху вперёд. Кричал издалека старику звериными голосами, хотел, чтобы тот бросил всё и шёл за ним к берегу. Но Живущий без племени ругался и говорил с ним так, будто он оставался рядом:
- Ты зверёныш. Совсем зверёныш. Я не могу его бросить. Отец смотрит на меня, они все смотрят.
Старик в первый раз растерянно остался сидеть возле брошенного Зызой человека. Думал, что сейчас передохнёт и опять потянет, потащит. Дотащит, не может не дотащить... Племя ему не простит. Он давно придумал, что они все смотрят на него. Тогда и придумал, когда потерял их всех. Отец не бросил бы человека из племени Домов на воде. Старик задремал...
А Зыза вернулся. И они переночевали в заброшенной медвежьей берлоге.
В следующий раз Живущий без племени, оставшись без помощника, достал силки и связал ветки, а уложить немёртвого мертвеца не смог, сил не хватило. Собрался уже устраиваться на ночлег, но появился Зыза. И они опять двинулись в путь.
Старик иногда кричал:
- Ты быстро идёшь, куда так тянешь?! Тогда тащи нас обоих, я скоро сам буду как мертвец!
Зыза огрызался. Или вдруг принимался ставить ноги косолапо, раскачивался и кряхтел, дёргая и перекашивая носилки с мертвецом. Живущий без племени смеялся тихо, из последних сил. И они опять умолкали.
Уже к ночи дошли до берега. Долго не могли решить, что делать с ношей. Таскались с ним по берегу и ругались. Каждый на своём языке.
- Оставить на берегу? - говорил Живущий без племени, устало перекладывая сучковатые ветки в руках, топчась на месте, но не двигаясь к пещере. Галька скрипела под его ногами в темноте.
"Это ы!" - думал Зыза, но старик уже возражал сам себе:
- Так ведь все звери ночные сбегутся, не отобьёшь. - И поворачивал к пещере.
- У! - коротко отвечал из темноты Зыза, торопливо подпихивая старика носилками. А Живущий без племени ворчал:
- В пещеру затащить... Не знаешь, что ждать от такого, ведь мертвец, но разговаривает, что у него в голове? - И поворачивал с носилками к реке...
В конце концов решили всё-таки уложить в пещере.
- Если ему опять отгрызут лицо, племя меня не простит, - сказал старик, умащиваясь на своей лежанке. - Он конечно умеет отращивать новое, но я не смогу спать спокойно.
Зыза уже не слышал, что говорил Живущий без племени. Он спал, свернувшись калачиком на выходе. Он сделал всё, что мог...
Утром человек из племени Домов на воде проснулся. Он обошёл старика и Зызу, выбрался из пещеры. Солнце только вставало на горизонте. Было сыро и серо, но розовым уже отметился рассвет. В золе возились длиннохвостые твари. На болотах кричала клокча тоненько, надрывно и одиноко. Дул холодный ветер, кружились листья и падали в воду. На другой стороне реки в тумане плыли рога. Человек казался чужим на берегу, он что-то говорил, поднеся руку ко рту, поправлял тощий прутик, выросший нелепо за ухом. И вдруг два раза присел. Потом подпрыгнул на месте, помаршировал. Руки бросил в песок, прошёлся на руках. Опять что-то сказал. Как если бы проверял, все ли кости у него работают, и рассказывал это кому-то невидимому.
Большая тень накрыла его. Блестящая птица, похожая на мёртвую ночную тварь летягу, зависла невысоко от земли. Такую повстречать - из леса живым не выйти. Хорошая примета, если ты её встретил мёртвой. Птица и была мёртвой. Какой ещё она могла быть? У неё отвалился бок, а она висела над землёй, будто только что не располосовало ей тушу. Человек из племени Домов на воде забрался в неё...
Человек забрался в машину, поднялся в воздух, сделал круг. Берег реки, чернеющая полоса угрюмого леса, такое далёкое затерянное во времени утро, двое спасших его - они всё-таки проснулись, увидели, а надо бы исчезнуть незаметно, будто и не было его, исследовательским машинам во времени не положено обнаруживать себя. Но эти двое... если бы не они. Могли не найти, не обратить внимания, пройти как мимо гниющей развалины, бросить... или похоронить, с бусами и орехами, это навсегда, тогда до солнца ему не добраться бы никогда. Разве что какой-нибудь археолог откопал бы через много тысяч лет и сломал бы голову: "Чёрт, ну откуда здесь это..."
