Удар вышел подлым, мерзким, совершенно недостойным того высокого уровня политических игрищ, куда они все каким-то образом забрались. Джил почти до боли сжала челюсть и отчаянно боролась с желанием перепрыгнуть мили и города, чтобы с особой жестокостью выцарапать глаза улыбчивой твари.

– Мистер Сандерс, вы забываетесь! – взвыл с экрана ведущий, который, наконец, нашёл в себе силы и облёк в слова искреннее негодование. А обещавший хранить тишину зал взорвался криками, требуя то ли линчевания, то ли немедленного медицинского заключения. – Вы нарушили правила и получаете предупреждение…

– Заткните рот этому придурку! – не выдержал Макс, на которого немедленно зашикали.

– Не надо, – раздался негромкий, но удивительным образом перекрывший царившее безумие голос.

Бен поднял руку и молча попросил у страны тишины. Он подождал, дав толпе успокоиться, а затем посмотрел прямо в камеру. И Джил почувствовала этот взгляд – чудовищный в своей решительности, предназначенный только ей одной. Казалось, ни расстояние, ни бездушность цифровой техники не смогли убить попытку Бена докричаться и… Попросить прощения? Господи, о чём он вообще? Это же не его вина, что всё так обернулось. Они не предполагали! Не думали, что… Или нет? Что если Бен знал, как ударит противник, и именно поэтому не выглядел ни шокированным, ни возмущённым. Догадывался и ничего не сказал, потому что прекрасно понимал – Джиллиан потребует всё отрицать. Опровергнуть обвинения, тогда как вопреки всем договорённостям муж готовился сделать наоборот.

– Я отвечу своему оппоненту, как того предписывает регламент наших дебатов, – произнёс Бен, а Джиллиан взглянула на удивительно мирно сидевшую рядом Эмили Ван Берг. Значит, Бен действительно знал…

– Две минуты ваши, вице-президент Рид, – обречённо согласился ведущий.

– Благодарю. Не думаю, что использую их все, – кивнул Бен и едва заметно улыбнулся, когда чей-то залихватский свист поддержки взвился под унизанный софитами потолок. – Я всего лишь хотел сказать, что согласно Конституции и Биллю о правах… Согласно этическому и профессиональному кодексу. Согласно любой морали, моя семья имеет право на частную жизнь. Что равно как и любой гражданин, моя дочь имеет право на медицинскую тайну, а я имею право подать на вас в суд, сенатор. Но сейчас не время и не место для подобных разборок. Вы выразили сомнение в моей адекватности, моей способности управлять страной. Мне оно понятно, как понятно и то, что у каждого из нас есть шанс столкнуться с такими же трудностями, какие преодолевает моя семья. Глупо скрывать то, что однажды стало бы известно всем, но мы всего лишь хотели оградить дочь от излишнего внимания. Но раз сенатор Сандерс настаивает…

– Вы вправе не отвечать на личные вопросы, – вклинился ведущий, но Бен вежливо отмахнулся.

– Мы в том поле, где стирается личное и общественное, – усмехнулся он. – Так что… Да, моя дочь отличается от других детей. Да, у неё много проблем, но она хорошо отвечает на терапию. Да, у неё есть все шансы стать полноценным членом общества, в чём заслуга моей жены, которая сейчас находится с нашим ребёнком и не смогла сегодня присутствовать. И да, я горжусь своей семьёй. Но скажите мне, Джонатан, почему за ваши опасения должны отвечать они, а не я? У вас было четыре года, чтобы оценить меня, моё поведение и, как я вижу, подкупить врачей.

Гул голосов на секунду прервал Бена, но одна лишь поднятая рука снова вернула в эфир уважительную тишину и почтительное молчание.

– Так давайте же будем исходить из реальных фактов, касающихся взрослых людей. Ваши заявления оскорбительны и беспочвенны, потому что есть ряд вещей, которые просто случаются. В данном случае они произошли с моими близкими. Вы хотите поколебать уверенность людей в моей персоне через ребёнка? Это недостойно, но я не стану отвечать на вашу провокацию и что-то доказывать. Лишь скажу одну вещь… – Бен на мгновение прикрыл глаза, но тут же вернул взгляд в огромный немигающий глаз направленной на него камеры. – Иногда мы побеждаем, иногда проигрываем, наши слова оборачиваются за или против нас, но в конце всегда остаются действия. Их видит вся страна. И смею надеяться, мои дела говорят о моём психическом здоровье громче, чем любые сфабрикованные обвинения.

Бен замолчал и чуть отступил от трибуны под безумные, ошалевшие в своей ярости аплодисменты, но взгляд не отвёл. Сквозь расстояние и время он спокойно смотрел на жену. И только Джил видела, как лихорадочно бьётся на его виске пульс, выдавая скрытое от всех, кроме неё, напряжение. Как чуть побледнели плотно сжатые в небрежную линию губы. Бену тоже было непросто. Тоже тяжело. Тоже больно. Она знала, будь его воля, из аскетичного зала давно унесли бы едва живого Сандерса. Но Бен всегда был выше подобных склок.

Кадр переключился на ведущего, который, пользуясь молчанием кандидатов, решил задать третий вопрос. Что-то о военных кампаниях или, может, опять об оружии. Но Джиллиан этого не заметила. Прямо сейчас она лихорадочно пыталась просчитать дальнейшие действия. Так и не вырвавшиеся наружу эмоции были заперты, задвинуты другими мыслями и утоплены на дне рационального. И в гостиной, где восковыми фигурами замер предвыборный штаб, оказалось так же тихо, как в её душе.

Весь следующий час собравшаяся в гостиной компания молча смотрела дебаты. Говорить было не о чем. Первые часы после эфира покажут, как восприняла новость страна. И Джиллиан отчаянно хотела верить, что Бен не ошибся в своей откровенности. Ну а пока она ждала конца, чтобы по горячим следам придумать стратегию.

– Полагаю, на этом всё, – ровно произнесла Джил, когда кандидаты покинули сцену.

В голове сидело желание тоже убраться подальше от встревоженных глаз. Исчезнуть, испариться, перестать существовать и никогда… никогда не встречаться на пути Бенджамина Рида! Сама того не ведая, она снова его подвела. Меньше всего Джиллиан хотела разочаровывать мужа, но с каким-то удивительным невезением продолжала поступать именно так.

– Мы не оставим это, – сквозь зубы процедил Элвин, который был явно растерян.

Мысль, что она не единственная оставшаяся за бортом информации, показалась Джил удивительно обнадёживающей.

– Почему мистер Рид согласился на эти дебаты? Сандерс псих! Он извратит любую здравую мысль до абсурда. Рейтинги вице-президента без того высоки… – неожиданно воскликнул Макс и запустил руку в короткие, слипшиеся от обилия геля волосы.

Остановившаяся около погасшего экрана Джиллиан машинально постучала ногтями по пластиковому корпусу и бросила взгляд на спичрайтера, который раздосадованно собирал полупустые стаканчики с попкорном. Забавно, но из этого слишком миловидного юноши вышла бы неплохая модель каких-нибудь томных мужских журналов или модных домов. Эдакий тёмный ангел напомаженного порока. Но Макс отчего-то предпочёл стать гением словесных экзерсисов, обожал паниковать по любому поводу и умудрялся укладываться в самые невероятные сроки и темы.

– Сейчас важно не это, – неожиданно раздался безмятежный голос миссис Ван Берг. Поднявшись следом за Джил, Эмили подхватила два последних ведра и спокойно сунула их в руки покрасневшего Макса. – Думаю, вам всем нужно проветриться, прежде чем принимать решения.

Первая леди подплыла к нависшему над камином зеркалу и ловко пристроила шляпку на положенное той место.

– Не проводите меня, Джиллиан? – небрежно спросила она и неторопливо направилась к двери. Следом полетел нестройный хор вежливого прощания.

Миссис Ван Берг не нуждалась в провожатых и прекрасно знала каждый гвоздь этого дома. Но намёк прозвучал, а потому Джил не посмела проигнорировать просьбу столько сделавшей для них с Беном женщины. Эмили вообще никогда ничего не делала понапрасну, значит, и в этот раз нашлись причины.

– Это было грубо, – неожиданно проговорила Ван Берг.

Уверенно держась за перила, она встала на верхнюю из ступеней, и эхо голосов ухнуло вниз. Столь поздно даже этот дом казался пустым. Где-то сухо тикали напольные часы.