— Но ты не переживай, — она улыбнулась и поцеловала его в макушку. — Мы сможем вернуться к ним. Только сначала тебя немного подлечим.

— Как… Я… Смог… Вернуться?.. — слова царапали горло словно наждачная бумага, но Мамору был слишком упрям, чтобы ждать выздоровления и потом задавать нужные вопросы, ответы на которые он жаждал получить здесь и сейчас.

Усаги вздохнула и щекой прижалась к его волосам.

— Потому что ты сильный — как я и говорила. Гораздо сильнее меня, потому что ты смог выжить после того, как я ос…тавила… тебя… там — её голос задрожал, и Мамору неловко погладил её по спине, пытаясь облегчить её боль.

Ты не виновата, моя милая Оданго, — хотел сказать он, но не мог.

Однако Усаги поняла его, потому что облегчённо выдохнула и, украдкой утерев слёзы, сильнее прижалась к нему. Мамору на ощупь поцеловал её в плечо, потом в шею и замер, наслаждаясь её долгожданным теплом, о котором даже мечтать не смел.

Ему было больно видеть синяки на нежной коже, оставленные его же пальцами, когда по приказу Берилл душил её. Мамору ненавидел себя за безволие и то, что не мог противиться силе Металлии, и знал, что никогда не сможет простить себя.

— Если тьма — это часть твоей души, значит, так тому и быть. Но ты не можешь мне запретить любить тебя лишь потому, что ты тёмный. Ты — это ты, бака-Мамору, и мне без разницы, плохой ты или хороший.

— Я… Мог… Убить… Тебя.

Он выпрямился и внимательно посмотрел на неё. И Усаги увидела всю боль и отчаяние, что плескались в его сознании. Но разве можно сопротивляться Хаосу в душе?

— Но ты смог вернуться, — улыбнулась она и, потянувшись к Мамору, крепко обняла его; подняла голову и хитро прищурилась. — Мог бы, да. Но ведь не убил. Потому что…

— …люблю… тебя, — выдохнул он.

Усаги покраснела и, смущённо улыбнувшись, лбом прижалась к его лбу. Мамору обнял её — крепко-крепко — не желая отпускать, чему Усаги была только рада.

— Ты — мой, — прошептала она, губами касаясь его губ. — И если темнота — часть твоей сущности, я с радостью приму её. Только не покидай меня больше.

— Никогда, — отрывисто пробормотал он, отвечая на поцелуи.

А на небе медленно расцветали розовые бутоны облаков: жизнь праздновала торжество над смертью, а свет ласкал и принимал в объятья одинокую тьму, что так нуждалась в утешении и любви, которых никогда не испытывала прежде…

========== У — Уют ==========

— Вааа, какая красота!

Усаги — а это была именно она — первой выскочила из автобуса, чтобы поскорее увидеть конец их путешествия: уютный домик на краю небольшого городка, затерявшегося в горах Аляски.

Очередные зимние каникулы друзья решили провести там, где было как можно больше снега, мороза и пушистых ёлок, облачённых в сверкающие инеем наряды. Ещё в начале декабря ребята из «Трёх Огней» вместе с Мотоки забронировали билеты и гостевой дом в одной из деревушек в горах Аляски, чтобы на следующее утро после Рождества они все могли отправиться в путь. Пару часов полёта, ещё несколько — тряска в автобусе, и вот — вся честная компания была наконец-то на месте.

— Да, мальчики молодцы, — улыбнулась вышедшая на воздух следом за Усаги Минако. — Постарались на славу.

— Жаль, что автобус получше выбрать не могли, — вяло пробухтела Рей за их спинами.

Слегка позеленевшая, она, пошатываясь, вылезла из автобуса и слабо кивнула Мамору, который придерживал её за руку. Минако, обернувшись на голос, тут же бросилась к подруге и успела подхватить её за минуту до падения в сугроб. Рей укачало под самый конец их поездки, и чувствовала она себя препаршиво: даже не могла пожурить Усаги, чтобы она слишком резво не носилась по сугробам и не выкрикивала слова про «ужасную прелесть» и «кусачий снег».

— Пойдём, тебе нужно прилечь, — Минако осторожно, но настойчиво потащила Рей к домику. — У кого там ключи? Давайте, идите открывать.

— У Мотоки они, — отозвался Мамору.

В отличие от девочек он вышел с сумками, а не налегке: на одном плече у него висела собственная, а на втором…

— Эй, Оданго, ты своё шмотьё забирать будешь или как? — крикнул Мамору, однако и не надеялся, что увлечённая зимними пейзажами Усаги его услышит.

Но она услышала и даже более того — сама подошла, злобно сверкая глазами. Шапка съехала у неё на бок, чёлка растрепалась, а покрасневшее личико показалось Мамору самым милым на свете. Конечно, признаваться в этом он не собирался. Должна же быть и у него какая-то маленькая тайна.

— А тебя не просили хватать чужое, — нахально откликнулась она и вцепилась в лямку розовой с черными узорами сумки. — Вот она я, отдавай давай.

— Нетушки, — усмехнулся Мамору. — Нечего было расшвыриваться вещами в автобусе. Не отдам.

Усаги сердито топнула ножкой и надула губы. Чиба всегда любил сказануть такое, от чего она ужасно раздражалась. Такое ощущение, что у него была патологическая любовь к её бессильной ярости и гневу, которые Усаги испытывала, когда Мамору только-только стоило начать язвить и отпускать шуточки в её сторону.

— Ты бы хоть сам себе не противоречил, а? — пробурчала она и снова попыталась забрать свою сумку. — Ма-мо-ру! Да что же ты за бака такая?

— Самая натуральная, смею заметить, — фыркнул Мамору и только посильнее сжал лямку.

— Сейя! — завопила вдруг Усаги в ухо мимо проходящего Сейи — двоюродного брата Мамору, который даже больше походил на родного, чем на кузена. — Скажи ему!

Сейя поправил рюкзак за плечами и обезоруживающе улыбнулся. Однако слова его противоречили внешнему спокойствию:

— Сами разбирайтесь, — закатил глаза он и поскорее пошёл к дому — Мотоки уже возился с дверным замком, и всем хотелось поскорее добраться до долгожданного тепла.

— Да вы офонарели тут все, — принялась ворчать Усаги, недовольно хмуря брови.

Кажется, это стало последней каплей в терпении Мамору, которое Усаги за всё время поездки проверяла на прочность. Он честно старался до победного конца терпеть все её выходки, однако система дала сбой.

— Это кто офонарел-то? — немного осторожно начал он, но в голосе уже чувствовалась угроза.

Мамору сурово поглядел на Усаги, не ожидавшей такой резкой перемены настроения. Она ойкнула и сделала шаг назад. Тяжело сглотнув, Усаги передёрнула плечами и нервно улыбнулась:

— Ты! Кто же ещё?

— Ах, я, да? — лицо Мамору потемнело: то ли от злости, то ли от ярости.

Он тоже сделал шаг вперёд, но Усаги отступила на целых два. Она прижала руки к груди и внимательно следила за каждым — буквально малейшем — действием Мамору, гадая, что он предпримет буквально через секунду.

— Конечно, ты, — нахально отозвалась она, хоть и понимала, что была немного не в том положении, чтобы дерзить. — Только ты один и можешь офонареть да так и остаться стоять столбом.

Усаги знала, что перебарщивает. И точно знала, что будет дальше. Однако она продолжала изводить Мамору, довольно наблюдая, как в его глазах загорелся огонёк азарта: поймать строптивую Оданго и проучить её как следует, чтобы больше подобных выходок не проворачивала. Но они оба знали, что она продолжит ехидничать, как и Мамору, в принципе, тоже продолжит огрызаться, а потому и не особо себя ограничивала в выражениях. Но какие-никакие рамки всё же старалась держать.

— Оданго. Беги, — процедил сквозь зубы Мамору. — Даю тебе три секунды.

— Мамочки! — с визгом Усаги бросилась прочь.

Ровно через озвученное время Мамору метнулся следом за ней.

Проваливаясь в снег, оглядываясь на преследователя, Усаги петляла по двору. Она надеялась, что Мамору устанет бежать за ней, однако он, наоборот, не сдавал позиций и пребывал в «отличном» расположении духа. Остальные уже зашли в дом, махнув рукой на очередные пререкания небезызвестной «парочки идиотов», как прозвали Усаги и Мамору на десятой улице, которая была свидетелем почти каждой их мелкой или крупной ссоры.

— Оставь меня в покое! — выкрикнула Усаги. Голос её прерывался, а воздух из лёгких вылетал с хрипами из-за неправильного бега.