Спустя две недели Усаги всё-таки соизволила выбраться на более длительную прогулку, чем поход в магазин. Закутавшись в тёплую чёрную шаль, она медленно брела в сторону кладбища — сегодня была годовщина смерти родителей, и Усаги не могла не сходить проведать их.

Она выбралась «в свет» вечером и очень надеялась, что ближайший цветочный магазин не будет закрыт по случаю слишком позднего времени. Но Усаги повезло, и вскоре она с цветами уже шла меж стройных рядов памятников, выискивая те, что были нужны ей.

Наконец, искомое было найдено.

— Здравствуйте, мам, пап, — она присела рядом с памятниками и положила матери и отцу по красной гвоздике. — Я… В последнее время столько всего случилось. Мне так холодно и больно… Сама не понимаю, почему, — Усаги шмыгнула, украдкой утирая слёзы. — А ещё я рассталась с Алом. Он хороший, правда. Но я почему-то больше не могу видеть его рядом с собой, — закусив губу, она отчаянно старалась не разрыдаться ещё сильнее. Но слезинки продолжали стекать её щекам, и Усаги ничего не могла с собой поделать. Было слишком тошно и больно.

Она провела у памятников родителей целый час, рассказывая им, что успела пережить за год. Усаги нужно было кому-то выговориться, и могла она это сделать только здесь. В окружении праха давно усопших людей. Мёртвые же никогда не будут смотреть с осуждением.

Стемнело. Усаги засобиралась домой. В полной темноте она всегда плохо ориентировалась и всегда старалась прийти домой как можно быстрее.

— Надеюсь, что в этот раз не заплутаю, — добродушно пробормотала она, вспоминая, как однажды потерялась в собственном районе и только своевременное появление Макото не дало ей уйти куда-то не туда.

Усаги осторожно шла между памятниками, рассеянно скользя взором по именам усопших. Столько людей, разных возрастов и сословий, здесь они были все равны. Только красота памятников различала их между собой. Но их праху было всё равно.

Когда её взор скользнул по одному памятнику, вроде бы ничем ни примечательному, Усаги вздрогнула и замерла. Она снова ощутила тот ужасающий холод на сердце, прямо как в ту злополучную ночь, когда частичка ее души умерла вместе с бурей.

Она ещё раз перечитала имя усопшего. А потом ещё и ещё. Резко сорвала с левой руки браслет, который бусинами рассыпался по земле, и уставилась на вензель на коже. Снова на памятник. И снова на татуировку.

— Этого не может быть, — она рухнула на колени перед каменной глыбой, не веря собственным глазам. — «Мамору Чиба. 03.08.1973 — 03.08.2003», — Усаги дрожащими пальцами коснулась черной строгой надписи. «ЧМ» на левой руке нестерпимо жгло кожу, а в душе выли промозглые ветра, заметая снегом вмиг остывшее сердце. Оно словно превратилось в уголёк — жалкий и холодный, который ничем теперь, казалось бы, нельзя было разжечь.

— Мамору… — Она смотрела на свою татуировку и не могла поверить, что-то, что происходило сейчас с ней, было взаправду. С кем угодно — да, да, хоть тысячу раз! Но не с ней! Нет, нет! Пожалуйста!

— Чиба Мамору, — Усаги пустым взглядом тупо смотрела на памятник.

Сил плакать или кричать уже не было. Хотелось отрешиться от всего и навсегда остаться тут, подле него. Она знала, что это было правдой. Что её «истинный» — в виде праха лежал тут, в земле, оставив Усаги одну, так и не встретившись с ней. Неистовая буря была две недели назад. В ночь на третье августа две тысячи третьего года. Мамору умер, не дождавшись её. А она ничем не могла ему помочь.

— Нет, нет, нет, — отчаянный крик еле-еле пробился сквозь комок в горле, и Усаги зарыдала. Навзрыд, захлебываясь в собственных слезах. Надрывно, с хрипом, словно вся боль, всё горе, наконец, нашли выход в виде рыданий. Она цеплялась за острые камни памятника, прижималась лбом к надписи, и захлёбывалась от боли. Кажется, уже ничего не будет, как прежде.

Усаги не знала этого человека, Чиба Мамору. Но явственно ощущала, что её душа навеки связана с ним, только с ним одним. Однако… Всё оказалось в прошлом. Он ушёл, а она осталась.

«В реальной жизни не бывает сказок, Оданго».

— Я знаю, знаю, знаю! Но почему жизнь так несправедлива ко мне?!

Умом она осознавала, что это искупление за грехи, что позволила Алу чувствовать себя любимым ею. Но сердцем — выжженным до тла сердцем — не верила в карму и искупление и винила эту чёртову жизнь во всех своих несчастьях.

Позади раздались гулкие шаги. Усаги успела подумать, что провела тут целую вечность, что даже сама Смерть сжалилась над ней и пришла забрать её грушную душу из этого мира. Чтобы соединить с её «истинным» — раз и навсегда.

— Кто здесь? — мужской голос заставил вздрогнуть и сильнее прижаться к холодному чёрствому камню её личной безысходности.

Обернувшись, Усаги сквозь пелену слёз пыталась разглядеть того, кто пришёл. Но лишь смутный силуэт дрожал перед её взором, и молодая женщина, сколько бы ни моргала, не могла узнать подошедшего. Человек в чёрном приблизился и наклонился над ней.

— Почему ты здесь? — он осторожно взял её за руки и хотел было помочь встать, но Усаги отрицательно замотала головой. Она больше ни за что и никогда не покинет Мамору, в каком бы виде он не был. Даже если камнем или прахом.

— Эй, посмотри на меня!

— Просто оставьте меня все в покое! — всхлипнула Усаги и попыталась отпихнуть незнакомца в сторону.

Её рука соскользнула с камня и ударила по мужской руке. Усаги хотела вскочить и спрятаться за памятник, но неожиданная волна тепла накрыла её с головой. Запястье левой руки обожгло, а внутри словно что-то вспыхнуло огненной молнией и рассыпалось на тысячи тысяч осколков мерцающих звёзд. Усаги вскинула голову и наконец смогла увидеть лицо опешившего незнакомца.

На неё смотрели удивлённые синие глаза человека, с которым когда-то давным-давно её познакомила провальная контрольная в тридцать баллов.

— О-оданго?

Усаги непроизвольно сжала рукава его пиджака, не в силах поверить собственным глазам.

— Я… Ничего не понимаю. Я сплю. Или уже умерла… Ты всегда неудачно шутил, бака, — хохотнула она, чувствуя, как начала проваливаться в зияющую чёрными глазами пустоту. — Вот же… противный мальчишка.

Темнота накрыла Усаги с головой. Но надёжные крепкие руки не дали ей рухнуть навзничь, аккуратно подняв бессознательное тело на руки. Он знал, каково ей было в последние, потому что сам отчётливо это чувствовал, вечерами касаясь холодными пальцами тонкого вензеля «ЦУ».

— Всё хорошо, Оданго. Всё хорошо…

Комментарий к Буря мглою небо кроет…

Осталось много вопросов, да.

Возможно, мне стоит написать небольшой бонус о кое-ком.

========== Бонус «Солнце над их головами» ==========

***

Когда Усаги открыла глаза, за окном уже светило солнце, лениво пробиваясь сквозь полузакрытые занавески. В голове до сих пор шумело после вчерашнего, однако, как бы Усаги не напрягала память, она не могла вспомнить, как очутилась в собственной квартире. Воспоминания обрывались на том, как она нашла могилу своего «истинного», а в душе её что-то словно оборвалось.

— Ничего не понимаю, — пробормотала она, садясь на постели.

Голова гудела так, как будто кто-то засунул туда разъярённый рой пчёл, готовых искусать её за малейшую ошибку. Жмурясь от ноющей боли в висках и где-то в области сердца, Усаги всё же встала с кровати. Мир пошатнулся, но устоял — как и она, ухватившись рукой за шкаф. Вензель на левом запястье жёгся, причиняя дискомфорт — как будто хотел что-то сказать, но Усаги списала это на то, что вчера она узнала горькую правду; в энциклопедиях, вроде бы, говорилось про подобные симптомы у людей, когда они теряли своих «истинных». Впрочем, она могла и ошибаться — достоверно Усаги не помнила, какой именно это был раздел.

Накинув халат на обнажённые плечи (интересно, когда она успела переодеться в сорочку?), Усаги медленно побрела на кухню. В глаза как будто песок насыпали, хотелось выпить хотя бы чашку кофе и разогнать это странное состояние.