========== Буря мглою небо кроет… ==========

Людям не обязательно

быть вместе каждый день,

чтобы между ними сохранялась

глубокая эмоциональная связь.

Я. Вишневский

Каждую ночь я рвал себе сердце,

а по утрам оно снова срасталось.

М. Ондатже

***

Она вот уже в который раз возвращается домой в одиночестве. Раньше всё было совсем по-другому. Чуть ли не каждый день они с девчонками устраивали ночные посиделки, развлекаясь в меру своих возможностей. Караоке, вкусная еда, лёгкий алкоголь и танцы под оглушительную музыку. Порой в задурманенные головы приходило и желание посходить с ума, после чего на камерах телефонов иногда появлялись компрометирующие смазанные фото разной степени вульгарности. Рей и Минако частенько становились теми, кого фотографировали. Девчонки хихикали с их смущённых лиц и шутили. Женская дружба, она такая. Разнообразная.

Но прошло три месяца с их последней тусовки, а они до сих пор так и не виделись больше. А дело было всё в парне Усаги, вернувшемся из заграницы.

Алмаз ездил туда по делам на целых два года, оставив свою девушку в Токио одну. Конечно, девчонки поднимали упавшее настроение Усаги всё это время, и ещё как, но это было явно совсем не то. Она скучала и очень сильно, хоть и не показывала своих чувств и эмоций. Но вот он наконец-то вернулся, и девичьи сборища перестали быть актуальными. И Усаги, видясь днём с Алмазом, коротала долгие тоскливые вечера одна в своей большой, но отвратительно пустой квартире. Родители девушки погибли несколько лет назад, и Цукино, не вытерпев боли в душе от одного только вида собственного дома, продала особняк и на полученные деньги купила квартиру из первого попавшегося на глаза объявления. И каждый раз когда возвращалась сюда одна, понимала, что вновь осталась наедине с ненужными глупыми мыслями.

— Ну здравствуй, милый дом, — бурчала она всякий раз, как только переступала порог. Так было раньше, так было и сейчас.

Усаги стряхнула с ног ненавистные тяжёлые туфли и босиком прошла в гостиную. Пакет она оставила где-то в прихожей, не желая тратить время на разбор продуктов. Ещё успеется.

Она медленно подошла к огромному, во всю стену окну. Оно соединялось с такой же дверью и вела на просторный балкон. Но сейчас Усаги не хотелось выходить на улицу и дрожать от вечернего холода. Вместо этого она просто прислонилась лбом к прохладному стеклу и оперлась о него ладошками, пристально вглядываясь в огни ночного Токио.

Усаги ненавидела свою квартиру, но в то же время любила. Расположенная на самом последнем этаже многоэтажки, в несколько комнат, с кухней-студио, она и в самом деле нравилась Усаги. Вот только сердце как-то странно ныло, стоило девушке только погрузиться в тяжёлые думы.

Обернувшись, она окинула взглядом гостиную и кухню. Большое количество мебели досталось ей от прежних хозяев. Усаги спрашивала у посредника, кто продавал квартиру, почему никто не увёз этих вещей, на что ей туманно ответили, что у хозяина уже нет сил и желания заниматься чем-то подобным. Так ей и досталась меблированная квартира с шикарным евро-ремонтом. Безумно дорогая и огромная, режущая странной болью по сердцу. Но это было лучше, чем особняк родителей. Там бы Усаги задохнулась от тысячи непролитых слёз.

— И вот мы снова одни, — она посмотрела на левое запястье, на котором виднелась маленькая татуировка, выглядящая как две буквы, сплетённые воедино. Усаги осторожно погладила их, чувствуя, как на душе разлилось приятное тепло, и ей стало чуть менее одиноко в этом холодном мире.

Усаги всегда считала себя немного странной. Она почему-то на интуитивном уровне знала, что живёт уже не первый раз, но найти объяснение своим этим чувствам не могла. Остальные не высказывали подобного, поэтому ей приходилось тщательно скрывать свои домыслы. Иногда размышляя над этим в офисе, отвлекаясь от рабочего процесса, Усаги пришла к выводу, что во всём виновата её природная чувствительность к чему-то ненормальному, вроде гадания и всякой паранормальной чепухи. Она страшно этого боялась, но жизнь в мире, где у каждого есть истинная судьба, смягчала её внутренние страхи.

На самом деле Усаги было очень интересно, как работает эта система. Так называемые «истинные» были накрепко связаны как духовно, так и символично. На руках — чаще всего на запястьях — у каждого человека находилась маленькая татуировка с двумя заглавными буквами — одна от фамилии, другая от имени «истинного». Она оставалась на всю жизнь, а от прикосновения к ней в душе рождалась буря эмоций. Усаги очень любила невесомо поглаживать узорный вензель и, прикусив нижнюю губу, представлять, что её «истинный» испытывал те же эмоции, что и она.

Звонок в дверь прервал череду лихорадочных мыслей. Усаги вздрогнула и поспешила открыть дверь незваному, но желанному гостю. Только один человек мог прийти к ней сейчас.

— Рад видеть тебя, моя королева, — улыбнулся Алмаз, как только Усаги впустила его к квартиру. — Я скучал.

— Я сколько раз просила тебя не называть меня королевой — я вовсе не такая, — насупилась молодая женщина, но позволила себя чмокнуть в пухлые розовые губы.

— На мой взгляд — ты бесподобна, — просто отозвался Алмаз, позволив себе крепко обнять Усаги, пока она не упорхнула на кухню. Зажмурившись, она немного понежилась в его объятьях, но потом всё равно отпихнула его:

— Ужин не ждёт, — лукаво усмехнулась она и, мягко высвободившись из мужских рук, ушла на кухню.

После ужина они сидели в гостиной в компании небольшой бутылочкой вина, слушали, как за окном шумел дождь и смотрели старые фильмы, так трепетно любимые Усаги. Алмаз, конечно, клевал носом и больше налегал на вино, от чего в голове приятно шумело.

— Мне нравятся твои хвостики, моя королева, — промурлыкал он, пальцами перебирая золотистые пряди, от чего у Усаги по спине пробежали мурашки. Как всегда. — Они шёлковые, мягкие, такие уютные, — Алмаз бормотал что-то ещё, но слов было не разобрать, однако Усаги и не стремилась.

— Ещё гнездо из них свей, Ал, — хмыкнула она и осторожно погладила его по голове, слегка подаваясь вперёд.

Дождь за окном продолжал шуметь, телевизор негромко разговаривал сам с собой, а на стене плавились смутные тени в очертаниях слабого света уличных фонарей. Разум выключался, оставались ощущения, в которых Усаги сгорала всякий раз, стоило только Алу прикоснуться к ней. После его возвращения каждая ночь оказывалась очень насыщенной — скорее пересыщенной — этими эмоциями.

После близости Алмаз засыпал первым, а Усаги ещё долго лежала на своей половине кровати и, прижимая к нагому телу шёлковое одеяло, думала о чём-то расплывчато далёком, на чём никогда не могла точно сфокусироваться. Так было всегда, так произошло и сейчас.

Несколько долгих секунд Усаги смотрела на спящее лицо Ала. Протянула руку, откидывая с глаз надоедливую белобрысую прядь. Можно было бы наклониться и поцеловать его, но она не хотела.

— Я не люблю тебя, — негромко произнесла она, садясь на постели, но продолжая смотреть на спящего мужчину. — Никогда не любила.

Это была горькая правда, от которой хотелось выть волком и разодрать себе грудь. Усаги знала и понимала это с самого начала их отношений. Потому что инициалы Даркмун Алмаза никогда не подходили к тем, что укоряющим чёрным пятном смотрели на неё каждую ночь, когда она равнодушным взором скользила по точеному телу мужчины.

Он тоже знал это. Но на что-то надеялся. Потому что инициалы на его запястье упрямо показывали «UT». И Алмаз слепо верил, что у Усаги просто бракованная татуировка. Или она это так с ним играет. И раз за разом бросался на штурм башни, двери в которую конкретно для него зияли лишь надписью «передружба».

Им нравилось быть вместе, она порою очень сильно скучала по Алу в дни их разлуки, но Усаги мечтала об «истинном». Которым Алмаз не являлся.

Он предлагал ей свадьбу. И не раз. Доказывал тем, что очень многие счастливо живут в браке, не являясь «истинными». Но Усаги слишком рьяно верила в судьбу и предназначение.