— Адриан? — негромко позвала Маринетт.

Он вздрогнул, словно очнувшись, и медленно поднялся на ноги.

— Прости, — Адриан неловко провёл ладонью по волосам и смущённо посмотрел на неё. — Я позвал тебя в гости, но совсем ушёл в свои мысли. Так нельзя…

Маринетт подошла ближе и взяла его за руку.

— Что тебя тревожит? Ты с самого утра сам не свой.

Адриан вздохнул и ссутулился.

— Это может показаться странным, но…

— Давай сядем, — прошептала Маринетт и погладила его по щеке. — И ты расскажешь. Если захочешь.

Он кивнул. Заторможенно, как-то вяло, однако согласился говорить. Это уже ободряло.

Маринетт села на кровать, скрестив по-турецки ноги, и наблюдала, как Адриан сначала взял с полки небольшую фоторамку, а потом устроился рядом. Молча, без слов, он показал ей фотографию. На ней были изображены женщина и маленький мальчик: оба зеленоглазые, светловолосые, с одинаковыми весёлыми улыбками и задорным блеском в глазах.

Сердце у Маринетт ухнуло.

Она дрожащими руками взяла рамку, осторожно провела похолодевшими пальцами по стеклу.

— У неё сегодня день рождения, — негромко проговорил Адриан.

Маринетт подняла на него голову, но он смотрел куда-то в стену.

— Вернее, был бы, — вздохнул Адриан. — И после её смерти этот день всегда кажется мне таким серым и тусклым. Отцу, наверное, тоже. Он вроде старается держаться, но в этот день, как и в день её гибели, всегда с головой уходит в работу. А я остаюсь один. Наверное, это эгоистично, но… Я так хотел бы поговорить с ним о ней. Но я ни разу не решился за эти годы.

Он зажмурился, покачал головой.

— Это, наверное, кажется таким глупым и странным, правда я… Я не хочу быть один.

Маринетт пересела поближе и погладила Адриана по плечу. Внутри неё бушевала буря боли, однако это было лишь одной миллионной тех страданий, которые испытывал Адриан.

— Это совершенно нормально, — прошептала она. — Не надо винить себя за то, что ты хочешь быть ближе к отцу в эти дни.

— Ему же тоже тяжело. Я вижу, как он старается, — возразил Адриан. — И… в последнее время он даже становится похож на прежнего себя. Я думаю, это заслуга Натали, но… Нельзя же сразу перемениться. Когда ты сломан, ты… Трудно собраться заново.

Маринетт покачала головой и прижала пальцы к его губам.

— Не надо оправдывать его. Никто не хочет быть один. И это нормально.

Вот только Адриан её как будто не слышал. Всё дальше и дальше он погружался в пучину отчаяния, ломаясь под гнётом урагана внутри себя.

— Я, наверное, плохой сын. Я требую слишком много по отношению к себе, и…

Маринетт больше не могла себя сдерживать. Ей нужно было привести Адриана в чувство, и чем быстрее — тем лучше.

Она вскочила на колени и с усилием потрясла его за плечи.

— Не смей! — пылко воскликнула Маринетт, и Адриан в изумлении уставился на неё. — Не смей так говорить об Адриане Агресте! Каждый, кто знаком с ним дольше обычного «Привет-привет», подтвердит мои слова. Он самый лучший человек в мире: он замечательный сын, верный друг и самый любящий парень на свете. И если ты считаешь всё это эгоизмом… Считай дальше, твоё право, но тогда запомни, что в твоём случае это — проявление любви, а не простая прихоть!

Она говорила с жаром, уверенная в своих словах, а по щекам её струились слёзы. Как много всего Маринетт могла бы сказать ему — ещё скажет в будущем, вот только сейчас она больше не могла говорить. Комок застрял в горле, и она прижала голову Адриана к своей груди.

— И если тебе кажется, что ты один… Ты можешь этого не замечать, но я всегда рядом. Была и буду. Даже сейчас. Ничто другое — неважно. Только не смей говорить о себе гадости, пожалуйста. Ты самый лучший, слышишь?

Она почувствовала, как он крепко обнял её, ощутила, как намокла от слёз любимая блузка, однако это было — как сказала Маринетт — совершенно неважно.

Когда Адриан поднял на неё голову, глаза его были сухими, хоть и красными.

— Я люблю тебя, — выдохнул он, и сердце Маринетт остановилось. — Я люблю тебя, — повторил он, жадно глядя на неё. — И… сегодня я понял своего отца ещё лучше. Знаешь, почему? Потому что я поставил на его место себя. Я бы умер, если бы потерял тебя.

Стараясь не расплакаться, Маринетт прижалась лбом к его лбу и горячо зашептала:

— Не надо так думать. Не надо думать о плохом. С каждым может случиться что-то нехорошее. Но если думать об этом, не переставая, — то, что станет с нашей жизнью? Не лучше ли прожить один день счастливо, чем потом корить себя всю жизнь, что упустил такую возможность?

— Наверное, да, — глухо отозвался Адриан. — Но я так долго не решался сделать шаг к тебе, что сейчас боюсь напортачить во всём.

Маринетт усмехнулась и поцеловала его в нос. Затем села так, чтобы оказаться у Адриана на коленях: обоим так было гораздо удобнее.

— То же самое могу сказать и про себя. И мне жаль, что я не открылась тебе раньше, — с грустью улыбнулась она и погладила Адриана по щеке. — Я люблю тебя. Все эти годы любила. Прости, что так часто вела себя как заикающаяся неуравновешенная девчонка.

Адриан обронил смешок. Маринетт затаила дыхание; кажется, он начал медленно, но верно приходить в себя.

— Ты была очень милой заикающейся девчонкой, — улыбнулся он. — Ты и сейчас милая. Только не плачь, пожалуйста. Мне больно видеть твои слёзы, когда ты плачешь из-за меня.

Она вздохнула и поцеловала его.

— Ты дурень. Мне больно видеть лишь бледную тень Адриана Агреста, который замыкается в себе и молчит. Я хочу, чтобы ты мог рассказать мне всё, что лежит у тебя на душе. То, чем ты можешь поделиться со мной.

— Я могу, — прошептал Адриан, сжимая Маринетт ещё сильнее в объятьях, словно намереваясь не отпускать её от себя во веки веков. — Но я не хочу расстраивать тебя.

— Я расстроюсь больше, если ты отдалишься от меня, — серьёзно сказала Маринетт. — Это будет во сто крат больнее.

— Я очень постараюсь быть лучше для тебя.

— Мне этого не нужно, — покачала головой Маринетт. — Просто будь собой. Мне этого достаточно.

И она поцеловала его. Так, как не осмеливалась целовать до этого — так, как всегда мечтала, но боялась сделать что-то не так. Однако сейчас все страхи были выброшены на помойку. Остались только они одни, с обнажёнными душами и сердцами, рвущимися друг другу.

Маринетт не остановила его, когда Адриан уронил её на кровать, нависая сверху. Не остановила и тогда, когда он стянул с неё блузку и сам просил прекратить его действия, если ей дискомфортно.

— Делай, что хочешь, — прошептала она, обнимая его за шею и притягивая ближе. — Только не останавливайся.

Не было физического удовольствия, когда они стали близки так, как никогда прежде. Но душа Маринетт пела, когда она видела, с какой нежностью Адриан целовал каждый её пальчик, как он наконец-то улыбался, а глаза его сияли своим обычным задорным блеском. Это и стало истинным удовольствием для неё в этот вечер. А всё прочее — у них ещё будет. Обязательно.

Комментарий к 14 января: Буря

14 января — именины у людей с именем Эмили, поэтому я решила захэдканонить, что она с сестрой родились в этот день, и им решили дать имя “Эмили”, только у младшенькой поменяли первую букву в имени.

========== 15 января: Снег ==========

***

Утро субботы началось для Маринетт с неожиданностей.

Проснувшись, она не сразу поняла, где находилась: потолок над головой был выше и другого цвета, а в нос упрямо лезло что-то пушистое и чёрное. Оно громко мурлыкало и надрывно мяукало.

Сбоку кто-то пошевелился, и Маринетт окончательно проснулась. Она сразу же вспомнила, что было происходило вчера, как закончился вечер и как она в переписке умоляла Алью прикрыть её перед родителями, чтобы та сказала, что Маринетт собиралась ночевать у неё. Алья, разумеется, сразу всё поняла, однако затребовала чуть позже подробностей.

Вот только Маринетт ничем делиться с ней не собиралась. Это было личное, и оно останется при ней.