Этот же наглый парень, попытался взять меня за руку. Ее я излишне нервно отдернула и, сделав шаг, назад уперлась телом в стену. Ох, уж мне эти гормональные подростковые бомбы. Похоже, мне повезло, что Егор куда более толковый парень.

– Андрей, отстань от нее!

Так значит Андрей, мило.

– Я жду!

Разозлить меня сложно, но мальчик явно был на пути к этому. Неохотно парни ретировались, и только теперь я заметила, как был напряжен Щукин. После операции, с металлоконструкцией в ноге и подвешенным к ней грузом в семь килограмм, трудно было сохранять достойный вид.

– Сильно болит?

Знала что сильно, парень напичкан обезболивающим до предела, но и того было мало.

– Нормально все!

А сам откидывается на подушки, и я вижу испарину на его лбу. За две недели, что он здесь, Егор осунулся и стал похожим на тень. Не проявлял интерес ни к чему, не ругался, не противился всем врачебным назначениям, но и не принимал ровным счетом никакого участия.

Волосы парня отросли еще сильнее, появилась какая – то странно мужская щетина. Выглядел он действительно, не важно.

– Послушай, – я сажусь на край его койки и склоняюсь к нему, – ты должен говорить мне правду. Если болит сильно – значит, говоришь, болит сильно. Иначе наше лечение не сдвинется с мертвой точки. Хорошо?

Кивает.

– Итак. Из десяти баллов, насколько болит?

Изумительные глаза, такими можно передать что угодно.

– Шесть – семь. Иногда восемь.

Хорошо, что не десятка. Всегда следует оставлять, что – то на потом.

– Когда сильнее, на ночь?

– Нет, вот парни пришли, разболелась, – помолчал, – еле выдержал. Извини, за Кислого, он не со зла.

– Извините, – поправила я.

– Что?

– Обращайся ко мне на вы, Егор. Я старше тебя, и я твой врач.

Мне нужно было возвращаться в квартиру и собирать сумку. Завтра вылет.

– Извините, – передразнивает меня парень и отворачивает голову к стенке.

Похоже, его разговор окончен и парень обижен. На себя? На меня? На жизнь? Ничего, Щукин, еще научишься слушать меня и уважать.

Полет давался Егору тяжелее, чем мне бы того искренне хотелось. Вертолет аэромобильного госпиталя качало порывами ветра и кабину трясло. Каждый такой вираж отдавался болью, в ноге парня и это было видно по выражению боли на его лице.

– Сколько?

Одними губами прошептала я, так как сидела в кресле второго пилота в наушниках и рации.

Щукин показал мне четыре пальца, и это было хорошим показателем в данной ситуации. Я боялась летать, с детства в моей душе поселился страх высоты, и даже покупая квартиру, я не рассматривала варианты выше третьего этажа. Но других способов быстро и с наименьшим ущербом перевести Егора, вариантов не было.

– Вика, как вы?

В наушниках раздался голос пилота, с Сергеем Александровичем я летаю не впервые, и для него мое такое поведение не новость.

– Терпимо.

Я сжимала пальцами подлокотники, что есть мочи и, закрыв глаза, пыталась выровнять дыхание. – Вы можете перебраться в хвост, к парню.

Это – вы, резало слух. Мужчине было уже за пятьдесят, добрый такой дядечка, всегда заботился обо мне. И перебраться в хвост вертолета было хорошей идеей, но не хотелось пугать Егора своим видом. Ему и так нелегко.

– Долго еще лететь?

– Полчаса Вика. Потерпи уж.

Сглотнула накопившуюся во рту слюну и вытерла потные ладошки о штанины хирургической формы. У всех есть страхи, нужно лишь понять, откуда идут их корни. В детстве я была шустрым ребенком, что называется – боевой девочкой и видимо выпала из окна второго этажа, квартиры маминых друзей. Ух, и досталось мне тогда, благо Бог уберег.

Нужно взять себя в руки и подойти к Егору, его состояние сейчас важнее моего. Дрожащими пальцами со второй попытки, я отстегнула карабин ремня безопасности и на ватных ногах подобралась к парню.

– Как ты?

Слишком бледен, а рука горячая. Первое время после операции у него может повышаться температура.

– Ты боишься летать?

Пытается увести разговор, верный признак храбрившегося мужчины.

– Немного. Так как болит?

– Немного.

Передразнил меня Егор, но с таким лицом скорее не шутки шутить, а играть в драме.

– Егор, не ври мне. Мне нужно рассчитать дозу обезболивающего, на срок до нашего прибытия!

– Еще немного и я сдохну!

Сквозь сжатые зубы. Мне жаль парня, но препараты вредны для его сердца и печени, если ими злоупотреблять, можно посадить и то и другое.

– Потерпи Егор.

Я провела пальцами по его растрепанным волосам. Слишком запутанные и грязные. Как только устроимся, нужно придумать, как ему принимать душ.

Парень уводит голову из-под моей руки.

– Не надо.

Стесняется. Для него я женщина, а не врач. И это большая проблема, поскольку для него мне следует стать безликим существом, выполняющим порой неловкие медицинские манипуляции.

– Потерплю, потерплю.

Я не испытывала боли, я имею ввиду сильной боли, никогда в жизни. Оттого не понимала, какого моим пациентам, которым порою каждое сокращение групп мышц ударяет болью в голову.

– Молодец.

Не знала, что еще сказать. Парень спортсмен и привык к трудностям, но к боли привыкнуть невозможно, как не храбрись. Перед нею все равны и дети, и старые и беременные женщины, и богатые бизнесмены, и бездомные. Всех она поедает одинаково и так страшно видеть все это и знать, что эта проказа может прийти и в твой дом.

– Виктория Юрьевна, приземляемся.

Первым порывом было перекреститься и закричать – Аллилуйя!

– Слава Богу.

Выдал мои мысли Егор, и я широко ему улыбнулась. Молодец парень, мы сработаемся.

На взлетной полосе нас уже встречал отряд врачей реаниматологов и травматологов. Некий Калинин, позаботился о том, чтобы нам было предоставлено все необходимое.

– Волкова Виктория Юрьевна?

Меня поприветствовал широкоплечий мужчина лет тридцати пяти и представился заведующим травматологического отделения.

– Да, – я пожимаю крепкую ладонь и считываю с бейджика, – Игорь Дмитриевич?

– Ах, да, – смеется, – это ваш знаменитый хоккеист?

Удивляюсь, ибо я до встречи с Егором и слыхом не слыхивала о команде Медведей. Тем временем Егора на носилках уже катили к входу в больницу, а мне, наконец, довелось вздохнуть спокойно. Теперь ответственность за парня, не только на моих плечах.

– Устали?

А вот это мне уже не нравилось, служебные романы не для меня, и не такую репутацию я хочу здесь себе взыскать.

– Да, немного. Простите, но можно быстрее показать мне мою комнату?

Знаю я подобный взгляд и уже представляю, от кого буду скрываться в ближайшее время.

– Такой красивой девушке, трудно отказать.

Сложно перестроиться, только что ты находился в замкнутом помещении с плохо пахнувшим парнем калекой, а вот теперь перед тобой дышащий силой взрослый мужчина. Но почему то, хочется вернуться к первому….

Мне показали комнатку очень похожую на гостиничный номер, с выходом в личный душ и санузел. Даже был маленький балкончик с видом на сосновую рощу. Если абстрагироваться от того, что это больничное заведение, здесь действительно красиво. Мужчина, понявший, что сегодня ничего от меня не добьется, удалился, наконец, оставив меня одну. Позвонила маме, немного поболтав и рассказав, что смогла пережить еще один полет. Отчиталась перед Николаем Константиновичем, который конечно рвался с нами, но из-за больного сердца был вынужден остаться.

Приняв душ и переодевшись в хлопковый белый сарафан на тонких бретельках, набросила на плечи врачебный халат и решила навестить Егора. Персонал жил этажом выше больничных палат и уточнив на посту размещение Щукина, без стука вошла в одноместную палату.

Парень был недоволен, жутко недоволен чем – то. Вокруг койки валялись столовые приборы и перевернутый ужин.

– Не нравится больничная пища?

Я не спеша подняла с пола разбитые осколки посуды и сложила их в мусорное ведро.