Мама всегда повторяла, что однажды кто-нибудь обнимет тебя так крепко, что все сломанные кусочки соберутся воедино.

Не собрались мама, а все стало только еще хуже!

– Да?

Николай Константинович ответил на третьем гудке.

– Добрый вечер, как вы?

– Вика? Что – то случилось?

Посмотрела на часы, какой же вечер, уже пятнадцать минут первого ночи. Стало стыдно еще больше, и захотелось нажать на отбой.

– Вика?

– Да, я хотела поговорить о Егоре Щукине.

– Я слушаю.

Минута тишины, минута на то, чтобы прийти в чувства и как можно лаконичнее объяснить свою проблему.

– Я больше не могу заниматься с парнем.

– Почему, я могу узнать?

Между нами холодно, очень холодно. Зимняя стужа. Учитель не приемлет слабости с моей стороны. Нельзя отказываться от начатого дела. Мы в ответе за тех, кого приручили.

– Да, у меня не получается.

– Причина?

Откашливаюсь. Горло сушит, и говорить становится все сложнее.

– Не можем найти общий язык.

– Это реальная причина, Вика?

Врать не хотелось, да признаться, я и не умела.

– Нет, не все.

– Говори, девочка моя. Я сделаю все возможное, чтобы понять тебя.

– Я влюбилась в парня, Николай Константинович. И это мешает мне рассуждать здраво о его здоровье. Понимаете, почему я не могу, заниматься им?

Учитель какое – то время помолчал. Я испугалась, что вот он момент – я разочаровала его окончательно и бесповоротно.

– Виктория, порой я забываю о том, что ты еще так юна, девочка моя. Но я искренне рассчитывал на то, что ты понимаешь, что любовь не помеха к исцелению. Любить или нет мальчика, дело твое и сугубо личное, а вот вылечить его можешь только ты. Парень привязался, и заменить тебя сейчас другим или другой оттолкнет парня. Понимаешь, о чем я?

– Но….

– Вика, ты здоровый и умный человек, пожалей парня. Ты вполне можешь справиться с чувствами сама, а вот он с болезнью не в силах остаться один на один.

Он был прав, а я поступала эгоистично.

– Так как? Я заказываю билет, и жду тебя на чай или еще поборемся?

Я улыбнулась, да у меня не было родного отца, но у меня был самый мудрый человек на этом свете, верящий в меня, любящий.

– Я остаюсь. Но с чего начать?

– Я не знаю, что у вас произошло, и догадываюсь, что пытать тебя бесполезно. Но вот что я тебе посоветую, не бойся ранить его сердце девочка. Ты не кардиолог. Лечи его тело, а не душу. А парень если не глуп со своими чувствами справится сам.

Разговор был закончен, а я еще долго сидела, смотря в одну точку. Решение не желало ко мне приходить без боя.

Не раздеваясь, я легла спать, сон сморил меня почти сразу, и спала я в жуткой темноте, без сновидений.

С добрым утром меня!

Я неотрывно смотрела на свое отражение в зеркале и пыталась замазать бальзамом для губ отпечатки стычки с Егором. Это злило меня и придавало решительности. С этим пора завязывать. И ведь глупый мальчик сделал это специально, некая провокация с его стороны.

Черт побери, это моя карьера, я долгие годы пахала на то, чтобы добиться твердой почвы под ногами и уважения к своей персоне. И я тоже умею злиться. Редко, но лучше не доводить меня до таких низов.

Хирургические формы бывают разными. На этот раз я надела короткую белую юбку и блузку в тон. Безвкусица полная и обычно так я одевалась на советы, поверх непременно накидывая халат. Это женственный наряд, но сковывающий все тело. Но сегодня пришлось обойтись без него. Высокий каблук плетеных босоножек. Волосы вытянула плойкой и оставила распущенными. Не поленилась даже накраситься.

Нелепый вид, я не привыкла пользоваться внешностью, для проживания на этой планете, мне вполне хватало мозгов.

Взяв в руки стетоскоп и рабочий блокнот я, мерно цокая каблучками, направилась в свою палату.

– Виктория Юрьевна, доброе утро.

На посту сидела медсестра, которую я видела уже пару раз, но так и не запомнила ее имени. А зря, поскольку миловидная блондинка, улыбалась мне вполне искренне.

– Доброе, – прищурилась, вглядываясь в бейджик, – Ольга. Как Егор вел себя с утра?

– Вроде бы, как всегда. Позавтракал, сделал назначенные процедуры. Даже стал идти на контакт.

– Хорошо, спасибо.

Дверь в палату, я открыла с грохотом, ведь у меня были сильно заняты руки. Тяжкий груз для меня больничная карта и блокнот с ручкой.

– Доброе утро.

Я даже не взглянула в сторону Егора. Окинув взглядом в начале обстановку палаты, стойку с капельницей у койки и медленно скользя взглядом по проводку инъекционного материала перешла на руку парня. В него вливали столько всего, что на внутренних сгибах его предплечий образовались, синя – черные синяки.

Мы так хрупки, вновь подумала я.

– Доброе.

Парень ответил лишь тогда, когда я взглянула ему в лицо.

– Куда – то собрались?

Издевка. И так легче, видя искренние эмоции на его лице, я бы отступила, а так даже легче.

– Да, ко мне приезжает парень из дома.

Слова сами по себе выглядят комично, а срываясь с моих губ были похожи на клоунаду. Но сказанного не воротишь.

– Понятно.

Отлично. Стена, кирпичик за кирпичиком, настанет момент, когда она воздвигнется с наш рост и это будет точкой.

– Процедуры через полчаса. Приготовься.

– Буду готов, через полчаса.

Елейно улыбаюсь. А парень удивляет меня все сильнее. Никаких истерик и уговоров, ведет себя так, словно ничего и не было. Если даже в восемнадцать у него есть на это силы, то в свои двадцать пять, я просто обязана быть хладнокровной.

И я, еще раз улыбнувшись, выхожу из палаты.

– Егор, да что с тобой? Издеваешься?

Парень лежал, как не живой, и не принимал ровным счетом никакого участия, в тренировке.

– Егор!

Какой – то он теплый на ощупь, теплее, чем должен быть, а ведь в палате стоит система климат контроля.

– Виктория Юрьевна, что – то мне нехорошо.

Претворяется?

Подношу ладонь к его лбу, и с трудом сдерживаю себя, чтобы не выругаться. Кожа парня горит.

– Подожди.

Выхожу из палаты и беру на посту термометр.

– Оля, будь добра вызови процедурную медсестру, пусть сделает забор крови Щукина.

– Хорошо, Виктория Юрьевна.

Тридцать восемь и одна, пробегаюсь взглядом, в который раз по ртутной шкале. Да, что ж такое.

– Оля, cito!*

Девушка кивает и почти бегом направляется в лабораторию.

– Вик, что – то не так?

Голос парня усталый, и я пропускаю мимо ушей фамильярность, сейчас не до того.

– Егор, окна в палате открывали?

Качает головой.

– Кроме меня и медсестер кто – то заходил?

– Нет.

Никаких сквозняков и контакта, против воли кошусь на его больную ногу. После операции прошло три недели, и это было очень плохим знаком.

– Вик?

Делаю беспристрастное выражение лица. С таким я спокойно могла рассуждать о похоронах и не один мускул на лице бы не дрогнул.

– Давно ты почувствовал недомогание?

– Пару часов назад.

Проводит рукой по волосам, и я вижу, как те лоснятся от пота. Щеки парня горят двумя яркими пятнами на лице.

Паника внутри накатывает бурной волной, и я задерживаю дыхание, боясь выпустить ее наружу судорожным выдохом.

– Опиши, что ты чувствуешь?

– Голова гудит и знобит. А так ничего вроде бы.

Поджимаю губы, может, если закрыть глаза и не задавать следующего вопроса, все пройдет само? Секундная передышка, еще в институте на втором курсе нам давали проходить психологические тесты. Ваша покорная слуга, по высказыванию самого учителя психологии – стальная, как опорные конструкции моста. Выбить меня из колеи крайне сложно.

Что ж, и гуру науки ошибаются!

Выдыхаю.

Подхожу ближе и легко надавливаю на белый, как снег бинт.

– Эй!

Я вижу вспышку боли в его глазах, и мозаика складывается воедино, это – инфицирование раны.

Время идет, и Ольга приходит с выписным листком, лейкоцитоз – 10,0·109/л.,** СОЭ – 9.***