— Меня спас Влад, — призналась Кара. — Он был на ступенях, колдовал щит, но услышал шум сверху… Да и мы были обвязаны заклинанием, Влад почувствовал мою боль. А ты?..

— Сразиться я должен был, если ты выживешь. Победить раненую — не такой уж подвиг, — скривился Самаэль. — Или, если бы ты разбилась, объявить себя новым Сатаной. Поначалу я так и думал… Но ты взлетела.

— Крайне хуево я летела, будем честны.

— Да, кривовато… Мархосиас говорил, ты сразу же кинешься в бой.

— Как видишь, мы оба его разочаровали. Выпьем за это?

Они чокнулись рюмками — по кабинету разнесся тихий перезвон.

— Влад правда больше не маг?.. — любопытно спросил Самаэль, и пришла очередь Кары отвечать. — Я не верил.

— Правда. Мы с ним похожи, Сэм. Я бы не выжила без него, а он — без меня; мы упрямо тянули друг друга, за шиворот волокли, когда у нас не было еще никого, мы учились жить. Сгорающие от ярости и мести, вместе ненадолго обретали мир… Ради своего брата я отдам что угодно, вырежу сердце — себе или кому иному. Все пожертвую. И я никогда не сомневалась, что Влад тоже отдаст, ведь отчасти это я его таким воспитала.

— Ты бы пожертвовала ради Ада?

— Да, но у меня нет магии. Если б нужна была моя жизнь, я бы ее отдала, — выплюнула Кара бездумно, но тут же махнула рукой, останавливая Самаэля, решительно пытаясь договорить: — Если бы это окончило войну, я бы позволила себя зарубить. Но Мархосиас не принес бы Преисподней мира.

— А вы — сможете?

Немигающий взгляд Самаэля Кара не смогла выдержать и негромко огрызнулась демонским рычанием. В мальчике, рожденном в Аду от первой из женщин, нагло названном ангельским именем, было Рая куда больше, чем осталось в Каре, которая по капле выдавливала из себя отраву Небес.

— Ты провел здесь неделю, взглянул на Столицу. Скажи, Самаэль, им нравится наш мир?

И он не нашелся с ответом.

— Что станет с Мархосиасом?

Погрузившись в молчание, Кара терпеливо ждала, когда он поймет, как глуп вопрос. Вся Столица жаждала растерзать мага, покушавшегося на святое — или греховное, как знать. День, в который они праздновали мир, превратился в новый повод для траура.

— Казни заменили заключением для бандитов с большой дороги, — произнесла Кара. — Однако мы составляли кодексы: каждого, кто покусится на власть Сатаны, ждет смерть. Преисподняя не научилась чтить закон, но этот исполнит с радостью. Это политика — не обычное дело.

— Победитель может позволить себе милосердие — так говорил мне отец, — напирал Самаэль. Должно быть, маг и правда был ему другом, хотя Каре он не сказал ни слова.

— Наше милосердие изведал Рай.

***

Едва ли это было милосердие: очень долго Гвардия вовсе не знала этого слова, они сражались и убивали, поскольку ничего больше не умели. Не стоило Мархосиасу надеяться, чтобы они раздобрели в шатко построенном мире, что забыли виселицы и расстрелы, ознаменовавшие гремевшую пятнадцать лет назад революцию. Что из их памяти исчез в клочья растерзанный Рай. Но судить его сама Кара не могла, решение отдать его народу созрело сразу же, едва гвардейцы затащили в Ад бесчувственного покалеченного мага…

Может, Мархосиас и думал, что сражался против Гвардии и нового Сатаны, но Кара знала, что никогда не была одна. Она помнила, как громили Рай, как поднимались в революцию — все вместе, и тогда Гвардия была Адом, и Ад был Гвардией. Мархосиас хотел подчинить их — Преисподней его и судить.

Отчасти Каре чудилось, что Исход длится до сих пор. Площадь прибрали, сняли украшения и вывесили флаги черные — без серебряной вышивки, без перекрещенных сабель. Однако они снова были в парадных мундирах, а под Дворцом собралась толпа разношерстного народа. Лица у них были мрачные — тысячи глаз следили за Карой и пленниками, которых выводила охрана.

Ринка шагала тихо, неслышно — воровская привычка. Внимание стольких демонов ее ужасало, она повесила хвост, безвольно тащившийся за ней, опустила взгляд и смотрела лишь на черный мрамор под ногами. Следом вывели Мархосиаса, молчаливо созерцавшего демонов — Кара не видела страха, а наблюдала отстраненность и тихое презрение, которым он одаривал каждого, кого угораздило пересечься взглядом. Толпа зарычала, подобралась, превращаясь в единое существо, мечтающее клыками впиться в горло магу. Калечную руку обматывали пропитавшиеся черным бинты, он покачивался, но ничто не могло воззвать к жалости. Последним показался Нииран.

Еще там, в подземельях, она нередко заставала их беседующими с Волком. Приходя наблюдать за Мархосиасом и тщетно пытаясь разговорить мага, Кара подолгу болтала с ним, будто забывшим все слова. А за ее спиной переругивались старые приятели; решетка и нанесенные на нее Высшие заклинания защищали их обоих. Изменившимся, непривычно нежным голосом Волк допытывался о какой-то Баяре.

— Она моя жена, у нас две дочери, — неохотно отвечал Нииран, отвернувшись к стене, лишь бы не рассматривать широкое суровое лицо Волка. — Я не видел их слишком давно. Баяра хочет, чтобы я перестал брать заказы, но жить иначе я не умею, не получается. Мы рассорились, и я сбежал. Хотел вернуться, нужны были деньги, вот и подписался на эту работенку у Мархосиаса… Слава Деннице, он не опробовал кольцо на мне.

— Я всегда боялся, что ты погубишь ее; я хотел ее защитить, — произнес потрясенный Волк.

— Наверное, я тоже. Потому-то и возвращаюсь так редко.

— Она счастлива? — спросил Волк.

— Не знаю. Меня не было дома два года, но, насмотревшись на вас, на Роту, я еще больше хочу вернуться, — устало ответил Нииран. — Если завтра меня казнят, найди ее… А лучше — напиши. Не хочу, чтобы она думала, что я сбежал навсегда.

Цепким взглядом Нииран обшарил демонов, ища ту самую Баяру. Отвернувшись от него, Кара постаралась отрешиться, выбросить все из головы. Прежде чем выйти и встать перед троицей обреченных, она дождалась, пока появятся инквизиторы: они много времени проводили в Петербурге, которому досталось от магического импульса. В этот раз с ними прибыл и Джек, ни капли не смутившийся, смирно севший и поглядывающий на забитую демонами площадь. Наклонившись, Кара бережно почесала его между ушами, и пес лизнул ей пальцы.

Бок по-прежнему побаливал, но Кара вышла вперед решительно и быстро, не заставив себя сомневаться. За ней следовали инквизиторы, Самаэль остался позади — он сверлил взглядом спину Мархосиаса и кусал губы. Одного народ мог выкрикнуть, помиловав. Пока Кара зачитывала преступления, демоны молчали, внимательно слушали. Амулет грел ладонь. Закончив, она кивнула и вынула саблю, воздела ее в небо, чтобы даже самым дальним рядам виден был блеск.

Площадь взорвалась воплями. Выкрикивали Ринку, как и ожидала Кара, ведь ее преступления были не такими уж серьезными: за кражу кольца следовало бы судить Иштар. Кроме того, у демоницы были в городе друзья, Ринку знали, и, хотя Кара об этом не упомянула, быстро по площади прокатился слух, что она ни разу не убивала, не испачкала руки, что было редкостью для демонского народа…

Однако кричали и Ниирана, и тот выглядел изумленным, почти испуганным; должно быть, Ниирану казалось, что его в чем-то обвиняют, таким громким и бушующим был вопль. Многие помнили, как он помогал удерживать щит, да и он же стоял возле Кары и проводил связь на многие круги, пропуская через себя столько магии, что иной свалился бы. Лицо со страшным шрамом запомнили и узнали.

Имя Ринки гремело громче, и Кара сделала знак гвардейцам, чтобы демоницу освободили. Позволив снять с себя наручники, она осталась на месте, замерла, прижимая руки к груди. В глазах Ринки блестели слезы, она робко улыбалась, и ее приветствовали шумно.

Для Мархосиаса вовсе не было надежды — всю церемонию он провел будто бы во сне, безучастно глядя перед собой. Нииран не проронил ни единого слова, но его лицо болезненно перекосилось, плечи дрогнули. Он боялся умирать, но стискивал зубы, испуганно скалился.

— Я за него поручусь, — неожиданно выступил Влад, загораживая Ниирана от Кары. — Он помог мне, защитил Столицу. Без него половина наших магов прогорела бы в круге.