— Я виноват, — прошептал Иван. — Если бы не освободил его… Но я думал, это что-то значит. Что я его брат. И что с отцом они… еще могут помириться. В самом деле, неужели сердце не дрогнуло?

— Топиться вздумал, княже? — устало спросил Василий. Осекся: — Прости, сдуру говорю. Не ты бы его освободил, так жена его.

— А все-таки я виноват во всем! Не могу я с тобой в Чернигов ехать, — отрезал Иван. — Не смогу в глаза людям глядеть. И спрашивать будут, как Китеж погиб, а я не выдержу, я расскажу… Пусть не знает никто, все равно на моей совести.

Он, шатаясь, поплелся к лошадям. Даже не подумал, что надо бы поискать выживших — вдруг кому-то можно помочь? Отец Михаил учил заботиться о тех, кто нуждается… Никогда бы Иван не сказал, что духовник способен убить его брата ради общего блага — насколько раз. И теперь уже не узнаешь, не он ли отравил отца…

— Я в Чернигов вернусь, — быстро сказал Василий, пряча глаза, — им нужен князь, а когда Орда на пороге. Я не могу допустить, чтобы дом моих родителей разрушили еще раз. И чтобы кто-то снова пострадал от боярских свар. Но если будешь проезжать мимо, всегда останешься желанным гостем.

— Спасибо, — кивнул Иван. — Ты… осторожнее будь. Смотри, как бы не узнали, что ты ворожишь.

— Да я уж научился, — покачал головой Василий. Тоскливо посмотрел на невидимый мост и тут же отвернулся. Боялся — не хотел признать, что он не человек. Иван его понимал.

Поворотив коня, он вдарил пятками по бокам и скоро вырвался на большую дорогу. Совсем один. И поехал он куда глаза глядят.

***

Обернулся Вольга за околицей деревни, далеко, чтоб никакой любопытный глаз не увидел. Время было такое, что оборотню сразу же отсекли бы голову — а когда-то с уважением относились, привечали, угощения предлагали усталому путнику. Бурча себе под нос, Вольга проскользнул между утлых домишек на главную дорогу, что по тракту пролегала. Мелькали люди, и Вольга поморщился от кислых запахов человеческого жилья. К постоялому двору манил наваристый дух какой-то стряпни…

Никто не удивлялся людям, бегущим из Китежского княжества; тут таких много было. И знатные, проносившиеся верхом, а следом за ними летела громыхающая охрана, и обычные крестьяне с грязными детьми и утварью. Все тянулись прочь от буйствующей Орды и неясной силы Лихолесья. Никто не верил, что нечисть ушла.

Марью с Ваней Вольга нашел тоже по запаху — в темном углу. От них еще пахло кровью и серым прахом. Сидели, тесно прижавшись плечами, кажется, даже взявшись за руки, и, склонившись, о чем-то перешептывались. Вольга кашлянул. Надвинув капюшон плаща на лицо, Ваня настороженно вскинулся, показался хищный изгиб ножа, но, узнав побратима, успокоился. Марья медленно отставила тяжелую пивную кружку — что под руку подвернулось. Сев рядом с ними, Вольга не смог не ухмыльнуться, несмотря на то, что местечко было пренеприятное.

— Ты где был-то, опять с какой-то девкой связался? — проворчал Ваня.

— Да так, дружинники из Чернигова выживших после битвы ищут, спрашивают, я им голову задурил, — складно соврал Вольга. — С девками негусто сейчас, все по домам сидят, родители не пускают: вдруг царь Кощей нагрянет!

Он оскалился, веселясь. Ваня кивнул задумчиво — поверил. Вот так запросто. Вольга ему не врал никогда, ни разу, и теперь душа ныла страшно. Но не мог он допустить, чтобы друг снова вернулся в тот безумный круг мести, что уже переломал его — а так бы он и сделал, узнай, что брат живехонек и еще здоровее его будет. Вольга пересекся взглядом с Марьей, и она чуть кивнула — все поняла. Но ничего не сказала. Ее эта битва с Китежем чему-то научила, а Ванька…

— Как ты, получше стало? — сочувственно спросил Вольга. — На лошади сможешь держаться? Если что, я и на спине отвезу, у меня шкура мягкая, да оно дольше получится, и по лесам придется прятаться…

— Умри два раза за день, я на тебя погляжу, — огрызнулся Ваня, не терпящий жалости. — Хорошо все со мной, что ты…

Видно, с Марьей они говорили о том же, пока Вольга не вернулся.

Он еще казался… скованным. Потерянным. По крайней мере, вернулся не упырем-кровопийцей, что могло бы… принести им неприятности. Всего лишь хромал на одну ногу — наверно, это осталось еще с того плена в ордынском стане. Поначалу Вольга без боли не мог глядеть, как Ваня ковыляет, злобно шипя и опираясь на взволнованную Марью. Но в ранах кое-что понимал и прикидывал, что со временем это пройдет.

— Мы лошадь тебе добыли! — похвасталась довольная Марья. Она повеселела, смогла отвлечься — ей всегда нужно было какое-то дело, еще с начала жизни в Лихолесье. После битвы все молчала, хлопотала над Ваней, что очнулся совсем не в себе, но теперь оживала вместе с ним.

Вольга ожидал, она плакать будет по ведьме, принесшей себя в жертву Чернобогу, но Марья ни слезинки не проронила, а глядела зло и мрачно. Зато, подхваченная кинувшимся по их следу Вольгой, долетела до развернувшейся на подступах к Лихолесью сечи, ринулась в битву, вскочила на коня, с которого едва пала стрелой пронзенная ягинишна… И бесстрашно бросилась в бой, подбадривая отступающую нечисть. Была это передавшаяся ей ненадолго власть Чернобога или просто надежда, Вольга не знал. Но Марья с волкодлаками сдерживала сборное китежское войско, пока нечисть бежала через открытый Ядвигой мост.

Ядвига, когда он ее видел в последний раз, плакала кровавыми слезами. Почуяла, что ее ученик умер, с которым она постигала волховство в укромной избушке — Вольга в то время не вмешивался. Любила она Кощея, пророчила ему славную судьбу, но обычные человеческие желания все поломали. Потому и решила уйти…

Ну, а Вольга с Марьей любили Ваньку и радовались, что он остался жив.

— Может, нам тоже стоило туда пойти, со всеми, — поежившись, как от холода, вздохнула Марья. — Ты мог бы нас провести, как меня когда-то! Как они там без нас…

— Ничего хорошего нет в Нави, одна темень, вечная ночь, — вздохнул Вольга. — О них позаботятся, там есть умные нелюди, волхвы… А может, вы туда и отправились, а? Кощей Бессмертный и Марья Моревна.

— Ты эту сказочку только что придумал, — хмыкнул Ваня.

— И что, скажешь, неудачно вышло?

Они вместе пошли проверить лошадей — Вольга хотел убедиться, что их не обманули. А потом можно было и ехать: вещей у них при себе никаких не было, только немного снеди, что они в трактире обменяли на украшения, что остались на Марье.

— Мы одному купцу помогли колесо у телеги приладить, — похвалилась Марья. — А у него как раз была лишняя лошадь. Я думала, не уступит.

— Я договорился! — улыбнулся Ваня.

— Да, поэтому он так пристально на мой меч глядел. Купить, наверное, собирался…

Фыркнув, Ваня обнял ее и поцеловал в раскрасневшуюся щеку, а Марья уже привычно подставила ему плечо, чтобы не занесло.

Лошадь сердито заржала, когда увидела Вольгу. Он протянул руку, дал обнюхать. Марья подала хлебную корку, и лошадь собрала ее с ладони Вольги. Познакомились, значит. Он спокойно похлопал ее по шее. Рядом нетерпеливо приплясывал верный Сивка — волшебный конь Марьи. Не затерялся, не сгинул, а явился, стоило ей свистнуть! Марья признавалась, что боялась, как бы он тоже не ушел в Навь, и увидеть старого друга очень обрадовалась, смеялась как девчонка…

— Куда мы едем, ты так и не сказал, — напомнил Ваня.

— На север. Есть у меня один приятель в Новгороде, тоже, кстати, купец, — сказал Вольга. — Можем к нему на первое время охраной наняться, если хотите, а если нет — денег одолжит, а дальше уж сами решим. По морю отплыть, мир повидать.

— Главное, что мы вместе, — отважно кивнула Марья. Она Ваню чуть ли не на руках готова была носить — еще бы, поглядев, как он умирает…

Непривычно им было. Это Вольга привык к свободе, а Марья с Ваней все никак не могли понять, что они теперь вольны делать, что захочется, потому что пути все открыты. И что нет на них ни ответственности за чужие жизни, ни великой силы, что поменяет мир мановением их руки. Вольга над ними по-дружески посмеивался, когда Марья пыталась приказывать разносчице в трактире, как привыкла обращаться со своей верной свитой. Она смущалась, но храбро глядела, не показывала. Ваня людей дичился, боясь, как бы среди беженцев нечисти не оказалось.