========== 1. Стрела с белым оперением ==========

В лесу гулко отдавались голоса. Птичий зык и свист умолкал, оттенялся громким взлаиванием охотничьих псов, стлавшихся по земле, чуть влажной после недавнего дождя. Капелью с листьев проливалась сохранившаяся влага. Где-то впереди страшно заломило ветки, словно некто большой пробирался через валежник, отряхиваясь.

Марья пригнулась к гриве коня, чтобы орешник не исхлестал ее по разрумяненным щекам. Почувствовала, как напряглось, заходило сильное тело Сивки, когда тот единым движением перемахнул через поваленный ствол мощного дерева, раскорячившего корни. Где-то позади разлетелось пронзительное ржание, спину ей язвили окрики свиты, пущенной следить за Марьей и не допускать ее до глупостей. Но она не придержала разгоряченного коня, а задрала голову, сквозь узорочье сомкнутых крон видя просветы синего неба, и взвизгнула по-ведьмински, ликуя и радуясь.

Умный, верный Сивка лихо промчался по лесу, минуя заскорузлые пни и неожиданные прогалины, поломавшие бы ноги любому другому скакуну. Вверив себя ему, Марья гибко выпрямилась, наложила стрелу на нетерпеливо дрожащую тетиву лука. Сердце глухо ухало, стан сводило от нетерпения. Где-то там, за густым кустарником, песья свора загоняла молодого олешка, нетерпеливо кусая у копыт и заставляя гарцевать и мотать головкой. Затаив дыхание, Марья прицелилась, метя в тонкую шею, медлила — а псы все танцевали, точно лисицы. Она не хотела промахнуться…

Громкий волчий вой наполнил лес. Переливчатый, пронзительный — он полностью затопил уши и заставил дернуть рукой. Стрела ушла в кусты, прошила пышную зеленую листву и затерялась где-то. Пользуясь тем, что свора тоже притихла, зачарованная этим мощным долгим звуком, олень рванулся из последних сил и выдрался из окружения. Марья с досады послала ему вслед еще две стрелы одну за другой, но лишь увидела вихляющий круп и подергивающийся хвостик…

Она поворотила Сивку, оглянулась, привставая в стременах, чтобы понять, откуда прогудел вой. Должно быть, с подветренной стороны, раз так разнесся. Там, над деревьями, еще вились стаи птиц, тревожно хлопавшие крыльями. Она была на самой границе леса — стало тревожно, она оглянулась, вслушиваясь в шелест крон. Марья пришпорила коня, заложила пальцы в рот, оглашая примолкший лес свистом, зовя собак за собой.

Волнительное чувство не покидало Марью, пока она скакала к самому Пограничью, наблюдая, как расступаются, мельчают деревья. Конь под ней тоже стал уставать и сердито прядал ушами; Марья мерно похлопывала его по шее, шепча ласковые слова. По боку замаячила свита, переполошенная и перепуганная. Хотя Марья сама поддалась тревоге, она не могла не озирать их с шкодливой улыбкой, более подходящей сорванцу-отроку, чем королевне.

— Марья Моревна, ведь нельзя же! — первой выступила молодая ведьма Любава, поджавшая губы. Несмотря на смелый тон, она тонкими когтистыми пальчиками комкала рукав расшитой рубахи. Ее коник тоже выглядел поникшим и усталым. — Коли что случится, так нас не пощадят!

Марья выдохнула, взмахнула рукою, обрывая бормотание остальных, готовых поддержать Любаву. Обозрела десяток побледневших лиц — впрочем, кто ожидал красок от ведьм да упырей?

— Что-то случилось на Пограничье, — ловко увильнула она. — Скачите до кремля, скажите, что волкодлаки тревогу подняли. Я сама погляжу, а после вас догоню.

Видя, что спорить с ней никто не посмеет, Марья снова тронула Сивку по бокам, посылая вперед. До ее ушей не доносились ни перезвоны битвы, ни какая-нибудь другая возня, однако все равно было неспокойно. Оглянувшись на мгновение, она увидела, как свита ее разделилась: около нее осталось всего несколько всадников, в том числе и верная Любава, ставшая Марье наперсницей.

— Недоброе, моя королевна, — предрекла ведьма. — С утра было так тихо-тихо, хоть бы пеночка напела…

Лес всегда заканчивался внезапно, открывая выжженное поле, на котором еще можно было рассмотреть темные пеньки. Из своей человечьей жизни Марья смутно помнила, что после пожаров земля добреет, а на пепле вырастают новые деревья, однако на этом поле, вспаханном булатом и удобренном кровью, ничего не росло уже много лет. За полем простиралась знакомая гладь реки, через нее был переброшен широкий мост — до того крепкий и огромный, что Марья и от края леса могла разглядеть его.

Правее она увидела волкодлаков, увивавшихся возле чего-то, что лежало на земле. Плохое предчувствие заставило Марью торопливо спешиться, спрыгнуть с седла. После долгой скачки, непривычные к ходьбе, ныли бедра, но Марья досадливо отряхнула шаровары и прошагала вперед. Там мелькали серый волчий мех и сталь, слышалось звериное ворчание. Огромные, выше человека волки, ходившие на задних лапах, были закованы в лучшие доспехи, какие делали в Кощеевых кузницах. Марья давно привыкла их не бояться, так что на волчьи морды смотрела с затаенным ожиданием, а не страхом. Их вожак, которого Марья распознала по огромной секире (остальные носили обыкновенные мечи и копья), почтительно склонился перед ней и сурово рыкнул на дружину.

На траве лежал вепрь, уже охладевающий. Быстро оглядев дикого кабана, Марья нашла засевшую в жесткой шкуре стрелу и тронула белое оперение кончиком пальца.

— Это не наши стрелы, — пробормотала Марья. — Ни у кого из моей охоты не было стрел с белым оперением! — возвысив голос, повторила она, и остатки свиты поддакнули. Среди них белый цвет считался недобрым — приманивающим промыслы Белобога, который, уж конечно, не мог желать нежити удачи на охоте. — Откуда это?

— Сдается мне, моя королевна, это стрелы из Китеж-града, — склонив лобастую голову, ответил волкодлак. Тяжелый хвост колотил его по задним лапам, чуть согнутым в поклоне. — Когда мы учуяли кровь, вепрь был уже мертв, а охотников мы не видели. Они не могли перейти Калинов мост, не беспокойтесь, Марья Моревна, — преданно пообещал он.

Марья распрямилась. Ей было жаль вепря. И жаль, что загнала его не она. Не зря с утра мамки-няньки шептались, что охота не пройдет удачно — якобы вчера вечером видели на небе светящиеся облака… Все вокруг погрязло в дурных приметах — о том же ей толковала Любава. Она поглядела на реку Смородину, на клоки леса с другой стороны. Где-то вдалеке стоял туман, надежно скрывавший китежские маковки куполов…

— Они не могли, но зверь перешел, — рассудила Марья. — А значит, ранен он был неподалеку, на том берегу. Они охотятся впритык к Пограничью, отчего дружина не знает об этом?

В ее голосе зазвенело. Вожак волкодлаков согнулся еще ниже, замел хвостом, как виноватый пес.

— Не велите казнить, Марья Моревна, — низким, напряженным голосом прорычал он. — Мы их не чуяли у границ. Нынче первый раз, когда люди зашли так далеко.

— Люди! — не выдержав, прошипела Любава. Она оскалилась, задрав губку, и Марья увидела выступающие клыки ведьмы. Глаза полыхнули болотно. — Их жадность снова трогает наши земли!

Она словно бы напрочь позабыла, что перед ней тоже человек. Марья и сама забывала.

— Мы остановим их, — пообещала Марья — тем, кто нуждался в ее утешении, и себе самой. — Пока все не зашло слишком далеко.

***

Марья часто признавалась себе, что лес ей милее всего: там она чувствовала себя свободной птицей, смело летящей. Всю жизнь она провела в городе, лишь немного отличавшемся от этого, запрятанного в самом сердце Лихолесья. Со временем Марья научилась не замечать, что его охраняют гордые ягинишны, а не отцовская дружина, а по городу бегают анчутки, а не чумазые дворовые мальчишки — невнимательный не заметил бы разницы, — и взгляд не наталкивался на бледные лица вурдалаков.

Перед Марьиной свитой тяжело распахнулись мощные ворота. Две ягинишны, придерживавшие нетерпеливых коней, заплясали рядом, не осмеливаясь обжигать ее огненными взорами — за неверный взгляд на задумчивую королевну они могли бы лишиться глаз, норов Кощея все знали. Однако в этот раз Марья сама потянулась навстречу воинственным стражницам; она нахмурилась, выпрямила спину, несмотря на напавшую на нее усталость, расправила плечи.