Напрямую Ян смотрел на демона, и в глазах его ворочалось страшное, древнее, дикое, что вдруг заставило этого наглеца, вдвое шире его в плечах, смутиться, закашлять что-то. Если это и была магия, Кара не могла бы ее истолковать, подсознательно понимала: не подчиниться этому было невозможно. Демон, кажется, мигом протрезвел, и наконец-то понял, кто перед ним; уставился на Кару и побледнел. Исчез, забыв извиниться.
— Подкаблучник, — брякнул Корак Владу. Лицо его было настолько же изумленным, как и у них всех.
Забыв про семейное заступничество, Влад мгновенно отреагировал, метко пиная по ногам под столом. Судя по глухому стону Корака, попал.
— Щас я тебе хвост вырву, убогий. Спасай тут всяких…
Не остановившись на этом, Влад потянулся дернуть его за хвост, и они едва не свалились. Корак шипел по-кошачьи и скалился.
— Они никогда не закончат, да? — трагично спросил Ян.
Кара молча чокнулась с ним — бутылкой с кружкой. Но за снова завязавшими спор Кораком и Владом она наблюдала почти что с умилением — все выпитое позволяло расслабиться и просто повеселиться.
— Вы моя семья, инквизиторство, — ласково напомнила Кара, потрепав его по макушке, на что Ян недовольно зыркнул не утратившими черноты глазами. — Очень странная, безумная, попросту ебанутая… Но я все равно всех вас люблю. Досмерти. И я не хочу, чтобы вы, придурки, ссорились, даже в шутку. Я когда пьяная, становлюсь тоже не очень умная, но это самый подходящий момент, чтобы сказать…
— Скажешь это Ишимке, когда придешь в дрова, — жизнерадостно заржал Влад, напрочь ломая трогательную сцену. — Она тебя это… шваброй…
— Я б посмотрел, — поддакнул Корак.
Хотя бы в чем-то они соглашались сразу же.
***
— А я вот высшее боевое знаю, те ваще крышу снесет, обещаю, давай покажу! — раздался громкий залихватский голос Влада, прогремел на тихой улице.
— Заебись, давай! — с готовностью откликнулся Корак, неясно брыкнувшись.
Кара тащила его, едва справляющегося с собственными ногами, а на Яне почти привычно вис Влад. Видимо, инквизиторы частенько так возвращались домой, а вот Кара все никак не могла приноровиться, спотыкалась, грозя уронить Корака и рухнуть самой.
— Твои заклинания меня не убьют, маг! — пьяно рявкнул Корак.
Сдавшись, застонав и выругавшись, Кара выпустила его, и потому громкая фраза патетично завершилась, когда он, прошагав несколько нетвердых шагов вперед, запнулся на развязанных шнурках и обнял фонарный столб, чуть прикладываясь к нему щекой.
Яну сделать то же не позволила лишь совесть.
========== — умею калечить, а не лечить ==========
Комментарий к — умею калечить, а не лечить
#челлендж_длялучших_друзей
тема 7: взаимопомощь/забота/защита
У нас что-то среднее между всем этим; постбуря - буквально небольшая “сцена после титров”, что между последней главой и эпилогом Бури, ведь, как мы помним, состояние у Кары было неважное, а Ян куда-то ее упорно тащил. Постаралась без спойлеров) Основное тут то, что Кару лечат и комфортят, конечно.
Разрушенная Столица чадила дымом, грязнившим яркие рассветные небеса. Куда Кара ни глядела одним здоровым глазом, не слипшимся от крови, везде могла увидеть развалины величественных зданий, обвалившиеся кровли, крыши и стены, покосившиеся шпили, побитую брусчатку, заставляющую спотыкаться лишний раз. Но Кара брела вперед, опираясь на Яна, бессильно вздрагивая при каждом шаге, пронзительно отдававшимся во всем теле, от макушки до пят, от кончиков пальцев до маховых перьев невидимых крыл.
Битый камень, пепел, кровь. Вот что оставалось после победы, на чем они должны были строить счастливое будущее, которое громко обещали. Хотя войска прекратили сражение, стоило ей бросить вызов архангелам в небе, взбунтовавшаяся, нажравшаяся силы магия неплохо потрепала город, стремительным вихрем пройдясь по улицам, разметая баррикады и раненых солдат. И что от него осталось?
Чем дальше, тем чаще Кара оступалась, неровно бредя, подволакивая ногу. В груди скопился жгучий огонь, что-то пережимало и кололо — наверняка сломанные ребра. Ангельская регенерация горела едва-едва, не спасала, тлела; медленно, едва различимо стучало сердце. Кара была благодарна Яну, тащившему ее так долго и упорно, но едва могла шевелить губами, чтобы выдавить простое короткое «спасибо». Висла на нем, удивляясь, откуда в тщедушном теле столько неутомимой силы, неловко вывернув ладонь, сжимала его запястье, и это было единственное настоящее, живое, реальное, что вытаскивало из опасного забытия.
Это они превратили город в развалины, а гвардейский замок, где квартировались роты, где на плацу никогда не стихал звон и крик, — в госпиталь под открытым небом. Все расплывалось; Кара подмечала выбитые, с петлями выдранные ворота, подпалины на камне, оставшиеся от магического огня. Приходилось идти вдвое осторожнее, чтобы не наступить ни на кого… Стон и вой полнил густой воздух, пропитанный смрадом паленого.
С радостью она увидела Влада, деловито метавшегося между солдатами с носилками; он уверенно раздавал указания, успевал везде и сразу, дико размахивал руками, освещенными каким-то заклинанием. Он заставлял все работать, не стоять на месте, истекая кровью. Приложился кончиками пальцев к чьему-то виску, коротко рявкнул приказ лейтенантику, трясущемуся до сих пор, когда канонада орудий и магии стихла. Вдруг остановился, отослав прочь толпившихся рядом, — почуял, замер. Каре показалось, плечи у него трясутся, сведенные; но и мир в ее полуслепом взгляде плыл, бледнел и дрожал неверным отражением.
— Ян! — Зазвенел голос; он обернулся, улыбаясь широко, блестя глазами, но тут же наткнулся взглядом на Кару, и лицо Влада жутко перекосилось. Что-то там мелькнуло: страх, жалость, отчаяние.
Она догадывалась, как выглядит, побитая, истерзанная, точно сотню собак спустили; болело все, двигаться — невыносимо. Кара попыталась улыбнуться рваными губами, чтобы он успокоился немного, но вышло и того хуже: засочилась кровь, стало солоно во рту. Отбившись от Яна, вынудив отпустить, Кара шагнула было к Владу навстречу, но успела пройти всего-то пару шагов, прежде чем стала неумолимо падать; рухнула бы носом в песок, но упала в распахнутые объятия. Мрак слизнул все мысли. Глаза закатились.
Из того, что было дальше, Кара и половины не запомнила. Безвольно позволила оттащить прочь от остальных раненых, которым, быть может, куда хуже; если бы Кара могла говорить, сложить одеревеневшим языком хоть пару слов, непременно напомнила бы. Ей некогда было разлеживаться. Так всегда заведено: подлатал раны — и в бой. Снова умирать, на последних силах вытягивать, чтобы потом не было сил даже ползти, впиваясь ногтями в землю.
Мягкий знакомый голос диктовал ритмичные слова, точно навязчивую песенку, колыбельную, что те, которые ей пели вечность назад; но от странных напевов Кара не уплывала в сон, а пробуждалась, снова начала чувствовать. Сначала — что по ее лицу водят какой-то мокрой тряпкой, стирая потеки крови, своей и чужой, въевшийся порох и пыль. Пахло сладковатыми пряными травами, но кожу резко рвануло, обожгло, и Кара застонала сквозь зубы, стискивая их до скрежета.
Поняла, что лежала; неудобно выломилась в спине, забилась. Горячие руки — или пылала она сама? — прижали за плечи, голос зазвучал громче, надрывнее, отчаяннее. Он заговаривал раны, врачевал медленно, перебирая каждую из струн души, вытягивая те, что сочились больным, дребезжащим звуком. Все терялось в череде мутных часов. Влад почти напевал, устав кричать; над ухом шипела магия, сыпля искрами.
Ласковые касания магии — к лицу. Перед взглядом разгоралось яркое, вечное; свет обсыпался с ладоней Влада, льнул к ней, разглаживал раны, стирал вспышки агонии, усмиряя. Она выла, рыдала у него на плече, бессловесно вспоминая убитый город; не могла поверить, что война кончена, что ее не ждут на поле боя. Влад понимал без криков, читая по ее распахнутой душе, нити которой держал в руках. Непокорные, режущие пальцы нити, но в основании — страшно ломкие. Он продолжал, начинал заклинание раз за разом, хрипя, кусая пересохшие губы. Упрямей его Кара знала только себя…
