— Обидишь Влада, и я тебя сожру, — ворчит она несерьезно, но по ответственному взгляду сине-серых глаз понимает, что Ян это за шутки ни на минуту не принимает.

На правах родственника Кара отбирает у него сигарету и докуривает, довольно обжигаясь дымом — это особенно приятно, когда вокруг холод, что зуб на зуб не попадает, и начинается снегопад.

Ройс и Дир

— Вот Влада тоже эти ебучие клопы по ночам жрут, а ты говоришь, я параноик! — восклицает Дир, когда они спускаются вниз, в просторный зал, где раскиданы кривенькие, но крепкие столики.

Влада они находят в углу; вид у него какой-то потрепанный, и ворот рубашки он поправляет, когда радостный Дир пытается что-то еще сказать. Двигается на лавке, освобождая им немного места, и придвигает пару мисок с жидкой кашей.

— Устал, да? — сочувственно пристает к нему Дир. — Целый круг закрыть, еще бы! А крепко границы стоят, уже пару дней никаких легионеров, зря выезжаем охранять…

— Столько дней спокойно, а ты такой уставший, — задумчиво тянет Ройс.

Диру, кажется, не до того: он уже наворачивает кашу, о чем-то болтая. Жизнерадостный такой, громкий; Влад тоже чуть морщится, но благосклонно слушает. И голова у него забита совсем другим, проблем и без того хватает, Диру надо думать и о поисках своей названой сестры, и о войне, и о том, как бы Кара не прознала, что он покушение на нее готовил: она нынче нервная, головы с плеч летят. Некогда ему думать, с чего Влад такой странный.

А в неожиданно возникшей передышке Ройсу нечем заняться, и он рассматривает Влада, пока ест. Знает, что даже такая жидкая каша ценна, потому смакует и медлит, как и остальные солдаты, которых в полутьме таверны можно различить. У него достаточно времени, чтобы изучить Влада, усталого, но какого-то слишком счастливого. Прямо светится изнутри.

Тут рядом возникает и Ян с несколькими большими кружками — в них плескается местный травяной сбор, который по вкусу напоминает чай, но бодрит лучше крепчайшего кофе. За переменой на лице Влада следить любопытно — за мягкой, не свойственной ему улыбкой, которая мелькает, точно последний луч солнца. Он тянется за своей кружкой, касается случайно, украдкой, запястья Яна, но держит руку явно больше нужного, а после прячет довольную улыбку за широкой кружкой, отпивая горячего.

Сам Ройс следит за ними внимательно, чувствуя себя невесть каким детективом. А все равно долго глядеть не может: и неудобно как-то глазеть, и чужое счастье слепит глаза — такое спокойное, домашнее и ласковое.

— Вы двое вместе, да? — спрашивает он, улучив момент, когда разговоры о положении войск примолкают.

Вряд ли такой вопрос кто-то ожидает, но Влад только отмахивается, снова вернувшись к карте, вытащенной из валявшейся под столом сумки, и оставляет Яна самого справляться с вопросами. Наверное, есть в этом хитрый умысел, потому что инквизитор совсем несчастно озирается. Как будто побаивается чего.

— А раньше что, нет? — так искренне изумляется Дир. — Я как в Гвардию пришел… Ой.

Влад хохочет, мотая головой.

— Демоны, — объясняет он Яну. — Говорил уже, они без предрассудков, а в чем-то очень даже наивны, как наш друг Дьярвир.

— Заткнись, — ворчит Ян, озираясь смущенно. — Говорил он. Неприлично всем объявлять, сейчас у Гвардии куда больше проблем, чем обычно, которые нужно срочно решать.

— Мы ж семья, инквизиторство, надолго твоих тайн все равно не хватило, — вздыхает Влад и тянется к нему, чтобы довольно коснуться губами виска. — Они видят больше нас самих, когда нужно: хоть Дира послушай. Он иногда что-то дельное говорит.

Ян аккуратно пинает его под столом, и Ройс понимает с искренним облегчением: все и правда по-прежнему. Вздохнув, он возвращается к остывшей каше, а потом вместе со всеми склоняется над картой, в которой вдохновенно черкает Влад. И кажется, что — ненадолго — все хорошо.

========== дачное ==========

Комментарий к дачное

Вне таймлайна, но явно уже после “Tempestas adversa”, раз тут дети мелькают. Небольшое ау, где все счастливы и наслаждаются летом.

То лето они запоминают накрепко за безмолвие и долгие тягучие дни, янтарные от солнца, смолянистые, пахнущие душно — травами и полем. В Ленинградской области редко бывает столько света, но в этот раз они вытаскивают счастливую карту — или природа чует, кто обосновался в небольшом дачном поселке, окруженном с одной стороны громыхающей железной дорогой, а с другой — пышным зеленохвойным лесом; да, несомненно, провидение все знает и просто не хочет связываться, а тучи их стороной обходят. Себе дороже.

О даче они подумывали давно; сколько ни люби сумрачный город, не по рождению ставший родным, а все-таки в жаркое лето тянет за его границу, влечет неясной тоской — попробуй устоять. За плотно сбитыми домами чудится шелест ветра в деревьях, на рынке сладкую краснобокую клубнику продают горстями, а половина сослуживцев в Инквизиции с выходных возвращается посвежевшей, пахнущей дымом костров и мангалов.

С местечком везет, Кара к инквизиторской зарплате скидывается немного, вкладывается, как говорит, и им достается аккуратный участок на краю поселка, у самого въезда. Предыдущие хозяева оставляют им полупустой двухэтажный дом за хлипким на вид забором, скрипучие дачные качели, веранду, буйные заросли травы, сорняков, цветов и еще невесть чего. Славное наследство, хотя поначалу они все вчетвером (не считая собаки) стоят на месте, озадаченно озираясь, чувствуя: нежилое тут, пустое.

— И чего они так задешево продали, призраки в доме, что ли, — размышляет Влад, пока они все вместе таскают тяжелые сумки из машины в дом. Белый гравий дорожки похрустывает, по ногам бьют разлапистые ветки каких-то кустов с белыми шапками мелких цветочков.

Яну точно хочется ответить какой-нибудь колкостью, но Влад-то сам давно не мертвый, живой он, ощутимый, задыхается немного, поглядывает наверх, на солнце в зените, вытирает лоб под рогами и шипит. Припекает. Он еще думает, зря джинсы любимые надел, черные, да и рубашка эта ни к черту, сколько рукава не закатывай, а в спину довольно гогочет Кара — она у Влада гавайку свистнула, шорты какие-то и рада, носится по участку, обтесывая ноги о крапиву, порхает тут и там, как яркая тропическая птица, а за ней в приступе щенячьей радости гонится Джек. Ишим в доме заваривает чай и готовит бутерброды.

Да, чужое, незнакомое, и они слету принимаются за задачу обжить все: и домик, с виду небольшой, но в котором каждому находится угол, и участок, где стоит прокатиться косилкой и глянуть, что осталось от давнишних клумб, и кусочек леса, что за забором шумит и птичьими голосами перекликается… Работы — на целое лето.

Они стараются. Ишим занимается домом усердно; Влад совсем не знает, как она в школе училась, но теперь подозревает, что — с инквизиторским прилежанием, просиживая ночи за домашкой. Вот она и цепко хватается, тащит, как одержимая сорока, все: занавесочки, скатертки, приятную мелочевку в старый советский сервант, чтоб не пугал пустотой за стеклянными дверями. Мебели тут достаточно, не поскупились хозяева, старой и скрипучей — хоть сейчас в антикварную лавку тащи. А вот уюта не было, но со временем они достаточно захламляют дом своими вещами, чтобы начать чувствовать его своим.

Вместе разгребают участок, но плющ на беседке почему-то рука трогать не поднимается, и он растет себе на здоровье, жадно оплетая решетчатые стены. Понизу маленькими цветочками проглядывает вьюнок. Они спасают молодую елочку, которую едва сорная трава не задушила; поодаль Ишим находит кустики, Влад вроде бы уже лопату заносит, а она собой закрывает, кричит про пионы как оглашенная. Кустики зацветают чуть погодя, распускаются мясистыми малиновыми цветами, и он радуется, что кто-то за руку дернул и остановил. Красиво же.

Они изучат каждую пядь. Сзади, где машину ставят, тощий кедр растет, у забора — малины навалом; вишня в углу, что к соседскому забору примыкает, и она ободрана уже наполовину (Влад лениво предлагает пойти и накостылять, но идея как-то тухнет), там же смородина. Ишим хочет сиреневые кусты у калитки, Кара — подрубить пару яблонь и вместо них груши посадить, чтобы уравнять счет между деревьями, Ян вроде бы говорил что-то про навес, который надо к дому приладить, чтоб машина под солнцепеком не стояла…