Невозмутимо перелистнув страницу, Ян покачал головой:

— Так что там с тумбочкой, собрал?

— Нахуй Икею, — честно признался Влад. — Эта штука меня победила. Меня, боевого мага, капитана Гвардии… и прочая, и прочая… Эту инструкцию придумали не люди! Я чувствую, как меня выебали в мозг! Трижды! — Почувствовав укоризненный взгляд поверх книги, резко отмахнулся: — Я в своем доме, выражаюсь как хочу.

— Денница, дай мне сил, — мрачно попросил Ян.

Он устало откинулся назад, чуть не стукнувшись затылком о стену, запрокинув голову к потолку.

— Так что там насчет печенья? — лениво спросил Влад. — Пополам?

— Чего это? — удивленно фыркнула Ишим. Нахмурилась несерьезно, но постаравшись придать себе грозный вид, что было довольно сложно. — Ты говоришь с демоном, Войцек, это наиболее невыгодная сделка, которую только можно предложить! — подбоченясь, заявила она.

— Шестьдесят на сорок, — сдался Влад. — Кара все равно много не съест, а нам на дежурство сегодня, помоги голодающим.

Ишим задумчиво посмотрела на вытащенный из духовки поднос, словно уже прикидывая, как делить печенье. Кисточка хвоста дернулась туда-сюда.

— Ладно, — согласилась она. — Сначала печенье, а потом поделим.

— С тобой приятно иметь дело, — ликующе улыбнулся Влад.

***

Скрип перьевой ручки по бумаге выводил Кару из себя, но она только помнила, что если завтра у Люцифера на столе не будет лежать отчет по всем операциям Гвардии за последние пару месяцев, придется подыскивать нового командора, потому что она, вполне вероятно, окажется в дворцовых подвалах, из которых не выбираются. Почти роняя голову на стол, Кара лениво протирала глаза, косясь на неяркий свет люстр.

Увлекшись подсчетами последних убытков, она даже не заметила, как в кабинете появилась Ишим. Только когда вместо стопки бумаг обнаружила по правую руку от себя тарелку с имбирным печеньем, подняла взгляд на демоницу.

— Это тебе, — подсказала Ишим, рассматривающая записи через ее плечо. — Я готовила.

— Ммм, да, — кивнула Кара. — Точно. Я запомнила. Потом.

Она опомнилась, только когда откусила от первого печенья. Часто замечая за собой, что, увлекшись, может не заметить какого-то своего собственного действия, Кара ничего не могла с этим поделать. Какой-то кусок времени напрочь вылетел у нее из головы, она удивленно рассматривала обкусанное печенье, провела языком по клыкам…

— Вкусно, — заметила она, механически продолжая писать. — Ишим? — Кара нахмурилась, не дождавшись ответа, но продолжала вырисовывать последнюю цифру. — Ишимка! Солнце!

— Что случилось? — мгновенно возникла рядом демоница, прибежавшая из спальни, теперь тревожно оглядывалась по сторонам.

— Очень вкусно, говорю, — вздохнула Кара, ненадолго отложив бумаги. Потянула демоницу к себе, вынуждая устроиться у нее на коленях, ткнулась носом в плечо, погладила изогнувшийся хвост. — Хозяюшка моя, — умилилась она. Слегка прикусила Ишим за ухо…

— Ай, — возмутилась та, полушутливо насупившись. — Надо печеньки кусать, а не меня, я для кого старалась?

— Учту, — серьезно покивала Кара.

========== хозяин дикой охоты ==========

Комментарий к хозяин дикой охоты

ау Дикая Охота; Кара/Ишим

У Хозяина Дикой Охоты все руки не по локоть — по плечи в горячей алой крови. В темноте сверкает опасный винный взгляд, искры пожарища тлеют в глубине зрачка, кровавые губы блестят — отдают ржавчиной, горечью и отчего-то церковно-смолисто миррой да ладаном.

Страшный вздох над ухом — дыхание мертвое, чужое, щекочет кожу на шее; опасное прикосновение клыков к бьющейся вене. Тихий смешок, вскрывающий острием тонкую кожу — «мое». Навсегда — «мое».

Не смотри в глаза фейри, девочка. Не ходи в темную ночь по старым, поросшим полынью дорогам, не ищи Хозяина, не зови на древних гортанных наречиях, забытых пустыми, быстро сгорающими в веках людьми.

А она звала, кликала, искала, дергала за косу Смерть, страшно раскроив пальцы. Смеялась над детскими сказками, пока те не обернулись мутным кошмаром наяву.

Дикая, неприрученная, своенравная тень — горькие губы, сорванный смех, запах пороха и крови от алой расхристанной рубахи. Отражение самой Смерти, отражение блеска ее серпа, озаренного лунным светом. Плата за взгляд…

Не смотри, девочка…

В бездне пляшет огонь, в улыбке скалится зверь. Смех звенит в ушах, дробится, срывается на волчий дикий взвизг, на яростный песий лай, на заполошный крик воронов в небесах.

Окровавленная рука ложится на горло, другая — скользит по шелку алого платья.

— Не зови Хозяина, иначе он тебя найдет, — смеется хрипло бес. — Не зови, иначе он тебя возьмет, душу твою возьмет… Возьмет — тебя…

Почти пьяный, дурной взгляд скользит по шее, поверх алых укусов, поверх бледной кожи — поднимается, впивается в синеву глаз, потемневшую, такую же, зеркально-дикую. Руки горячие, жадный рык, хриплый вздох — все мешается странно и опасно. Тонкие пальцы путаются в густых, что песья шерсть, черных волосах, она чувствует нависшее над ней худощавое сильное тело и доверчиво запрокидывает голову.

Если ее убьют, если глубже вопьются клыками — она не против смерти.

Она помнит вопль, гарь и дым, ржание лошадей под всадниками в ало-черном, громкий, рвущийся в небо хохот.

Когда от домов и церквей остаются пепелища, пустые скелеты, остовы, по горизонту несется Дикая Охота.

Дьяволовы гончие, безумные призраки, живущие по ту сторону, на изнанке, там, куда нельзя заглядывать, если не хочешь, чтобы выкололи глаза. Упивающиеся криком и страхом, слезами и заревом костра.

В блеске огней можно пытаться высмотреть, кто у Охоты во главе.

Хозяин Охоты выступает по-кошачьи мягко и быстро из огня, пламя ластится к его ногам, почти урчит упоенно, накормленное старым деревом и живыми людьми. Хозяин Охоты улыбается — это можно различить в темноте.

— Как твое имя?

Бес склоняется над ней, щурится.

— Люди не знают такого слова. Люди забыли. Люди еще пока не помнят.

Она знает это слово, выжженное где-то в памяти, пугающее, такое же непримиримое и безумное.

Она знает это слово и непослушными горящими губами выдыхает что-то.

holocaust

========== часть новогодняя ==========

Комментарий к часть новогодняя

Флафф без таймлайна к празднику :3

Не то чтобы кто-то из них однажды верил в этот оптимистично-наивный праздник и подарки от доброго северного волшебника, но как-то случается, что под Новый Год в квартире инквизиторов появляется ель. Не живая, правда, искусственная, пушащаяся не острыми иголочками, пахнущими лесной хвоей, а каким-то шуршащим заменителем, но, тем не менее, — ель. Настоящая, как из сказки, как в детстве, как на картинке. Влад, притащивший ее, особенно гордится.

Свежими мандаринами в комнате пахнет просто одуряюще: Ян, сидя за столом с ноутбуком на коленях, задумчиво потрошит один из них метательным ножом. Перечитывая раз за разом один и тот же абзац, который ему не нравится, он зависает над клавиатурой, не в силах понять, что не так. Задумчиво перебирает дольки на тарелке, склоняет голову на плечо, устало вздыхает.

Влад увивается вокруг елки, которую никак не получается поставить ровно; она так и норовит грохнуться. «Руками, Влад, руками, — ласково советует инквизитор, не отвлекаясь от белого вордовского листа, испещренного строчками текста. — Никакой магии». На столе валяется амулет, позволяющий ему, мертвому, оставаться в этом мире вполне ощутимым и настоящим, и сбивать его заклинаниями совсем не хочется. Войцек все равно шипит по-кошачьи, очень хочет отвесить наглому мальчишке подзатыльник («я в профилактических целях, а не садист!»), но мешает зажатый между ухом и плечом янов мобильник, в котором вещает Огнев.

— Володь, да ты пойми меня, — увлеченно сетует Влад, возящийся с криво собранной подставкой для елки. — Мне совершенно наплевать, кого там в ночи ограбили, убили и изнасиловали. Не обязательно в таком порядке. Но не суть. — Он отшвыривает в сторону какую-то явно не нужную гайку. Она с тихим звяканьем заваливается под диван. — Короче, чего я хочу сказать… — Останавливается, словно правда серьезно задумывается. — Я отдохнуть хочу нормально. С семьей, Володя. Прикинь, у людей бывает еще что-то, кроме работы, на которой их гоняют в три шеи и морально и физически втаптывают в землю. Мы друг друга поняли?