Войцек усмехается, взъерошивает волосы пятерней, устало отмечая, что у него начинает болеть голова. Задумчиво раздвигает листву ботинком, брезгливо отряхиваясь. Наверное, хочет найти там, под ней, чьи-то тонкие белые косточки, но натыкается только на промерзшую черную землю.
— Эй… — задумчиво окликает его Вацлав. — Здесь…
Амулет на шее мягко сверкает, а Влад почти не замечает этого. Прозрачный камень наливается неярким алым светом, Войцек роняет сигарету, гаснущую где-то на земле, пригибается к ней, зная, что вспышка портала его ослепит. Она кажется совсем неяркой, быстрой, минутным всплеском… Резко пахнет озоном, в небе грохочет что-то невидимое и грозное, словно обещающего обрушиться на них своей громадой и придавить к земле, уничтожить…
Между деревьев в паре метров мелькает какая-то худая фигура, Вацлав спешно кричит заклинание — промахивается, всплеск света врезается в дерево справа, взрывает его кучей щепок, едва не впивающихся Владу в щеку. Он закрывается рукой, взмахивает защитным заклинанием…
Что-то врезается ему под ребра, Влад все-таки не удерживает равновесия, валится спиной назад, отбивая лопатки, не ударяется затылком только лишь потому, что изламывает шею до боли. Огненное заклинание вспыхивает на кончиках пальцев воздетой к небу руки, высвечивает худого взъерошенного мальчишку, по-кошачьи вцепляющегося в его рубашку. Бледное острое лицо, спутанные длинные волосы, Влад чувствует выпирающие ребра и позвонки, когда пытается вывернуться. Хриплое дыхание напополам с воем звучит совсем рядом.
— Какого?.. — хрипит Влад.
Пытаясь отодрать от себя ничего не понимающего парнишку, трясущегося от ужаса и не способного хоть что-то выговорить за болезненным стоном, он вдруг понимает, что на руках остается слишком много липкой крови.
***
Дверь в палату медленно прикрывается за спиной, и Влад понимает, что бежать уже некуда. Сам не знает, почему его сюда занесло, хотя дело передали другому инквизитору, но перед глазами до сих пор стоит история болезни этого мальчишки. Стоит, издевательски пестря сложными названиями, которые невозможно запомнить, означающими лишь одно: если бы он не налетел на них с Вацом, не выжил бы. Мог захлебнуться кровью, органы, практически превращенные в кашу, отказали бы окончательно, а сломанные кости при попытке движения прорвали мягкие ткани и белыми острыми обломками продрались сквозь бледную кожу, украшенную синяками и гематомами.
Влад смотрит на фотографии и видит обтянутый кожей скелет. Наглядное пособие на урок биологии — можно ребра пересчитать, назвать каждую косточку. Жертва Освенцима. Мальчишку явно кормили не слишком часто. Врач бесконечно унылым голосом констатирует какую-то там кахексию, Влад до потемнения в глазах пересчитывает шрамы. Их слишком много для тщедушной тушки подростка и даже для почти взрослого взгляда серо-стальных глаз. Те, что на ребрах, следы от клыков адской гончей, заставляют вздрогнуть и его.
Вац кривляется, шипит что-то насчет того, что подпускать Влада к детям нельзя. Влад резко посылает его, даже не глядя Стшельбицкому в глаза. Мальчишка не отвечает ни на какие вопросы, с трудом способен их понять и повторить — так, по крайней мере, докладывают. Кардинал в конце концов плюет на все, швыряя документы Владу.
Заходя в палату, он не знает, как и что говорить. Не знает, как мальчишку зовут, сколько ему лет и откуда он. Он, одетый в больничную рубашку, еще больше подчеркивающую болезненную худобу, со связанными в хвост встрепанными волосами, со слабой улыбкой — не существует. Его просто нет ни в каких документах, потому что записывать туда нечего. Влад говорит с призраком.
— Привет, — неловко начинает он. — Владислав Войцек, капитан пражской Инквизиции… Просто Влад. Тебя как зовут?
— Не помню, — безынтересно откликается мальчик.
Голос какой-то хриплый, такой бывает после долгого вопля, а взгляд скользит сквозь Влада. Тот ловит себя на остром желании закурить, но почему-то даже не тянется за пачкой.
— Откуда ты?
— Не помню.
— Ну хоть что-то…
— Не помню!
Влад чуть заметно улыбается: вот оно. Сквозь безмысленный тон прорывается едва заметный, еще слабый рык. Мальчишка сам замирает, недоверчиво, по-птичьи, склонив голову, прислушиваясь к себе.
— Знаешь, что теперь будет? — тихо спрашивает Влад. — Тебя забудут. Замнут это дело, выкинут из головы, а тебя зашвырнут куда-то догнивать в детский дом… Ты ведь не хочешь так пропасть, да?
— Меня уже нет, — не по-детски серьезно отвечает мальчишка. — Меня убивали много раз, и вы не представляете, что было в Аду. Никто из вас не представляет…
Улавливая болезненную дрожь его голоса и плеч, Влад незаметно для себя разворачивает какое-то заклинание, двигает пальцами, словно сплетая кошачью колыбель — это действует, отчаянный надрыв из голоса мальчика медленно пропадает, он замолкает растерянно.
— Влад, — настойчиво поправляет Войцек. — Никаких «вы», ладно? Я не настолько стар.
Он улыбается сам, пытаясь понять разницу между ними. Лет десять уж точно — парнишка выглядит на двенадцать от силы, но Владу по взгляду кажется, что он на пару годов старше. Что он старше его самого. Он не улыбается в ответ, так что Войцек чувствует, как на лице его застывает нелепая гримаса.
— Я хочу помочь, — убедительно говорит он. — Я не знаю, что с тобой было и, если честно, слишком не хочу узнавать, но теперь все закончилось. Ты здесь под защитой Инквизиции… А я всегда за то, чтобы наказывать таких ублюдков… вроде того, кто кинул тебя в Ад. Я найду его, если ты поможешь. Если ты хочешь мести, через пару дней я принесу тебе его голову.
Ему кажется, что в глазах мальчишки зажигается интерес. Всего на мгновение.
— Я ничего не помню, — ровно чеканит он.
***
— Ты ебанулся, Войцек, — говорит Вацлав. — На кой-тебе он?
— Не ругайся при ребенке, — ворчит Влад.
Мальчишка сидит на крае стула, нервно вертит в руках короткий нож. За этими быстрыми движениями тихо следит Войцек — есть в них что-то жуткое. Странная сосредоточенность и взгляд, устремленный прямо на режущую кромку лезвия, пугают. Влад слишком явно представляет, как оно вскрывает тонкие синие вены.
— Чай хочешь? — спрашивает он.
Перед мальчишкой уже стоит, дымясь, большая черная кружка, испещренная белыми ругательствами на английском языке — наверное, он не знает английского, соображает Влад немедленно, следя за прозрачным взглядом мальчика. Или просто так же безразлично относится ко всему, что его окружает, как и всегда.
— Ну-ка, дай мне… — тихо бормочет Влад, пытаясь вытащить из тонких пальцев нож.
Он падает на кафельный кухонный пол со звоном.
— Не трогай!.. — взвывает мальчишка, шарахнувшись, едва не падая со стула, со скрипом тонких ножек проехавшегося назад на пару метров. Влад знает, что из-за шалящего сердца и букета сложнопроизносимых его заболеваний, его пальцы ледяные даже в тридцатиградусную жару, но впервые в жизни видит широко распахнутые серо-голубые глаза, побледневшее худое лицо, лишенное всякой детскости этим отчаянным страхом.
Вац молчаливо прожигает его взглядом, когда Влад медленно отступает назад, все еще глядя на свою руку, чуть трясущуюся перед глазами. Мальчик, вжавшись в спинку стула, замирает. Подбирается, словно ожидает удара — и, наверное, смиряется с ним, уже готов рухнуть на пол, подавиться кровью…
— Прости, — хрипло говорит Влад. — Не буду.
***
Он возвращается ночью, тихо прикрывает за собой дверь, тщательно возится со сложным замком, подкрепленным парой сложных заклинаний, и только лишь потом сползает на пол с глухим отчаянным стоном. Из глаз почти текут слезы, горло пережимает намертво — ни вздохнуть, ни сказать что-то в пустоту, ничего… Ножевая, неглубокая, нелепая какая-то, рана на животе кровоточит, пальцы скользят, никак не желая складываться в нужные жесты.
По глазам бьет свет, перед ним призраком шатается мальчишка, выглянувший на шум. Влад видит его обеспокоенный взгляд и незаметно заталкивает почти вытащенную пачку сигарет обратно в карман.
