Самое сложное – смириться с тем, сколько у них все продолжалось. Это значит, что они «имели сношения» (как старомодно звучит!) на Рождество, когда я думала, что у нас все распрекрасно. А теперь я понимаю, что он резал индейку, а думал, вероятно, о ней. И она была у него на уме, когда они со Спенсером, подвыпив, играли в «Дженгу» и когда он обнимал Иззи и говорил, что ее рождественская открытка – «самая лучшая из всех, которые ему дарили».

Как он мог так с нами поступить?

Само собой, я нагуглила чертову тучу информации про эту особу. Поскольку я почти не сплю, то взяла себе за правило сидеть до полуночи и смотреть ее выступления на конференциях и заседания в комиссиях «очень важных докторов».

Она красива холодной, тонкой, почти прозрачно-бледной красотой: у нее небольшие веснушки, манящие зеленые глаза и прямые светлые волосы, которые достают до подбородка. Будь она продавщицей в магазине одежды, вы предпочли бы самостоятельно искать свой размер, чем обращаться к ней за помощью. И про примерку не отважились бы спросить. Решили бы, что вы, пожалуй, слишком толстая, и ушли бы ни с чем, напоследок робко пробормотав «спасибо».

Да, она стройная. Кто бы сомневался. И, наверное, высокая. У нее такой надменный вид, точно она – флагманский корабль на полном ходу, а я по сравнению с ней – баржа, дрейфующая боком. Но никакого упоминания о ее росте я нигде не нашла, а когда спросила Энди, он в ответ застонал:

– Пожалуйста, Вив, давай покончим с этим, – и вышел из комнаты.

Зато я выяснила, сколько ей лет. На вид она моложе меня, сорок с небольшим, не больше, но, оказывается, – вот ужас-то! – что мы с ней одного возраста. Ей пятьдесят два, а кожа, черт бы ее побрал, как персик! И выглядит естественно – никаких явных последствий ботокса или подтяжек, точно лифтинг делали за ушами. Я не могу понять, то ли она стареет замедленными темпами, то ли я разваливаюсь с катастрофической скоростью.

– Я просто хочу, чтобы мы были счастливы, как раньше, – произносит с измученным видом Энди, когда я начинаю докапываться до него по этому вопросу. – Что я должен для этого сделать?

Проблема в том, что я не знаю.

А моя приятельница Пенни знает.

– Пользуйся моментом, – говорит она. – Есть хозяйственные дела? Вот, флаг ему в руки.

Сегодня мне пришлось удрать из дому – я в буквальном смысле не могу находиться рядом с Энди и обрадовалась, когда она пришла. День ясный, небо синее, и я помогаю Джулз, приглядывая за Мейв. Пока девчонки лазят по детскому городку, Пенни инструктирует меня, как припрячь мужа к работе по дому. «Куй железо, пока горячо» – суть в этом.

– Но он уже все сделал, – возражаю я. – На днях я поймала его за тем, что он рыскал по дому в поисках занятия. Все лампочки поменял. И даже без всяких просьб накачал шины моего велосипеда. Он вымыл плинтуса. Буквально все дела переделал.

– А сад? Ты же говорила, что хочешь посадить овощи?

– Да, но…

– Пускай займется.

– Еще слишком рано, Пен, – говорю я.

– Хочешь сказать, ты еще не готова для разговора? – озадаченно спрашивает она.

– Нет, слишком рано сажать овощи.

– Да, но он может копать, готовить землю…

Мне не до смеха, но я смеюсь. Можно подумать, наша жизнь наладится благодаря пучку рукколы.

– Пенни, мне расхотелось.

– Но ты так об этом мечтала, – настаивает она. – Ты говорила…

– Да, но это было до того, как я узнала про ту женщину!

– Моя дорогая, мне так жаль, что это случилось с тобой.

Она стискивает мне руку, а я смотрю на ее доброе лицо – традиционная огненно-красная помада и спадающие на плечи пепельные кудряшки. Пенни почти на двадцать лет старше – ей семьдесят один, – но в ее отношении ко мне нет ничего материнского. Наша разница в возрасте меня даже бодрит, потому что при любом моем жизненном раскладе всегда есть большая вероятность того, что Пенни уже это испробовала и выкарабкалась, пусть не без потерь, а теперь хрипло хохочет, потягивая джин с тоником. Лично мне пока удавалось потреблять алкоголь в разумных количествах – разумных для человека обманутого и униженного.

Впервые мы с Пенни встретились именно здесь. Тогда, пять лет назад, мы с Иззи буквально жили в парке, расположенном в пяти минутах ходьбы от нашего дома, и как-то раз обратили внимание на даму в ярких нарядах, которая выгуливала черного песика. Мы стали присматриваться к ней, и дама очень обрадовалась, когда Иззи пришла в восторг от ее Бобби, помеси шнауцера с пуделем («Это шнудель», – объяснила она). Несколько недель мы просто болтали, а потом обменялись номерами, чтобы договариваться о встречах. И я стала с нетерпением их ждать.

Со своим безукоризненно правильным выговором и хрипловатым смехом Пенни казалась приземленной и вместе с тем грандиозной. Вскоре я узнала, что подростком она была моделью в Лондоне, появлялась на обложках журналов и танцевала в самовязаном платье среди публики музыкальной телепрограммы «Вершина популярности». В двадцать два она стала матерью и, поскольку с модельным бизнесом пришлось завязать, она научилась кроить по лекалам и так зарабатывать на жизнь. Днем она трудилась в машбюро, а ночью шила одежду, которую продавала на рынке Портобелло-роуд – «Сейчас мои пончо – коллекционные изделия!» – гордо поведала она мне, – и в конце концов открыла в родном Глазго крохотный бутик. Благодаря таланту и обаянию ей удалось найти инвесторов и запустить новые магазины. На протяжении второй половины семидесятых годов она возглавляла популярную и чрезвычайно влиятельную сеть бутиков под названием «Мисс Пятница» – аналог современного Topshop.

Сейчас она становится серьезной.

– А что ты будешь делать?

– Честно говоря, не знаю, – я смотрю на свои обшарпанные ботинки, торчащие из-под джинсов. На Пенни – красная стеганая куртка с капюшоном, отороченным мехом, юбка до лодыжек из синей блестящей ткани и желто-коричневые спортивные ботинки.

– Значит, он пообещал, что больше к ней на пушечный выстрел не подойдет?

– Да, именно так он выразился, – киваю я.

– И ты ему веришь?

– Я не знаю, чему верить. – Я смотрю на девчонок, которые сидят, прижавшись друг другу, на веревочных качелях и увлеченно болтают, а Бобби тем временем обнюхивает ближайшие кусты. – Но, наверное, придется, – добавляю я.

– Хочешь сказать, что тебе придется ему поверить или что придется остаться с ним? – Она скептически смотрит на меня.

– И то, и другое.

Я понимаю, насколько беспомощно это звучит. Судя по всему, Пенни выперла своего супруга, когда их сыну Нику не исполнилось и года, причем рассказывала об этом так, будто это было не сложнее, чем оставить мешок со старым барахлом у благотворительного секонд-хенда. «Я избавилась от всего лишнего», – как всегда емко и точно выразилась она.

– Дорогая, ты же знаешь, что с Иззи все будет в порядке, – осторожно, по-доброму, говорит подруга. – Да, когда ребенок маленький, разрыв представляется ужасным. Но, поверь мне, так будет лучше для всех.

Я киваю, хотя мне тошно при одной мысли о том, чтобы обойтись так с Иззи.

– Она умная, рассудительная девочка, – добавляет Пенни. – Она привыкнет. Дети адаптируются к разнообразным ситуациям.

– Для нее это будет страшным ударом, – бормочу я. – Она обожает отца.

– Но у нее, наверное, есть подруги, чьи родители не живут вместе, – говорит Пенни, точно это может послужить утешением.

– Да, есть такие.

– А мама и папа Мейв?…

– Нет, они очень близки и безумно счастливы. – Я вглядываюсь в оживленное, смеющееся лицо дочери и не могу даже мысли допустить о том, чтобы перевернуть ее жизнь вверх тормашками. – И потом, еще есть Спенсер.

– Но он взрослый и живет собственной независимой жизнью!

– Он все равно огорчится. Уверена, он считает, что у нас с папой все отлично.

– Да, но дело не в них, а в тебе – в том, что хочешь ты. И посмотри, что с тобой сделал Энди.