В один из дней отец не ушел охотиться как обычно, и на завтрак подали ка́ну. У родителей было приподнятое праздничное настроение, которое передавалось детям. День обещал быть интересным.

Перед детьми на полу лежали ярко-голубые плоды, покрытые острыми иголками шипов со всех сторон. Шипы были очень острыми: не стоило и говорить, что до них лучше не дотрагиваться. Роно подобрался поближе и втянул сладкий запах. Пахло, во всяком случае, лучше, чем выглядело.

— Чтобы не пораниться, нужно надавить вот сюда, — мама вытянула длинный коготь и нажала на небольшую выпуклость в основании плода. От нажатия тот раскрылся и показал нежную мякоть. Сладкий запах многократно усилился. Теперь тот же самый трюк предстояло повторить детям.

Не обошлось без травм. Некоторые все же умудрились пораниться. Иголка, воткнувшись в кожу, отделялась от плода и становилась независимым источником боли. Каждая из них содержала небольшую дозу парализующего нейротоксина. Укола единственного шипа было достаточно, чтобы парализовать кисть. Уколовшись несколькими можно было утратить контроль над целой конечностью. Большая доза яда вызывала паралич внутренних органов и скорую смерть. Впрочем, ни один гурр в истории не познал такой смерти. Приобретенная устойчивость к токсину передавалась из поколения в поколение.

Роно без труда справился с чисткой плода и внимательно наблюдал за своими братьями. Его крупный сосед поранил палец, но лапу его все никак не парализовало. Судя по всему, для его комплекции требовалась более сильная доза. Роно стало интересно, как это работает, он аккуратно вырвал шип и уколол им себя в заднюю лапу. Первые несколько секунд он не чувствовал никаких изменений, как вдруг место укола стало терять чувствительность. Яд расползался по лапе во все стороны, лишая ее нервные каналы способности передавать импульсы. Потребовалось всего около полуминуты, чтобы лапа полностью утратила работоспособность. Роно обдумывал результаты своего эксперимента, ожидая, когда он снова сможет управлять всеми конечностями своего тела.

Тем временем, родители наблюдали за своими детьми со стороны. Они прекрасно знали, что для детей будет лучше, если они справятся с каной сами. Жизнь в долине белых льдов была чередой опасностей и преодолений. Все начиналось в раннем детстве и заканчивалось лишь вместе со смертью. Они готовы была помочь, только если ситуация выйдет из-под контроля. К счастью, все дети справились самостоятельно.

Мякоть каны была очень сладкой, а еще очень липкой. Вязкий темно-синий сок обволакивал рот, губы и с трудом сглатывался. Всего несколько глотков ее сока было достаточно, чтобы наполнить живот ощущением сытости и подпитывать организм энергией весь день. В этом и заключалось главное достоинство каны. Ради этого можно было и помучится с ее очисткой.

Когда все доели и избавились от опасных отходов, отец встал на задние лапы и церемонно заговорил:

— Сегодня великий день. До настоящего момента каждый из вас был частью нашей небольшой семьи. Сегодня вы станете частью чего-то более значимого. И пусть значимость эту вы сможете оценить лишь со временем, запомните сегодняшний день, как важный шаг на вашем пути.

Он встал на четыре лапы и подал маме сигнал. Вместе они начали выстраивать детей в колонну. Процедура выполнялась впервые, поэтому потребовала времени. Отец шел первым, за ним расположились дети, мама была замыкающей. Такой походной колонной они подошли к одной из дверей в доме и остановились перед ней. Пока отец открывал замок, дети шептались и переговаривались.

За дверью их ждал узкий продолговатый коридор с низким сводом. Над головой у папы оставалось всего несколько сантиметров. Каждые несколько метров по бокам попадались двери, но отец продолжал двигаться строго прямо. Путь в несколько десятков метров казался невероятно долгим, а закончился он обычной черной дверью, прямо как у них дома. Отец прошел через дверь и придерживал ее в полуоткрытом состоянии, пока мама не показалась снаружи. Походная колонна разбилась, и дети сгрудились возле отца. Изумление овладело ими. Не считая Роно, никто из детей раньше не видел ничего более масштабного. Помещение было в десятки раз больше их дома. Количество дверей в нем не поддавалось подсчетам. Из каждой двери прибывали новые семьи. Они останавливались возле дверного проема, будто ожидая чьих-то дальнейших указаний. Дети во все глаза разглядывали других гурров. Будучи представителями одного вида они все выглядели примерно одинаково, не считая небольших расхождений в размерах.

В центре зала расположился гигантский черный объект сложной формы. В основе ее лежал овал, но контур его был волнистым. Поверхность его была испещрена тысячами отверстий от совсем уж маленьких размером с глаз и до больших размером с голову взрослого гурра. В промежутках между дырами блестела зеркальная глянцевая поверхность. Словно проросший в белом льду огромный черный гриб, он притягивал взгляды к себе и выглядел таинственно.

Раздался громкий протяженный звук, источник которого невозможно было обнаружить. Он будто бывыходил из каждого отверстия по раздельности и из всех них сразу. Зал наполнился высокочастотным звоном, на фоне которого зазвучал тяжелый старческий голос.

— Семья моя! Сегодня мы собрались здесь, чтобы исполнить песнь единства. Голоса молодых пусть присоединятся к нам и дополнят наш хор. Через пение мы узнаем друг друга. Молодые пусть станут старыми, а старые молодыми. Тишина пусть станет звуком, а звук тишиной. Через песнь мы обретем единство друг с другом.

Родители выстроили своих детей в шеренги и сами шли по бокам. Они подвели их вплотную к черному предмету и остановились. Старческий голос продолжил:

— Каждому из вас при рождении было даровано имя. Произносите же имя свое громко и четко до тех пор, пока оно не утратит свой смысл, чтобы затем оно могло обрести его вновь. Имя мое Марак, — старик повторял свое имя снова и снова, пока оно не слилось в одно слово без начала и конца. Мгновение спустя к нему присоединились другие.

Родители Роно помогли каждому своему сыну встать точно напротив небольшого черного отверстия и сами заняли свои позиции. Уши они закрыли и плотно прижали к поверхности черного изваяния. Дети последовали их примеру. Мама начала первой. Ее звали Лона. Имя нежное, летящее, хорошо отражавшее ее натуру.

Отца звали Касп. Краткий закрытый слог своей лаконичностью отражал мировоззрение своего обладателя. Отец их никогда не разбрасывался словами понапрасну.

По порядку дети называли свои имена: Роно, Борд, Весси, Кой, Рарр, Кугу, Авгу, Рандо, Манчи, Дарут, Клош.

Сотни разных имен ритмично произносились своими носителями, через отверстия проникали внутрь, накрывали и окутывали друг друга. Звуковые волны наслаивались друг на друга. По извилистым тоннелям, проходящим один через другой, звуки стремились к центру и слева направо уходили по кругу, закручиваясь в спираль. Сталкиваясь, разные имена встраивались друг в друга. Имя из тысячи звуков звучало где-то в центре. Сознание бежало по трубам вместе с имена своих владельцев. Встречая на пути чужое имя, оно задерживалось на мгновение и запоминало его. Каждый тембр голоса со всеми его мельчайшими особенностями звучания крепко и навсегда отпечатывался в памяти. Каждый член большой семьи теперь знал, как звучат голоса его братьев и сестер. Старые говорили голосами молодых, а молодые голосами старых. Успевшие пожить во льдах члены семьи вкладывали в произношение своих имен опыт, которым они успели обзавестись. Голоса молодых звучали свежестью и жаждой открытий. Смешиваясь, они превращались в песнь длиною в жизнь. Композиция жизней и судеб играла всем многообразием тональностей и оттенков. Каждый гурр узнавал себя в голосах других. Семья стала единой.

Несколько недель миновали с тех пор, как звучала песня единства. Дети подросли и стали покрываться первичным мехом. При рождении кожа гурров была темно-серая, постепенно она светлела, а после начинал бурно расти мех. Происходил этот процесс неравномерно, из-за чего дети были похожи на тех, кто мех теряет, а не приобретает его. Взрослых гурров покрывал густой белый мех, который прекрасно защищал от холода и сильного ветра. Момент, когда юный гурр, полностью покрывался мехом, означал его переход в статус подростка.