Продавщица обрадованно заулыбалась. Других покупателей в магазине не было, и она сразу подала Марине выбранное платье, показала, отнесла в примерочную. Марина подумала, что надо бы померить и другие, но то, черное, так и манило. Как чувствовала – село идеально. Вытащила из брюк ремень, надела поверх. Туфли подойдут, еще колготки нужны. Плотные черные.

Марина вышла из примерочной, покрутилась перед зеркалом. По одобрительному взгляду продавщицы ясно было, что платье ей идет. Она и сама это отлично видела. Увесистые золотые часы смотрелись тоже уместно. Ну что, берем! Расплатилась картой, получила плотный белый фирменный пакет. Взять его в руки было приятно, еще приятнее пройтись до салона, мимо витрин. Поглядывала на себя с удовольствием, обрадованная нечаянной покупкой. Завернула по пути за колготками, выбрала подходящие.

В салоне витали ароматы дорогих шампуней, но пробивался все равно душок краски для волос. Администратор предложила кофе, Марина не стала отказываться. На блюдечко рядом с чашкой ей положили печенье, и она его с аппетитом съела, чувствуя, что успела проголодаться. По уму, надо бы успеть пообедать до спектакля, но от нервов Марина об этом совсем забыла.

Постаралась расслабиться, пока мастер мыл ей волосы. Согласилась даже на массаж головы, лишь бы посидеть еще с закрытыми глазами. Попросила сделать небрежные кудри, получилось удачно: небрежно в меру, сразу видно, что над волосами специально поколдовали. Не поскупившись на чаевые, Марина распрощалась и, опять на такси, вернулась в отель.

Отдала платье горничной, попросив отпарить. Заказала в номер обед: салат, рыбу, бокал белого вина. Села за стол перед окном в одном белье, развалилась непозволительно. Ничего, в одиночестве можно. И так приходится все время держать спину, держать живот, держать лицо. В двадцать об этом думаешь реже, но в ее годы приходится – постоянно. Иначе самой противно, чувствуешь себя размазней.

Стрелка на часах неумолимо подползала к шести, скоро надо будет одеваться. Горничная принесла отпаренное платье на плечиках, повесила на дверцу гардероба. Марина еще полюбовалась покупкой: удача, ничего не скажешь. Надела: трикотажный верх, похожий на длинную широкую футболку, сделал фигуру стройной, почти мальчишеской. Перетянула ремнем, поправила тюлевый подол. Панк в лучшем варианте. Дочь бы одобрила.

Проверила сумочку: телефон, кредитки, права (хотя они-то сейчас зачем нужны?). Краситься особенно не собиралась: только ровный тон, чуток румян, помада и тушь. Закрыла помаду крышечкой – черной матовой, с красными полосками – и положила с собой. Побрызгалась духами, бросила в зеркало последний оценивающий взгляд и осталась полностью довольна. Не красавица, но хороша. Сама себя не похвалишь, и никто не похвалит.

Бесшумно пройдя по мягкому ковру в коридоре, Марина села в лифт, спустилась в лобби, собираясь вызывать такси, но ее уже ждал сюрприз: Руслан, шофер, двинулся к ней навстречу.

– Добрый вечер! Олег Владимирович попросил заехать за вами. Вы готовы?

Ну надо же! Вот так предупредительность… А если бы она прямо из торгового центра собралась в театр, или из ресторана, как бы он ее нашел? Хотя неудивительно, что девушку в театр забирают из отеля: гарантированно захочет приодеться и привести себя в порядок.

Марина кивнула:

– Да, можем отправляться.

Вышла следом за Русланом из подъезда, он открыл перед ней дверь, и она погрузилась в уютное нутро просторного «Мерседеса». В салоне едва заметно пахло знакомым парфюмом. Точно, это Маэстро. Рядом с ним Марина запаха почти не ощущала, но сейчас узнала сразу. Шофер завел двигатель, включилась аудиосистема, и заиграла фортепианная соната – Рахманинов. Марине пришла в голову мысль:

– Руслан, можно вас попросить? Поставьте Олега Владимировича, пожалуйста! У вас же есть?

– Есть. А вам что именно?

– Можно «Турандот»?

Обожаемая ария Калафа зазвучала из колонок, и, погрузившись в бархат знакомого темного тембра, Марина сказала себе, что на все согласна и все, что дальше случится, будет прекрасно и удивительно.

Марина вступила в гостеприимно распахнувшиеся перед ней двери театра, свернула направо, к кассам.

– Мне должны были оставить контрамарку. На фамилию Голубева.

– Да, есть.

Кассир подняла глаза, посмотрела Марине в лицо.

– От Олега Владимировича, правильно?

– Правильно.

– Подойдите к капельдинеру, вас посадят. Приятного вечера!

Марина кивнула, забрала листок, прошла через контроль. Поднялась в буфет с белыми диванами и панорамным остеклением, выглянула на улицу. Группками стояли у входа люди: все нарядные в основном, разве что туристы в кроссовках и джинсах. Порадовалась про себя, что купила платье и сделала укладку. Ощущение собственной привлекательности грело душу, подкупало: да, ты красивая, все получится у тебя. Тем временем прозвенел второй звонок, публика начала стекаться к дверям зала.

Марина подошла к капельдинеру, протянула свою контрамарку.

– Пойдемте, я вас провожу.

Посадили ее снова в первом ряду, ближе к центру. Хорошо было бы оказаться в ложе, но на новой сцене лож нет. Хотя и мечталось давно: сидеть в ложе одной, слушать Маэстро, расслабляться под оркестр. Жевать шоколадку – и желательно, чтобы он ее дал! От этой мысли Марина рассмеялась вполголоса, тряхнула головой, лишний раз вспомнив, какая чудесная у нее укладка. Раздался третий звонок, шум в зале стих. Марина спешно полезла за телефоном, проверила, выключен ли звук. Выключен, точно. Она уже не смотрела ни на дирижера, ни на оркестр, трепеща в предвкушении начала. Что за музыка! В увертюре, по сути, раскрывается весь сюжет: и история про Графиню, и ее характер – грозная, мстительная старуха, – и незадачливая любовь Германа к Лизе.

Занавес поехал в стороны, и началась та самая детская сцена, которую Марина видела на репетиции. Мальчик с ружьем держал все то же презрительное выражение лица, девочка с куклой, наоборот, изо всех сил улыбалась. Заходили по кругу их нянюшки, ближе к заднику – светская публика, одетая пышней и дороже.

Троица знакомых уже вспоминала Германа: «Какой он странный человек! Как будто у него на сердце злодейства крайней мере три»… И появился Маэстро, в цилиндре и сером плаще. «Как демон ада мрачен, бледен»… Марина вцепилась в него глазами, стараясь рассмотреть все до малейшей детали: высокий лоб, хмурые глаза, безвольно висящие руки. «Как, ты влюблен? В кого?»… И когда зазвучало, уже в исполнении Маэстро, «Я имени ее не знаю», Марина как будто улетела куда-то, потому что голос его казался физическим прикосновением.

Когда прозвучали последние аккорды и Герман признался Лизе в любви, зажегся опять свет в зале и публика стала выходить на антракт, Марине с трудом удалось подняться на ноги. В полной уверенности, что побывала сейчас и у решетки Летнего сада, и под грозовым дождем, и у Лизы в спальне, Марина не могла просто так взять и отправиться в буфет или на перекур. Волшебство захватило настолько, что кружилась голова и в глазах мелькали искры.

Но тут подошла капельдинер – та самая, которая устраивала ее в первый ряд.

– Вы хотите зайти в гримерную? Олег Владимирович сказал, вам можно.

Марина молча, все еще не решаясь заговорить, кивнула.

Через служебные двери капельдинер привела ее в знакомый коридор, и Марина сама постучала в гримерку.

– Да!

– Олег Владимирович, это Марина.

– Входите.

Он стоял у окна, перед раскрытой форточкой, с сигаретой в руке.

– Закрывайте дверь скорее! Не хватало, чтобы дыма натянуло! В театре нельзя курить!

Марина торопливо захлопнула дверь за собой, извинилась. Маэстро был по-прежнему в костюме Германа: белой блузе с галстуком-бантом, сером жилете, черных в обтяжку брюках и сапогах до колен.