Изучение валютного потенциала Таджикистана показало, что открытие универмага в главном городе Сталинабаде могло оказаться рискованным – иностранцев всего лишь пара десятков человек, рассчитывать приходилось только на советских людей, у которых могло быть царское и бухарское золото, но, по мнению инспектора, все зависело от ассортимента товаров. Более перспективным, с его точки зрения, выглядел Сарай-Камар, где было много иностранных рабочих и приезжих купцов[134].
Разведдонесения поступали со всех концов страны. Инспектор с Кубани просил организовать фургонную торговлю в станицах, так как у казаков были значительные старые золотые накопления[135]. Уполномоченный Торгсина писал из Украины, что в годы Гражданской войны и нэпа в республике осело большое количество золотых монет и валюты[136]. Из Восточной Сибири инспектор Торгсина сообщал, что в районе города Сретенска добрая половина крестьян занималась лотошничеством, мыли золото на брошенных приисках. Крестьяне, нуждаясь в советских деньгах, продавали на рынке это золото китайцам. Утечка за границу составляла порядка 30 кг в месяц. Следовал вывод о том, что надо бы Торгсину организовать скупку золота в этом районе[137]. Но инспектор отмечал и другую, в данном случае негативную особенность Восточной Сибири – отсутствие до революции «в большом количестве крупной промышленности и торговой буржуазии, помещичьих усадеб, родовой аристократии, крупного чиновничества и богатого мещанства, которые являлись главными держателями бытового золота, серебра, драгоценных камней и пр., поэтому этого вида ценностей не много»[138].
Здесь следует остановиться и сделать небольшое, но важное отступление. В большинстве неперспективных городов и поселков, забракованных инспекторами Правления, торгсины все же были открыты. Кроме того, первоначальные критерии открытия магазинов – дореволюционное богатство, иностранцы, близость границы – перестали учитываться. Торгсиновские лавчонки появлялись в более-менее крупных населенных пунктах, а разъездная торговля и коробейники забирались в «медвежьи углы». Все это позволяет сказать, что облик Торгсина в процессе его развития изменился. Во время голода Торгсин перестал быть явлением относительно благополучных городских центров и предприятием элитной торговли. Теперь он «подскребал по сусекам» всё и у всех. Он собирал вроде бы понемногу, по принципу «с миру по нитке – голому рубаха», но широко, а взамен предлагал в основном не предметы роскоши и деликатесы, а самое простое, жизненно необходимое. Торгсин шагнул в народ.
Развитие Торгсина, подстегиваемое окриками сверху и подгоняемое инициативой снизу, отставало как от планов, так и от голодного спроса, о чем свидетельствовали длинные очереди, с ночи выстраивавшиеся у его приемных пунктов. Вместе с тем стремление охватить как можно больше населения и спешка привели к тому, что в период бурного роста Торгсина было открыто множество нежизнеспособных, нерентабельных магазинов, которые бременем огромных издержек легли на бюджет государства[139]. Прогорев, они закрывались.
Высшее руководство страны стояло на страже интересов Торгсина, ведь он работал на индустриализацию. В особых папках Политбюро первой половины 1930-х годов решения по экспортным вопросам практически всегда содержат директивы по Торгсину[140]. Политбюро санкционировало прием в Торгсине того или иного вида ценностей[141]. По наказу из Кремля в прессе по всей стране была организована кампания с разъяснением задач и важности Торгсина. Вышло несколько высоких постановлений, которые обязывали местное партийное и советское руководство оказывать содействие этой организации. Так, в апреле 1932 года появилась директива ЦК и письмо Сталина о срочном предоставлении Торгсину помещений[142]. Политбюро требовало от руководителей наркоматов производить отгрузку и перевозку товаров для Торгсина «вне всяких очередей». В августе 1932 года Политбюро в предчувствии голодного спроса приняло директиву о предоставлении Торгсину «имеющихся на внутреннем рынке товаров в неограниченном количестве»[143]. Директивой Политбюро запрещалось расширять снабжение внутреннего рынка за счет уменьшения планов Торгсина[144]. Политбюро регулировало отношения между Торгсином и поставщиками – объединениями промышленности – в определении ассортимента (вплоть до обеспечения оберточной бумагой), цен, объемов поставок, сроков[145], а также отношения Торгсина с «валютными смежниками» – «Антиквариатом», «Интуристом» и «Отелем»[146]. Политбюро утверждало планы Торгсина, определяло политику его цен. Оно давало разрешения на открытие счетов иностранных посольств в Торгсине[147]. Политбюро принимало решения о закупке для Торгсина импортных товаров[148]. В случае затруднений руководство Торгсина через Наркомат внешней торговли, а бывало и напрямую[149], обращалось в Политбюро, чтобы надавить на тех, кто специально или по нерадивости мешал его работе.
Однако «до бога высоко, до Москвы далеко»: зависимость варягов-инспекторов и торгсиновских директоров от сталиных местного масштаба была велика. Административно-территориальный статус конторы определял уровень местных властных структур, с которыми приходилось иметь дело торгсиновскому руководству. Спектр был широк – от районного комитета партии до республиканского ЦК и Совнаркома. Местные партийные, советские руководители и полномочные представительства ОГПУ рекомендовали и утверждали кандидатуры управляющих контор и директоров магазинов, санкционировали открытие торгсинов, отвечали за выполнение валютных планов. От местного руководства зависело обеспечение помещениями: Торгсин требовал для себя лучшие здания в центре города, а они, как правило, уже были заняты.
Несмотря на высокое покровительство Политбюро и директивы об оказании содействия Торгсину, местные власти по-разному реагировали на появление торгсиновских контор в их «уделе». Туркменский ЦК и Совнарком, например, взяли республиканский Торгсин под свою опеку, считая выполнение его валютных планов своим кровным делом[150]. Но были и случаи отторжения. ЦК КП(б) Таджикской ССР в декабре 1932 года специальным постановлением отказался открывать магазины Торгсина в своей республике. Реакция Совнаркома Таджикской ССР также была отрицательной. Его постановление гласило: «В связи с наличием в Сталинабаде самостоятельной организации Таджикзолото (республиканское представительство Цветметзолота. – Е. О.), которая наряду с промышленной добычей золота ведет работу по скупке золота, считать нецелесообразным создание параллельной организации „Торгсин“». Особенно замечательно по своей смелой независимости заключение этого постановления: «Поручить Таджикзолото немедленно развернуть работу по организации торговых точек по районам, в первую очередь в Ходженте»[151]. ЦК Таджикистана по своей инициативе предложил Таджикзолоту начать продажу товаров и на иностранную валюту.
Руководство Таджикистана фактически подменило решение Политбюро о развитии Торгсина своим постановлением о развитии Таджикзолота – рецидив республиканской политической и хозяйственной автономии, более типичной для 1920-х, чем для 1930-х годов и последующих десятилетий. Но это еще и один из многих примеров конфликтов валютных интересов ведомств. По донесению уполномоченного Торгсина в Средней Азии С. Шилова, Таджикзолото препятствовало открытию магазинов и скупочных пунктов Торгсина и, «опасаясь потерять известную часть доходных статей от этой торговли», требовало покровительства республиканского руководства. Однако Таджикзолото, в чьем распоряжении было всего три магазина, которые к тому же не принимали ни серебро, ни иностранную валюту, ни переводы, не могло тягаться по потенциалу с Торгсином, как и республиканские власти не могли устоять перед политической силой Москвы. Шилов пожаловался в местное представительство Наркомата внешней торговли и Правление Торгсина в Москве, те обратились за помощью в ЦК партии. Судя по тому, что Таджикская контора Торгсина была создана, Политбюро «поправило» республиканских товарищей[152]. Примеры антиторгсиновских действий столь высокого уровня единичны, однако случаев повседневного саботажа Торгсина местными властями более чем достаточно. Неприязненное или безразличное отношение к Торгсину со стороны местных партийных и советских властей объяснялось как их загруженностью работой, так и корыстью и мстительностью. В обмен на помощь местная номенклатура требовала привилегий в Торгсине, пытаясь превратить его в «свой магазин». Руководство Торгсина при поддержке Политбюро боролось против превращения торгсинов в кормушку местной власти, те отвечали саботажем: «раз нам нет ничего, так и о помощи не просите».
