Как я ни старался ему доказать что там временной взрыватель установлен – не смог. Даже разобрать ту гранату предлагал…

– Ну и?

– Он на меня, как на сумасшедшего посмотрел!

– И правильно сделал. Это ж только такие идиоты, как мы с тобой, могут ножовкой по металлу гранату вдоль пополам распилить, чтобы народу показать, как она устроена…

– Ладно, разберёмся. У меня сейчас не этим голова занята, – флагмин вновь погрузился в тяжёлые думы.

– А чем?

– Комбриг приказал секцию причала взорвать… Ну ту, что зимой оторвало и которая теперь посреди Губы торчит и швартоваться мешает.

– И что? – в глазах минёра «Невесомого» загорелся живой интерес.

– Ты представляешь себе, какой это геморрой?

– У тебя, Толик, голова хоть и большая, – Сергей ещё раз взглянул на голову шестьдесят второго размера, – а забита не тем!

– Обидеть флагмина может каждый… – проворчал Островский, перелистывая очередной том Правил минной службы.

– Никто, батюшка, Китъ Китычъ, не смѣетъ васъ оби-дѣть. Вы сами всякаго обидите! – сделав блаженное лицо, проблеял капитан-лейтенант.

– Ты, вместо того, чтобы моего Однофамильца цитировать[24], дело говори, – оторвался от ПМСа Анатолий Александрович.

– Могу тебе с ходу предложить три варианта решения этой проблемы, – вдохновенно запел Берёза. – Вариант первый. Взорвать эту секцию в тридцать семь гробов на радость Кракену! Пара кумулятивных зарядов сверху и подрывной патрон под воду. Я, как минёр и офицер-водолаз в одном флаконе, тебе это в два счёта устрою.

Вариант второй. Отправить к причалу (а точнее – к тому, что торчит над водой) шлюпку. В шлюпке – мичман с коловоротом. Достаточно одной дырки диаметром десять миллиметров для того, чтобы выпустить воздушную подушку из плавающей части секции. В этом случае она утонет за пару минут. О том, сколько её будут сверлить – судить не берусь… – А третий? – предчувствуя, что самое вкусное хитрый минёр оставил на закуску, спросил флагмин.

– Ну, а третий – расстрелять её из того же МРГ. Заодно и проверяле нос утрём!

– А что!? – оптимизм Сергея передался Островскому. – В этом что-то есть. С подрывом мне кучу бумаг согласовать надо. С дрелью – вообще бред. А насчёт гранатомёта – идея хорошая.

А попадёшь?

– Обижаешь, начальник! – шутливо-демонстративно насупился Берёза. – Дуй к комбригу с предложением. Дарю!

Да, кстати, и ЖБП мой захвати – покажешь этот опус комсоеду[25]. Пусть посмотрит, как меня проверяли.

В это время, в каюте флагмана на сторожевом корабле «Жгучий», вкусив камчатского краба и прочих прелестей от флотского гостеприимства, московский гость, капитан 1 ранга Тулупов, наслаждался ароматным чаем и неспешной беседой с командиром бригады.

– Хорошо тут у вас. Просто рай! Тишина и покой. А воздух!

А у нас в Белокаменной… На улицах толкотня, воздух загазован… Так ещё и квартиру дали в Бирюлёво, а оттуда пока до нашего Большого Козловского по пробкам доберёшься – часа два пройдёт.

И крабов таких просто так не поешь – только в ресторане и за бешеные бабки. А у вас тут народ избаловался. Если у краба панцирь меньше двадцати сантиметров в диаметре – мелким считают. Да и печень трески трёхлитровыми банками консервируют…

– Да уж… Что есть, то есть, – рассеяно отвечал ему командир бригады противолодочных кораблей капитан 1 ранга Виктор Сергеевич Беляков.

Комбриг был явно погружён в свои думы и разговор поддерживал лишь из вежливости. Однако гость настроения хозяина каюты явно не замечал и продолжал рассуждать:

– А я ведь чуть мимо всей этой красоты не пролетел. Проездные документы Аэрофлот от нашего Министерства не принимает, а в финчасти аванс на билеты выдавать отказались. Сказали, что оплатят по возвращении. Я тогда кулаком по столу стукнул и сказал, что никуда не поеду!

– И что? – опять автоматически спросил комбриг.

– Выдали аванс, как миленькие! – Тулупов всем своим видом излучал самодовольство и благодушие.

Глядя на довольное лицо «арбатского флотоводца» и слушая его болтовню, Виктор Сергеевич, с трудом удерживая на лице маску вежливости, думал: «Вот ведь спирохета бледная! Аванс ему давать не хотели… У меня тут офицеры пятый месяц зарплату не получают, и семьи их живут только крабами, треской да грибами. Каждый вечер баркас уходит к выходу из Губы, возвращаясь лишь под утро, забитый уловом под планширь. Часть уходит в котёл команде, а часть – в семьи офицеров и мичманов.

А что будет зимой?

Пробки в Нерезиновой ему мешают! Да. У нас пробок нет. Потому как на всю Губу два «именных» подводницких автобуса, которые возят только своих, «апельсин»[26] (тоже подводников), ГАЗ-66 да бригадная хлебовозка. С утра, ежели в «апельсин» или ГАЗон не влез, – будь любезен ножками все девять килόметров. И не важно, что мороз в двадцать градусов – по морозцу оно даже быстрее шагается. Проверено!

И ведь ходят на службу и в море выходят!

В хлебовозке, конечно, народ ездит очень редко, да и то – по крайней нужде. Лотки из фургона давно убраны, так что внутрь может набиться десятка два человек. Но для всей бригады – это капля в море. Некоторые острословы уже окрестили этот единственный (ГАЗ-66 опять сломан) бригадный транспорт «Чёрной кошкой».

Вот и сейчас ПКСы со всей бригады поехали в Посёлок на какие-то их тыловские сборы».

– Кстати, а почему «Невесомый»? – гость рассматривал в иллюминатор трубу соседнего корабля, на которой была изображена полярная сова, держащая в когтях подводную лодку. В силуэте субмарины явно угадывался «Лось»[27], но на рубке, почему-то, красовалась надпись «U-96».

– Ах, это?.. – комбриг, проследив за взглядом Тулупова, отвлёкся от невесёлых дум. – По этому поводу супружница Главкома нашего, когда они в позапрошлом году в одну из тёплых стран с официальным визитом на «Невесомом» заходили, целую теорию выстроила. Когда ей жёны тамошних послов и атташей тот же вопрос задали, она, не моргнув глазом, ответила, что корабль назван так потому, что он летит по волнам невесомый, как птица. Этот ответ всех устроил.

– А на самом деле?

– А на самом деле – был славный корабль, который носил гордое имя «Невский комсомолец». Однако, в период всеобщих перемен и переименований решили, что под такой фамилией корабль будет не в состоянии решать задачи по прямому предназначению. А ваши орлы на Козловском, дабы не сильно отвлекаться от мыслей по защите Отечества, состряпали название, которое можно было составить из тех же букв – «Невесомый».

– Разрешите, товарищ комбриг? – в дверях каюты выросла фигура флагмина, полностью заслонив весь дверной проём.

– Заходи! – Беляков был рад смене темы беседы. Не ровен час – сорвётся и наговорит москвичу всё, что в душе накипело. Лишь бы минёр ничего лишнего не ляпнул… – Что там у тебя?

– Я по поводу Вашего приказания о взрыве секции причала… – начал было Островский.

– Ну и что ты мне здесь плачь Ярославны устраиваешь?

– уже поняв, что флагмин начнёт рассказывать о «неимоверных трудностях», перебил его Беляков. – Что я сам на кораблях не служил и всех тонкостей не знаю?

– Служили, товарищ комбриг, но…

– Что «но»? С тех пор ничего не изменилось.

– Ну не скажите, Виктор Сергеевич! – минёр хитро взглянул на своего начальника. – Раньше Вы служили с нами, а мы – хрен знает с кем!