Тсуна вопросительно моргает, отрываясь от чтения очередного вопроса.

— У меня дома полно рыбы. Хочу накормить его именно белком и заодно спросить, что он любит. Будет круто, если смогу что-то приготовить для него завтра и дать с собой до того, как он опять запрётся дома.

— Конечно! Я тоже беспокоюсь. Мама предлагала ему помощь, несколько раз упаковывала пирог и онигири, но он стесняется часто их брать.

— Ну, меня он вроде стесняется поменьше твоей мамы, — смеётся Такеши, взъерошивая рукой затылок.

— Ум. — Тсуна расплывается в улыбке в ответ.

Он подходит к маме, пока Гокудера вычитывает результаты тестов, просит не накрывать на всех. Нана удивляется, но соглашается, сетуя, куда теперь всё девать.

Такеши прощается с ними и утягивает Гокудеру, когда на часах уже половина восьмого, кое-как убедив его — работу над ошибками проведут завтра. Слишком много всего для их бедных голов за один вечер.

***

— Рыба, серьёзно? — Хаято выглядит удивлённым. — Решил заделаться моим диетологом?

— Ты сам посмотри. — Такеши подходит сзади, кладёт руки на плечи Хаято и мягко подталкивает вперёд к вытянутому почти во весь рост зеркалу.

Хаято смотрит на их отражение, не замечая ничего необычного. Разве что волосы отросли и светлые кончики касаются рук Такеши — на его плечах ладони кажутся большими. И Такеши сильно вытянулся.

— Что?

— А то. — Он берёт руки Хаято выше локтей и отводит в сторону. Крепко сжимает бицепсы. — О мышцах подумал?

У Хаято горит лицо от возмущения, нормально у него всё — с утра подтягивался и отжимался. Может, не так прям активно, но минимальный набор выполнил.

Он застывает в позе голубёнок-расправляет-крылышки и прям не знает, с какого матюка начать крыть друга.

— Пусти, говнюк!

Такеши не смешно. Образ голубёнка — не то, что он сам был готов увидеть. Он сжимает предплечья Хаято сильнее и вздёргивает его вверх:

— Идём есть. Сейчас же.

В ухо бьёт эхо низкого голоса, и время растягивается. Словно издали неотвратимо приближается цунами.

«Сейчас же…»

Хаято окатывает удушающей волной феромонов. Будто разом окунули под воду — в нос и в горло хлынут стремительные потоки бурлящей воды. Волна разливается вниз по всему телу.

Глаза Хаято опасно прищуриваются. Этот говнюк решил, что может себе позволить на него давить?

Он задерживает дыхание. Руки, как дезертиры, не слушаются, и он борется с ними ещё пару секунд, чтобы, несмотря на чужую хватку, заставить их медленно опуститься вниз.

Такеши тянет носом новые, наливающиеся горечью нотки в одурманивающе сладком воздухе. Повисшая в комнате тишина напоминает затишье перед бурей, где цунами был лишь первым звоночком апокалипсиса.

Такеши ощущал манящий привкус власти всего какие-то ничтожные доли секунды. Этих мгновений, как капель наркотика, оказалось достаточно, чтобы соблазниться навязать свою волю, заставить покориться прихоти. Сопротивление стало неожиданностью для слепой, подвластной первобытным инстинктам подкорки, но вполне предсказуемой для сознательной части Такеши, которая знала Хаято почти три года.

Хаято молчит, но Такеши чувствует, как под чужой кожей в хаотичном танце бушует обезумевшее пламя урагана.

Кольцо Хаято не зажигает. Но наверняка хочет.

— Не сердись. — Хозяин дома обезоруживающе улыбается и отступает. Подумаешь, немного перестарался. — Я принесу блюда сюда.

Спустя пару минут он возвращается в комнату, где застаёт Хаято сидящим у открытого окна. Такеши опускается на пол у импровизированного стола и, подогнув под себя ноги, прикидывает, остыл друг или пока нет.

Он взглядом предлагает Хаято подойти ближе и следит за его выражением лица.

— Что это? — Принимать приглашение тот не спешит.

— Саба-но мисони. Макрель, тушёная в имбирном соусе.

Хаято медлит. Полчаса назад желудок ныл от голода, но сейчас всё внутри противилось брать еду. Он бы скорее перегрыз горло Такеши вместо этой макрели.

Он проводит кончиком языка по верхнему ряду зубов и честно говорит, как есть:

— Не могу.

Некоторое время Такеши обдумывает его слова. В конце концов, пожимает плечами. Давать Хаято выбор и свободу — самое лучшее, что можно сделать в такие моменты. Даже если в глубине души хочется поступить наоборот.

— Ты же знаешь…

— Ты заботишься, но выходит, как выходит. Да. — Хаято закрывает окно. — Это было неизбежно.

— Не злишься?

— Не буду, если ты постараешься проворачивать такое пореже. А ты будешь.

Такеши тепло смотрит на него ореховыми глазами. Конечно, будет, раз они будут рядом. Годы… Наверное, даже всегда. Кольцо дождя обвивает палец как напоминание об этом.

Он не предлагает проводить Хаято до дома — тот вполне пока справляется сам.

— Напиши в лайн, когда дойдёшь.

Хаято смотрит на освещённую фонарями улицу и дёргает головой. То ли нет, то ли да.

***

— Сейчас не самое удачное время для тренировки. — Голос Хаято звучит почти умоляюще.

Он никогда не отказывался и ценил каждую минуту, которую аркобалено тратил лично на него. Но сегодня его заботили не собственные занятия.

Реборн словно не слышит и бодро шагает, перебирая маленькими ножками. Хибари тенью следует за ним.

— Реборн-сан! В понедельник начинаются экзамены, а мы с Десятым не сделали работу над ошибками в тесте. А если завтра уже не сможем это сделать? Мы не успеем!

— Значит, Тсуна останется на второй год.

Хаято в шоке уставился на репетитора.

— Как вы можете так говорить?

— Без тренировок ты таких дров наломаешь, что учёба в школе покажется меньшим из всех зол.

Хибари скрипит зубами на подобное высказывание о своей школе. Пребывание в ней должно быть радостью для каждого смертного.

Хаято игнорирует этот звук, позволяя чувству стыда перед Тсуной пересилить всё остальное — он не справляется и не помогает боссу в такой сложный момент. Может, они ещё успеют созвониться после тренировки, хоть и будет достаточно поздно… Или стоит записать видео, а отправить потом, когда будет просвет между обострениями? Чёртова течка. Шарахнет же в любой момент.

Вдоволь обругав и себя, и её, Хаято мыслями возвращается к суровой парочке, которая стала причиной его душевных терзаний.

— Почему надо тренироваться именно с Хибари? Я бы предпочёл чужого человека. Разве так не реалистичнее?

Свои на него покушаться не будут. Да? Нет?

— Так было бы сложнее, — помедлив объясняет Реборн и добавляет чуть тише: — Незнакомцем увлечься проще, чем тем, кого знаешь как облупленного.

— Мне казалось, должно быть наоборот. — По правде говоря, он об этом никогда не задумывался.

— Это лишь доказывает, как плохо ты разбираешься в этой теме, — ставит жирную точку Реборн.

Они проходят последние ряды высоких деревьев и исчезают в тенях густых крон, которые скрывают базу. Строительство идёт полным ходом.

Их будущий, общий, новый дом. Комнаты, кухня, длинные коридоры, кабинеты и палаты — всё это пока лишь на чертежах, ждёт своего часа в песчинках строительного песка и длинных изгибах блестящих балок. Зато сердце их убежища уже готово принять их.

Голые серые стены и абсолютно пустой пол. В отличие от додзё Ямамото, этот тренировочный зал совсем не красивый, но для Хаято — самый любимый: здесь непробиваемые стены и это самая надёжная комната из всех будущих. Делай, что хочешь, она всё вынесет. Вентиляция пока плохо налажена, но и это им сейчас на руку, поэтому к залу никаких претензий.

Хибари достаёт из кармана школьного пиджака пакетик, разрывает и высыпает белый порошок в стакан, оставленный во время их прошлого визита. Заливает до половины водой из бутылки, ставит на пол у стены и отходит в середину огромного зала.

С его стороны подготовка закончена.

— Смотри, чтобы не разбили. — Реборн выпускает Леона, и тот переливающейся тушкой послушно подползает к стакану. С этого момента внимание аркобалено приковано только к ученикам.