— Я рад, что ты это понимаешь. И тем не менее Джи поделился планом с Асари.

Хаято пока не улавливает его мысль. Асари не сдал их, но и не поддержал. Можно было не советоваться.

— Я хотел бы… — Такеши говорит вдумчиво и повторяет уже не в первый раз, но раньше его не слышали. Есть надежда достучаться сейчас. — Я хочу, чтобы ты тоже делился со мной подобным. Советовался или хотя бы ставил в известность о важных решениях. Не обещаю всегда и во всём поддерживать тебя, но я хочу знать.

Хаято цокает и не кажется довольным предстоящей лекцией. Такеши не обращает внимания на его реакцию:

— Иначе я не смогу по-настоящему защитить тебя в ответ. Это превратится в бесконечный пинг-понг со спасением друг друга — втихаря и с риском. И для окружающих он будет болезненным и обременительным, потому что все мы будем переживать и гадать, кто и что задумал, что скрывает, чтобы пощадить чужие нервы.

Хаято и самому было неприятно, когда Десятый сговаривался с Хибари и не ставил в известность его и Ямамото. И Реборн был зол, когда об отработке у Вендиче узнал по факту после первой смены Хаято в «Quindecim».

— Такие гадалки даже хуже реального положения дел.

— Я не знал, когда ты придёшь в себя, — пытается оправдаться Хаято. — И не сиганёшь ли из окна раньше, чем успею войти в палату и поговорить с тобой.

Это было больно. Гокудера не без причин думал, что Такеши мог так поступить.

— Перед тем, как давать тебе какие-либо обещания, я хочу сам услышать их от тебя, — упрямо заявляет Хаято.

Такеши потрясённо выдыхает, но… он ничего не имеет против такой очерёдности.

— Я так больше не сделаю.

Это абсолютно искренне — не пустые слова для утешения и не разменная монета в обмен на другое обещание. Но Хаято ждёт объяснения.

— Я больше не верю, что в моей жизни могут быть проблемы, с которыми никто никогда не поможет справиться. Правда, — убеждает он, глядя в глаза Хаято.

Взрослый, серьёзный разговор. А Гокудера выглядит почти довольным тем, что в этот раз сам отчитал Такеши, а не наоборот. С правильным и ответственным японцем редко выпадает такая возможность.

Это так по-детски, что становится сложно воспринимать сказанное всерьёз. Гокудере и правда не всё равно, кто из них лучше себя ведёт и кого нужно отчитать. Такеши не удивится, если он ведёт про себя счёт и на новый год подводит итоги. В этом году больше облажался… трам-парам-пам… Такеши думает, Хаято — их вечный победитель в этом соревновании, но Хаято не сдаётся.

Такеши сжимает ладонь сильнее и пытается вернуть внимание друга к начальной теме разговора.

— Ты сказал, история с баром не закончилась. Значит, Бьякуран ещё потребует плату. — Ямамото словил каждое слово и теперь ловит шального Гокудеру на возможных поворотах безрассудных поступков. — Ты мне скажешь, когда это случится, и мы вместе что-то придумаем. Да?

Последним словом Такеши продавливает потяжелевший воздух. В этот раз он не хочет, чтобы между ними проскальзывали шутки.

— Да, — хмуро выдавливает Хаято.

— И потом тоже, — не спешит радоваться маленькой победе Такеши. — Тоже будешь мне говорить.

Солнце окончательно скрывается за горизонтом. Хаято ёрзает на холодной поверхности крыши, ощущая, как его пробирает дрожь.

— Я попробую. — Его голос не звучит уверенно, но для начала Ямамото этого достаточно.

— Я тоже. — Такеши обнимает его.

— Ямамото, хватит сю-сю. — Хаято брыкается в его руках. — Уже совсем холодно.

— Ага. — Такеши даже не рыпается. Это самый лучший вечер за последние две недели — с их похода в тот бар. Почти все узлы напряжения и недоверия, скрутившиеся в солнечном сплетении, развязались.

— Пошли отсюда.

— Ага. — Он очень не любит, когда между ними отчуждённость. От облегчения разморило.

— Балбес. — Хаято всё-таки расталкивает его и тянет к лестнице, неловко подхватывая их сумки на ходу. А то зависнут на крыше ещё не понятно на сколько.

***

Глядя на тренировку Кёи и Хаято, Такеши запоздало осознаёт, что его просьба касалась будущих сумасшедших выходок, но как-то опять не захватила прошлые и настоящие. От этого он чувствует себя одураченным и оттого опять злым.

Хаято и Кёя стоят друг напротив друга и выглядят больными, сгорающими. В этом зрелище нет ничего сексуального, как часто преподносят в романтических фильмах, и в этом нет ничего отвратительного и ужасающего, как в документалках и новостях об очередном изнасиловании. На трезвую голову, под контролем подавителей, смотреть на них… странно сложно из-за смеси противоречивых чувств. Воздух не звенит от желания чистого, эротического — в нём скорее чувствуется борьба, пусть и не друг против друга.

У Кёи напряжённое лицо и отсутствующий взгляд, как если бы его битва с невидимым противником разворачивалась не здесь. В дрожащих руках нет ни тонфа, ни коробочек, и он не делает резких движений, но отчего-то Такеши чувствует: Кёе прямо сейчас успешно надирают задницу.

Обычно прямой и колкий взгляд Хаято стёрся, размылся, будто на картинку пролили стакан воды. Лицо светится голубым пламенем дождя — сильнее у левого проколотого уха, и еле заметными бликами, как редкими капельками на стекле, — ближе к правому.

Такеши нашпиговал бы ему и правую мочку ещё двумя-тремя серьгами, чтобы укутать Хаято, как космонавта в синий скафандр.

— Защити меня, — хрипло просит Хаято.

Лицо Кёи становится жёстче.

Такеши ошарашенно бросает взгляд на Реборна. Кого он просил? Его? Учителя? Ури? В его вселенной Гокудера Хаято сам бы себе отгрыз голову и скинул бы её на съедение русалкам в море, но даже в пылу битвы не сказал бы такого своей кошке. Скорее бы приказал атаковать, бросаться вперёд, защищать — но не его. Семью или хотя бы её имя. Он должен, но не защищает себя так.

Реборн каменной статуей стоит на месте и следит за парой хранителей в центре зала. Губы Кёи искривляются, обнажая оскал, и в какой-то неуловимый миг он кидается на Хаято. Такеши инстинктивно дёргается вперёд — Леон стягивает резиновым хвостом его ноги — и с грохотом падает ничком. Такеши царапает кожу ладоней и локтей о бетонный пол, пока его тащат к стене — на место. А когда поднимает взгляд — охает.

Кёя замер, руками зажав Хаято в тиски и закрывая всем телом, будто в них со всех сторон летят ядовитые стрелы. Пламя дождя заливает взъерошенную пепельную макушку и перекидывается на чёрный взмокший затылок.

Лоб ко лбу, прижавшись друг к другу, они сидят в успокаивающем пламени, и Такеши отчётливо слышит, как Реборн произносит:

— Защитил.

***

— Как теперь тащить его домой? — нарушает молчание Такеши. В звенящей тишине зала слышится лишь тяжёлое громкое дыхание Хаято.

На руках печёт содранная кожа. Такеши незаметно вытирает капли крови о ткань карманов спортивных штанов.

Кёя возвышается ледяной глыбой над валяющимся на полу красным как помидор Хаято. У которого вот-вот пойдёт течка.

Ни у кого нет уверенности, что случайные прохожие на улице будут такими же непробиваемыми, как Кёя после полугодовалых тренировок или Такеши с двойной дозой подавителей в крови.

— Я всё слышу. Не надо меня никуда тащить, — мямлит Хаято и пьяно подползает к стоящей поблизости кукле Такеши. Та после махинаций пальца Кёи так и стоит с начала тренировки с откинутой вниз челюстью.

Цепляясь за пластиковые конечности марионетки, Хаято кое-как встаёт на ноги и поясняет:

— Одну из комнат на базе уже достроили и обставили. Я могу остаться там.

— Еду и воду тоже занесли, — подтверждает Реборн. — Душ я проверял утром.

— Шикардос, — сипит Хаято, мысленно воспевая благодарности Шоичи. — Я потопал.

— Давай. Позвонишь, если что-то сломается или закончится.

Реборн прослеживает взглядом ссутуленную удаляющуюся спину хранителя урагана.

Они остаются в зале одни.

— Я считаю, это успех, — подводит итог Реборн. — Признаюсь, я думал, это заберёт куда больше времени и нервов.

Кёя с сомнением трёт пальцами лоб, явно ушибленный после впечатывания в Хаято. Мысли лениво копошатся после временной зимней спячки.