— Мне надо подняться домой.
— Тогда оставьте у меня Серёжу и идите.
Тут Белокуров застопорился. Он уже не мог оставить сына. Теперь, когда он столь чудесно вновь обрёл его, у него не хватит сил расстаться.
— Поднимемся лучше вместе.
— Как скажете.
Белокуров осторожно переместил Серёжу к себе на грудь, сын во сне крепко обнял его за шею, такой тёплый, мягкий. Поднимаясь домой, главный бестиарий подумал, что разумнее было бы и впрямь оставить малыша с Тетериным в машине. Дома их встречал бодрствующий Прокофьич. Белокуров познакомил его с Тетериным, отмечая с радостью, что старик, кажется, сменил гнев если не на милость, то во всяком случае, на деловитость, в которой не было места гневу.
— Ты понимаешь, что они вот-вот нагрянут? — спросил он.
— Да, а поэтому, старче, пожалуйста, побыстрее собирайся. И надо Серёжу одеть потеплее.
— Бедный, мучают тебя, сволочи, — ласково сказал Прокофьич, принимая внука. Тот спросонок сказал: «Муха, муха, атакуха...»
— А почему в газете обозначен только ваш домашний телефон? — спросил Тетерин, сонным взглядом осматривая квартиру.
— Потому что здесь и мой дом, и вся редакция «Бестии».
Собственно говоря, никаких особенных сборов не требовалось. Переодеть Серёжу, захватить кое-какую еду и питьё, собрать Прокофьича, который поначалу воспротивился своему отъезду, но потом, сообразив, что останется здесь совсем один, без малыша, согласился ехать. Они уже направлялись к двери, когда замок щёлкнул, дверь распахнулась и на пороге появилась Тамара и её америкос. Белокуров с ребёнком на руках, Тетерин и Прокофьич так и отпрянули, словно в дом вошла банда уголовников, а не женщина с пожилым дядей. Тамара была очень хороша собой. Глаза её сверкали ненавистью. Американец выглядел испуганно, хотя и пытался изо всех сил напустить на себя важную суровость.
— Добрый вечер, — сказала Тамара и улыбнулась. — Вы куда-то собрались? Там внизу много народу приехало вместе с нами. Вас не выпустят.
Повисло молчание. Тамара сделал шаг вперёд, протягивая руки:
— Борис, дай мне мальчика. Хватит уже его сегодня мучить.
Белокуров сделал шаг назад и, наконец, вымолвил:
— Тамара, ты ли это? Я не узнаю тебя.
— Вот и прекрасно. Можешь и дальше не узнавать. Только отдай мальчика. По-хорошему прошу пока что.
— Ия пока что по-хорошему отвечаю тебе: уходи с миром Уезжай в свою Америку и живи как знаешь.
Серёжа опять проснулся, посмотрел на маму, предательски потянулся к ней:
— Мама!
Но Белокуров крепко держал его.
— Иди ко мне, сыночек, — позвала Тамара.
— Оставь его в покое! — грозно произнёс бестиарий. — Неужто ты рассчитывала, что я отдам его в Америку?
— Я не рассчитывала, что кто-то сможет мне помешать.
— А я всё же нашёлся такой и помешал, — сказал Тетерин, стоя бок о бок с Белокуровым.
— Борис! — произнесла Тамара, и в голосе её впервые прорвалось отчаяние. — Неужели ты не понимаешь, что эта страна накрылась медным тазом, что в начале следующего столетия её ждёт участь Сербии и Ирака? Неужели ты хочешь, чтобы твой сын жил в этом аду? Преступность, наркота, чеченцы, болезни, которые некому будет лечить, потому что все нормальные люди уедут! Ты этого хочешь для своего сына?
— Мама! — жалобно вновь рванулся малыш.
— Подожди, Серёжа! — строго одёрнул его Белокуров, и тот вдруг понял, затих, прижался к отцу и даже стал тихонько посапывать. Хоть бы заснул!
— Хорош же ты отец, — продолжала Тамара, — если жаждешь такой участи своему ребёнку. Боря! — в её голосе прозвучала какая-то неуместная ласковость. — Давай поговорим обо всём спокойно.
— Поговорим? А ведь там тебя внизу ждут, если не ошибаюсь?
— Они подождут.
— Американские рейнджеры? Батальон морской пехоты?
— Почти. Борис, милый! Ты хороший человек, но пойми, я полюбила другого. Мистер Браун чрезвычайно обеспеченный человек, и только он сможет дать счастье мне и моему ребёнку. Здесь нас ждёт всех гибель. Ты любишь Россию, я тоже, но России уже нет, пойми это! Даже все твои горячо любимые патриоты, которым ты под хвост заглядываешь, скулят о том, что Россия погибла. И если уж на то пошло, то единственный путь хоть какого-то спасения России — это всем лучшим её представителям уехать отсюда. Эта страна погружается в бездну, как Атлантида.
— Мистер Браун — это вот, что ли? — кивнул Белокуров в сторону притихшего америкоса. — Hi, mister Brown! — Белокуров осклабился, стараясь изобразить как можно гнуснее голливудскую улыбку. — One moment, sir. Ду ю спик идиш?
Бестиарий решил, что время для переговоров окончено и пора приступить к боевым действиям Он отступил назад, передал Серёжу Прокофьичу и сказал:
— Держи его крепче, отче, никому не отдавай. Присядь пока в кресло.
Прокофьич молча повиновался, сел в кресло, а Серёжа, умница, уже спал. Белокуров подошёл к проигрывателю, нашёл старую пластинку, поставил её, и в комнате зазвучало джазовое издевательство над незваным американским гостем: «How do you do-do, mister Brown? How do you do-do, mister Brown? How do you do-do-do-do-do-do-do, mister Brown?»[1]
Америкос натужно улыбался. Бесшумно похлопал в ладошки и сказал:
— Oh, great! Thank you very much![2]
— Борис! Прекрати! — топнула ногой Тамара.
— Shut up! Just shut up! — уже перешёл на английскую мову бестиарий. — Excuse me, sir.[3]
Он опять голливудски осклабился.
— Я прекрасно владею американским наречием. I’ve learnt your language in you fucking movies. Look! — Белокуров принял позу поамериканистее, приближаясь к мистеру Брауну. — Fuck your shitting fuckshit, fuck off your bullshitting bolls and shit your shitting ass, fucked cocksucker, then kiss my ass, good by mister motherfucker![4]
Натужная улыбка стаяла с морды америкоса. Тамара собралась было произнести что-то возмущённое, открыла рот, но не успела. Бестиарий выхватил из кармана своего плаща пистолет и киношно наставил его дуло прямо в лоб мистеру Брауну. Тот побледнел и, тряся губой, стал пятиться к двери.
— Fuck out! Count three, — гремел бестиарий, чувствуя себя истинным Рембо. — One, two...[5]
— Don’t, don’t...[6] — пискнул америкос и выскочил из квартиры.
— Сдуло! — захохотал Белокуров. — Думал, если им можно лазить в трусы к сербам и иракцам, то и к Белокурову!
— Джерри! — крикнула Тамара в распахнутую дверь.
Вид у неё был растерянный. Вероятно, она всё же надеялась получить мальчика и упорхнуть в Америку.
— Джерри... побежал за Томом, — сказал Белокуров и приготовился к тому, что сейчас в его квартиру вломится батальон морской пехоты США или, что более вероятно, по его окнам будет нанесён ракетно-бомбовый удар. — Американский флот уже вошёл в Москву-реку?
— Это не смешно, — тихо сказала Тамара.
— Не смешно, — кивнул Белокуров. — Иди, госпожа Чернышёва, за своим избранником. Вы отличная пара — Том и Джерри. Любовный мультфильм.
— Черри-бренди, — добавил Тетерин и вдруг в руке его тоже появился пистолет. — Позволь, я застрелю её? — спросил он Белокурова.
— Тамара! — воскликнул бестиарий. — Пулей отсюда! Этот шутить не станет. На его счету десятки трупов.
Пулей не пулей, но после таких слов Тамара устремилась следом за своим Джерри.
— Пора и нам делать ноги, — сказал Тетерин.
— Прокофьич! Переходим в стремительное наступление! — скомандовал Белокуров.
Они закрыли квартиру и стали настороженно спускаться по лестнице. Ожидаемых морпехов пока не было видно. Во дворе дома, как ни странно, не стояло ни одной единицы бронетехники, не сновали бравые рейнджеры. Оставалось предположить, что мистер Браун ринулся в штаб-квартиру НАТО в Брюссель, просить подкрепления. Не дожидаясь появления объединённых сил Северо-Атлантического блока, беглецы сели в машину: Прокофьич с Серёжей на заднее сиденье, Тетерин — за руль, Белокуров — рядом с ним.
— Куда едем? — спросил Тетерин.